Мустафа

Как сейчас перед глазами и улыбкой на лице, молодой, здоровый парень!, речь пойдёт, о Мустафе...
Лето только начиналось, а уже тепло, жара!, видно, к зною примерялось, с раннего почти утра'. Не успеешь строить планы, молодость сама решит!, чем заняться на досуге, иногда и удивит. Телефон звонил домашний, прежде чем захлопнуть дверь, зуммера межгород в трубке издавал дозвона трель. Ингушетия на связи!, ( женский голос подсказал ), уложившись в 2 минуты весть о друге принимал. От борта' поймав машину уже мчался на вокзал, из открытого окошка встречный ветер освежал. Небыло вестей от друга, да простились из письма!, приковали нас надёжно в тот момент госпиталя'. Вот теперь, увижу друга!, обниму, приподниму!, и пожав покрепче руку, как скучалось расскажу! Подгонял в пути водилу, опосался не успеть!, он проездом к нам в столицу, время нет и рассмотреть! Рулевой спешить не хочет, лагерный жаргон включил и тариф двойной озвучил, ( наказать его решил ). Проучить конечно надо, но минута дорога', некогда терять мне время на червивого ЗК. Курский повстречал толпою и людей полным-полно, вижу очередь живую у прибытия табло. Не успел наверно, поздно!!!, друга не могу найти!, глаз напрягся скрупулёзно, в кровь сжимаю кулаки! Вспомнил тошного водилу, как он цену набивал, светофоры в красном цвете он конечно все собрал. Слово дал, найти попозже, насадить на острый крюк!, а запомнив его рожу вытряхнуть из грязных брюк! В жутких мыслях, озверевшим, вдруг окликнули меня, голос явно был нездешним, только кто?, не вижу я! Паренёк высоким ростом именем меня назвал, рассмотрев его поближе, кто?, откуда?, я не знал. Что-то говорил невнятно, что проездом он в Москве, а мотаясь по больницам рассказал о Мустафе! Старшим братом оказался, где сопровождал в пути, в помощи передвигаться, операясь с ним идти. Я хотел увидеть друга!, стал распрашивать о нём, , вспоминая где служили и каким был Батальон. Не успел рассказ тот краткий завершиться до конца, как нежданно сзади брата, появился Мустафа. Старичок лицом шарпея, худощавый и больной!, и глазам своим не веря, что за годы стал такой. Произнёс он моё имя, вот тогда его узнал!, лихо подхватив, вжимая!, он в плечо мне зарыдал. Прошептал, что слишком болен, скоро видимо умрёт, здесь проездом, попрощаться!, и судьба нас, не сведёт. Спрашивая, как так вышло, он несвязно пояснил, с долгих реабилитаций нас Чернобыль подкосил. Много там ребят толковых яд примерили как мы, фото лишь не сохранили их разломанной судьбы. Как в казарме до отбоя лихо на руках ходил, гири 32 подкинув разминался и шутил. А теперь, в моих обьятьях, он болезненно хрустел, боль внутри переживая показать её, не смел. Люди пробегая мимо не вдавались в нас троих, как атлет с бойцовской стрижкой слёзы лил в глазах чумных. Поезд дал для отправленья провожающим сигнал, мы, простились с обещаньем, чтобы он мне написал. Ещё долго на перроне я не смог прийти в себя, мы близки' были по крови и надёжней, чем друзья!
Тренировка пропустилась, разложились на столе несколько удачных фото, где мы вместе, по-весне. Молодые, боевые!, каждый к подвигу готов!, тропы позади степные и туманы вдоль хребтов.
Лето к августу дождливым оказалось, как на зло, ждал вестей давно от друга, вот и в ящике письмо. Слишком почерк неразборчив, пишет мама Мустафы, перед смертью вспоминая, как же были мы дружны'...