Водораздел

Действующие лица:

А – Анна Сергеевна Потапова, 48 лет, доцент московского института;
Т – Тимофей Степанович, 50 лет, муж Анны Сергеевны, профессор философии;
Н – Николай, 22 года, сын Анны Сергеевны, бывший студент;
И – Ирина, 16 лет, дочь Анны Сергеевны, школьница 10-го класса;
М – Михаил Сергеевич, 45 лет, брат Анны Сергеевны, хирург из Дальнего Востока;
О – Ольга, дочь Михаила Сергеевича, студентка 4-го курса медицинского института на Дальнем Востоке;
П – Посыльный, молодой парень.

Декорации:
Смотри вверху


Первое действие:

(Тимофей Степанович сидит в кресле и читает газету. Анна Сергеевна что-то пишет за столом. В комнату входит Ирина.)

И – Мама, мы когда будем ужинать?
А – Коля подойдёт и сядем. У меня всё готово.
И – Почему мы всегда должны его ждать? Он где-то шляется, а мы голодные сидим.
А – Что значит «шляется»? Что за словечки у тебя такие? У нас семья, а не общежитие и кушать мы должны все вместе, за одним столом, это объединяет семью.
И – Да, как же, объединяет. Поели, а потом, как лебедь, рак и щука.
А – Ты что этим хочешь сказать?
И – Ничего.
А – Вот и иди в свою комнату, займись делом. Я тебя позову ужинать.

(Ирина уходит)

А – Нет, ну, ты слышал? Совсем от рук отбилась, дерзит, словечек уличных нахваталась. И это всё влияние их учителя по истории. Ты слышишь меня? Тима, я к тебе обращаюсь.

(Тимофей Степанович отложил газету в сторону)

Т – Ну, что ещё?
А – Ты слышал, как она со мной разговаривала?
Т – Ну, слышал. И что?
А – Ты же должен, как отец, как хозяин в доме, повлиять на неё.
Т – Как хозяин? Анечка, ты мне льстишь.
А – В конце - концов, ты же отец. Неужели тебя не беспокоит судьба дочери?
Т – Вот за Иришу я спокоен.
А – Но она же начинает грубить.
Т – Ну, милая моя, это переходный возраст. В этом возрасте все грубят или почти все. «Переболеет» и всё будет хорошо. Не волнуйся.
А - Что значит «не волнуйся»? Это у тебя кожа как у слона. А я мать. Я за всех должна переживать.
Т – Ну, не так же рьяно.
А – А как? Ты же профессор, подскажи, если сам не занимаешься воспитанием детей.
Т – Ты же знаешь, я очень занят. И потом, я же профессор философии, а не профессор по воспитанию.
А – Но это же твои дети.
Т – Да, мои. Но их и в садике воспитывают, и в школе, и в институте. Сколько же можно ещё воспитывать?
А – Улица и Интернет их воспитывает! Кстати, о школе. Ира попала под влияние Павла Никаноровича…
Т – А это ещё кто такой?
А – Я же тебе говорила, это их учитель истории.
Т – А, вспомнил. Но ты же говорила, что его уволили по требованию родителей.
А – Уволили, но школьники нескольких классов пошли в управление образования и потребовали, чтобы его восстановили.
Т – Демократия в действии!
А – Не поверишь, но его восстановили.
Т - И что же в том плохого, если детям он нравится?
А – В том-то и дело, что детям. Лицей всегда был ориентирован на изучение зарубежной культуры, истории, а с приходом Павлова псё поменялось. Он упор делает на изучение славянской истории.
Т – И что в этом плохого? Должны же мы знать свою историю.
А – Как ты не понимаешь? В лицее учатся дети состоятельных людей, они ориентированы на Запад…
Т – Дети?
А – Какие дети? Родители, конечно.
Т – Ну, слава Богу! А я уж подумал, что дети. И пусть себе изучают славянскую историю. Пусть сами решают, что им больше нравится. Они сегодня такие «продвинутые».
А – Вот твоя инертная позиция не вмешательства и приводит к тому, что Ириша начинает грубить.

(В комнату входит Ирина.)

И – Опять спорите? Не надоело?
А – Вот, видишь?
Т – Ничего я не вижу.
И – Мам, ну, когда же мы ужинать будем?

(Раздался дверной звонок.)

И – Это Колька. Ну, наконец-то. Я открою.

(Ира радостно выбегает из комнаты. В комнату входит Николай, следом за ним Ирина.)

И – Тебя где черти носили? Из-за тебя мы не ужинаем.
Н – Не твоё дело!
А – Ребята не ссорьтесь.
Н – Вы слышали последние новости?
А – Какие новости? Мы телевизор не включали.
Н – Уже как несколько дней объявлена воинская мобилизация. Мы все в шоке!
Т – Давно пора.
А – Ну, а мы-то тут причём? Пускай воюют.
Н – Ничего себе «Пусть воюют». Меня могут забрать на войну. Меня! Понимаешь? Меня! Мы решили на политсовете, что надо куда-то уехать на время мобилизации.
А – На каком «политсовете»?
И – Мам, это не добитые с «Болотной» остались.
Н – Ирка, я тебе уши надеру. Чего ты лезешь во взрослый разговор?
И – Это ты-то взрослый? Ха!
А – Ириша, помолчи. Пускай мобилизовывают, хотя я против войны, но студентов не должны брать.
И – Мам, он не студент. Я думала, ты знаешь.
Н – Ирка, зараза, замолчи!
А – Как не студент!? А кто же!?
И – Революционер! Хи-хи!

(Николай грозит Ирине кулаком)

А – Какой революционер!? А как же деньги, что мы давали тебе на учёбу? Куда ты их дел?
Н - На борьбу с тота… тота…
Т – Тоталитаризмом.
Н – Да, с ним. Ты, мама, не беспокойся, свергнем существующий режим, придём к власти, как в 17-ом году, и я все деньги верну. Уж тогда-то мы…
И – А нам Павел Никанорович говорил, что революция была не совсем справедливая.
А – Ириша, помолчи со своим Павлов Никаноровичем, не до этого. Тима, ты слышал? Тима, я к тебе обращаюсь.

(Тимофей Степанович недовольно отложил в сторону газету.)

Т – Ну, что ещё?
А – Как что!? Сын не учится, отдает наши деньги кому попало…
Н – Не кому попало, а на революцию!
А – Помолчи! Шляется с этими идиотами по митингам, а ты газету читаешь!
Н – Мы не шляемся, а боремся!
А – Молчи! Ты знал об этом? Почему я вас кормлю, обстирываю, работаю целый день в институте, а узнаю всё последней? Что происходит?
Т – Анечка, я не знал, вернее не всё знал, но догадывался. Я и так устроил его по блату к себе в институт. Да, ко мне подходил его декан и сказал, что он прогуливает, плохо учится, его могут отчислить. Я поговорил с Колей, он обещал исправиться, но, видишь, слова не сдержал. Не бить же мне его. Он сам выбрал свою дорогу.
Н – Революцию можно делать и без образования. К примеру, как Яков Свердлов.
Т – Вот, видишь?
И – Вот и дураки! Наломали дров. Нам Павел Никанорович говорил…
А – Да помолчи ты, Ира. Что же дальше делать?
И – Ужинать!
А – Когда ты уже наешься? Тут вопрос жизни и смерти, а ты с едой. Господи!
Т – Анечка, у меня в Казахстане друг по учёбе в университете живёт, могу ему позвонить и Николая туда отправить.
А – Правильно! Звони. И что это они войну затеяли? Жили же спокойно. Нет, обязательно нужно куда-нибудь залезть.
Н – Вот и мы против. И боремся против режима.
И – Вам деньги Запад даёт, вот вы и боретесь.
А – А ты откуда знаешь?
И – Павел Никанорович говорил.
А – Опять ты со своим Павлом Никаноровичем. Зря его восстановили.
Н – Твой учитель дурак!
И – Сам ты дурак и революционеры твои дураки.
Н – Смотри, Ирка, уши надеру за оскорбление.
А – Замолчите уже!
И – Почему я должна молчать, если он первый оскорбляет. Я тоже имею право голоса на это… как его… самовыражение.
А - Ну, он же не тебя оскорбил.
И – Ну, и что!
А – Что за семья у нас? Отец профессор, мать доцент, сын оппозиционер-революционер, а дочь патриотка-славянистка? Тима, ты что молчишь?

(Тимофей Степанович раздражённо отложил газету в сторону.)

Т – А что я должен сказать? Обыкновенная среднестатистическая семья.
А – Какая же она обыкновенная и среднестатистическая? В обыкновенной семье не бывает сразу и доцент, и профессор, и чтобы дети были по разные стороны баррикады.
Т – Ну, знаешь, бытиё определяет сознание…
А – Постой-постой! Ты эти философские штучки брось, в институте лекции будешь читать. Ты скажи прямо и просто, ты какой позиции придерживаешься?
Т – Я нейтралитета придерживаюсь. С одной стороны, Николай уже взрослый и вправе выбирать свою дорогу в жизни.
Н – Правильно, папа!
Т – С другой стороны, Ира ещё ребёнок…
И – Я не ребёнок!
Т – Хорошо, не ребёнок. Она в чём-то права. Историю своего государства, своего народа, а мы славяне, надо знать и защищать культурный и генетический код. Это без сомнений.
И – Правильно, папа!
Т – Но в тоже время я не поддерживаю никаких революций. Все революции только отбрасывали экономики стран на несколько десятилетий назад.
Н – Это не так, я не согласен с тобой. Революция – единственное средство резкого движения вперёд!
Т – Это вы так думаете, а дальнейшая жизнь говорит об обратном. Необходимо поступательное движение развития общества.
И – Правильно, папа!
Н – Помолчи, Ирка, ты ничего в этом не понимаешь!
И – Ты сам ничего не понимаешь, «революционер»!
А – Тихо! Не ссорьтесь! Как ты обтекаемо, по-философски обосновал. Только непонятно, ты справа или слева?
Т – Я посередине.
А – У нас в семье просто какой-то водораздел – Коля на правом берегу, Ириша на левом, ты посередине реки, а где же я? Где!?
Т – Анечка, не драматизируй, всё утрясётся. Колю отправим в Казахстан и будем жить дальше. Не вечно же будет идти эта война.
А – Нет, я хочу понять, с кем я, как мне жить!?
И – Мама, давай лучше ужинать.
Н – Я не буду.
А – Почему?
И – «Революционеры» едят только в ресторанах.
А – А ты откуда знаешь?
И – Я в его кармане счёт нашла на кругленькую сумму.
Н – Ах, ты гадина, ну, погоди, доберусь я до тебя!
А – Тихо-тихо! Что это за выражение «гадина»? Ты же из приличной семьи.
Н – А что она у меня по карманам шарится.
А – Тима, что ты снова молчишь?
Т – Мне расхотелось ужинать.
А – Я не об этом. С кем мне быть, я вас всех люблю!
Т – И мы тебя все любим. Но бывают в жизни моменты, когда выбор надо делать самой, как сердце подскажет.
А – Сердце? У меня сердце разрывается на части.
И – Мамуля, пойдём ужинать.
А – Ладно, пойдём.

(Ирина взяла маму под руку, показала язык брату и они вышли из гостинной. Следом вышел Николай. Тимофей Степанович уселся в кресло, взял газету и стал её читать.)

Занавес.

Второе действие.

Декорации:

Те же, что и в первом действии.

(Тимофей Степанович сидит в кресле и читает газету. Анна Сергеевна что-то пишет за столом. В комнату входит Ирина.)

И – Мамуля, папуля, добрый вечер!
И – Конечно! Сегодня отличная погода и мы с Ленкой ездили в парк Горького. Ты, мам, не представляешь, какая там красота.
А – А мне ты не сказала, что так далеко одна поехала.
И – Во-первых, не одна, а с Ленкой. Во-вторых, если бы я сказала, ты бы не разрешила мне туда ехать, а если бы и разрешила, то волновалась бы.
А – Конечно бы волновалась, на улице столько безобразий творится…

(Раздался дверной звонок. В комнату вбежал взволнованный Николай)

Н – Не открывайте! Это, может быть, повестку на мобилизацию принесли.

(Все замерли. Но звонок продолжал настойчиво звучать.)

И – (шёпотом) Я тихонько в глазок посмотрю кто там.

(Ирина на цыпочках выходит. Из прихожей раздаётся громкое «Ура!». Дверь с шумом раскрывается и в комнату вваливается радостная, прыгающая Ирина, Михаил Сергеевич с огромным рюкзаком и чемоданом и его дочь Ольга тоже с рюкзаком и чемоданом. Михаил Сергеевич и Ольга ставят чемоданы, снимают рюкзаки.)

М – Что, не ждали!? А мы к вам без спроса. Приютите на ночь путешественников?
А – Мишенька, братик мой дорогой, как я рада тебе. А что же не позвонил? Мы бы встретили тебя. А Олечка, Олечка-то как подросла! Красавица! Дай, я тебя поцелую.
М – Привет, Тимофей! Всё философствуешь?
Т – Здравствуй, Миша. Философствую. Должен же кто-то учить, как надо жить.
М – Это правильно. Нынче такой раздрай пошёл. А Колька-то как возмужал, боец! Иди, я тебя обниму.
И – А меня?
М – Да я же тебя уже обнимал.
И – Я ещё хочу, дядя Миша.
А – Что там мама с папой?
М – Подожди, сестрёнка, не спеши, ещё целая ночь впереди. Ириша, Солнышко, неси сюда зелёный рюкзак.

(Ирина пытается поднять тяжёлый рюкзак.)

И – Тяжёлый какой.
М – Коля, помоги.

(Николай приносит рюкзак и ставит на стул. Михаил Сергеевич начинает доставать из рюкзака подарки.)

М – Это вам всем банка мёда от отца.
А – Зачем же ты такую тяжесть вёз? Мы бы и здесь мёд купили.
М – Э, нет! Такого мёда вы никогда не купите. Это наш, дальневосточный, он родиной пахнет и отцом собственноручно накачан был и в банку с любовью уложен. Там душа отцовская, от того и вкус иной и лечебные свойства особые.
И – Я буду мёд есть от дедушки! Я!
М – А тебе, Ириша, подарок от бабушки.

(Михаил Сергеевич передаёт племяннице белоснежную вязаную шапочку и такие же варежки. Ирина тут же всё радостно одевает.)

И – Ух, какие тёплые, нежные, пушистые, как зайчик!
М – Из кроличьего пуха. А вот, тебе, Тимофей, тёща связала носки из собачьей шерсти. Ириша, передай отцу носки.

(Ирина передаёт отцу носки. Тимофей Степанович брезгливо берёт носки двумя пальцами, нюхает их и бросает на журнальный столик. Михаил Сергеевич замечает это.)

М – Тимофей, ты их не нюхай, а носи. Нет ничего теплее и лечебнее носков из собачьей шерсти. Мама так и сказала, - «Пусть Тимоша ножки ими лечит». Уважает она тебя и любит.
М – Передам, когда вернусь… Если что, Оля передаст.
О – Пап, ну ты чего?
М – Молчу, молчу. Это я так, с языка сорвалось. А вот и сестричке подарки. Твои любимые солёные грузди и три вязки сушёных грибов. Грибы мы с Олей и Машей собирали.
А – Ох, как пахнут вкусно. Спасибо, братец! Машеньке передашь привет и обязательно поцелуешь от меня.
М – Это непременно. И, наконец, самый дорогой подарок Коле. Это ладанка Николая Угодника, ей несколько веков. Семейная реликвия. Носи, Коля, она тебя защищать будет.

(Николай с неохотой берёт ладанку, разглядывает её и кладёт в карман, выходит из комнаты, а через минуту вновь заходит.)

М – Всё! Подарки раздал. Теперь рассказывайте, как в столице дела, как вы живёте, как Ира с Колей учатся, как…
И – Колька не учится, его выгнали из института.
А – Ириша, помолчи! Коля временно не учится. Возникли небольшие трудности.
М – «Академку» взял?
И – Нет, его выгнали!
А – Ира!
И – Что «Ира»? Я тоже имею право голоса!
М – Подождите. А чем ты сейчас занимаешься, Коля?
Н – Я…
И – Он революционер!
М – Кто-кто!?
И – Революционер!
Н – Мы с режимом боремся!
М – Так это ты по «Болотной» с плакатами бегаешь? Аня, как же так?
А – Я и сама только вчера узнала.
М – А ты, Тимофей, знал?
Т – Скажем так, догадывался. Он уже взрослый человек и в праве сам решать, чем ему заниматься.
М – Взрослый? А почему же этот «взрослый» не работает, а сидит на шее родителей? Или работает?
И – Не работает.
Н – Ирка, не твоё дело. Если мы будем работать, у нас не будет времени для борьбы.
М – Ага! И за что же вы боретесь, позволь спросить?
Н – За лучшую жизнь для народа!
М – Народа? Какого народа? А вы народ спросили, как ему живётся и что он хочет? Вот я и есть народ и Оля, и родители твои, и сестра.
Н – А что его спрашивать? И так понятно! Увеличить зарплату, дать больше свободы, выпустить из тюрем политзаключённых, прекратить войну на Украине, вернуть Крым, отдать власть нам.
М – Нет, вы посмотрите, каков гусь!
О – Пап, может не надо?
М – Нет, Оля, надо! Как же я хирург могу пройти мимо больного и не оказать ему помощь?
И – Правильно, дядя Миша! Так ему!
А – Ира! …Миша, он же в сущности ещё ребёнок…
М – Ребёнок? Да, по умственным способностям ребёнок, но каков гренадёр. А понимаешь ли ты, Коля, что такое революция?
Н – А что там понимать? Свержение существующей власти.
М – Нет, Коля, это кровь, смерть, разруха, голод, насилие. Это, когда брат воюет против брата, отец против детей. Ты сможешь убить свою сестру, если она будет по другую сторону баррикады? Что молчишь? Да или нет?
Н - Нет, конечно.
А – Господи, слава Богу!
О – Пап, может не надо? Ты что-то разволновался.
М – При Французской революции и при нашей в 17-ом году погибли десятки миллионов человек и страны в своём развитии откатились на многие годы назад в разруху и голод. А ты знаешь, что твоего прапрадеда без всякой вины в Крыму, только за то, что он был мобилизован в царскую армию, поставили к стенке и расстреляли?
Н – Я не знал.
М – Аня, ты что же, не рассказывала детям о наших предках?
А – Как-то времени не было и случая.
М – Жаль!
Н – Но после революции народ стал жить лучше.
М – Это кто тебе такое сказал? В нашей стране только благодаря жёсткости Сталина удалось с многими лишениями и страданиями народа восстановить страну. А был бы какой-нибудь болтун-либерал, ещё неизвестно чем бы всё закончилось. Хотя известно – загнали бы нас фашисты за Урал.
Н – Но революция считается прогрессом в развитии общества.
М – Ты где этого начитался? В Англии не была революции и что, они живут хуже нас? В Америке, которую вы боготворите, не было революции, и они живут не плохо. В Испании, Австралии, Швеции…
Н – Но на Кубе же революция дала свободу народу.
М – Ты, Коля, не путай революцию с освободительной борьбой. Кубинцы воевали с американцами, колонизировавшими остров. И в Африке тоже самое происходило.
И – Правильно, дядя Миша! Это как мы освобождались от татаро-монгольского ига.
М – Молодец, Ириша! Всё понимаешь.
О – Пап, может пойдём, ты всем настроение испортил.
И – Мне нет, даже наоборот. Я вас так люблю, дядя Миша!
М – Взаимно. Ну, что, революционер, вопросы есть?
Н – Мне надо подумать.
М – Вот это правильно! Думать всегда надо, а не жить чужими мыслями. Пожалуй, мы пойдём в гостиницу, а то Оля права, наговорил я что-то много. Вон, философ кислый сидит. Да и подарки я передал, с вами повидался…
А – Нет, постой. Ты ещё не рассказал про маму с папой и куда с Олечкой едите. Не уходи, а то обижусь.
М – Аня, лучше тебе не знать.
А – Что за тайны от сестры? В санаторий?
М – На Донбасс.
А – (в ужасе) Куда-куда!!!?

(Все замерли. У Тимофея Степановича упала газета и он привстал с кресла.)

А – (придя в себя) Ты так шутишь?
М – Нет, Анечка, не шучу. Собственно мы и заехали к тебе, чтобы… словом, мало ли что.
А – Как же так, там же война!?
М – Я знаю. Вот и едем туда.
А – Зачем? Тебя же могут убить!?
М – Могут. Поэтому и зашли.
А – А Олечка, она тебя провожает?
М – Нет, мы вдвоём едем.
И – Вот здорово!
А – Подожди, я ничего не понимаю. Давайте сядем. Ира, принеси мне корвалол из аптечки на кухне и воды запить.

(Ирина выбегает из комнаты и через пару минут возвращается с лекарством. Анна Сергеевна капает в рюмку с водой корвалол и выпивает.)

О – Тётя Аня, не волнуйтесь вы так.
А – Что значит «не волнуйтесь»? Брат с дочкой уезжают умирать, а я не должна волноваться?
О – Тётя Аня, вы всё принимаете близко к сердцу. Всё будет хорошо.
А – У меня уже не будет.
М – Зря я тебе сказал, так и знал, что ты воспримешь всё не так.
А – А как я должна воспринять? Я что-то не пойму. Оля, ты ведь учишься в институте?
О – Учусь, но я взяла «академку», чтобы поехать с папой и помогать ему.
А – Миша, ты же хирург, у тебя что, нет брони?
М – Анечка, причём тут бронь, идёт спецоперация, почти война…
А – А, так тебя мобилизовали?
М – Нет, я сам туда еду, по собственной инициативе.
И – Правильно, дядя Миша. Я вас уважаю… Нет, всё-таки люблю… Нет, люблю, уважаю и горжусь!
А – Что у тебя за манера, вмешиваться во взрослые разговоры?
И – Я тоже взрослая и, если дядя Миша возьмёт меня с собой, я тоже поеду.
А – Замолчи сейчас же!
И – Не замолчу!
А - Тима, уйми её!
Т – А что я могу сделать – переходный возраст, дух противоречия.
А – Что-то у тебя все эти «переходные времена» бесконечны, лишь бы тебя не касалось.
О – Тётя Аня, всё хорошо.
А – Нет, не хорошо! Что ты меня уговариваешь? Как же Маша согласилась отпустить вас на смерть?
М – Анечка, не драматизируй, мы не собираемся умирать. А Маша уже год как в Донецке преподаёт в школе литературу.
А – (задыхаясь) То есть… то есть… как это в Донецке?
М – Эх, зря я тебе про Донбасс сказал.
И – Молодец тётя Маша!
А – Да что же это такое? Замолчишь ты или нет?
И – Нет!
М – И я там год назад в госпитале работал. Ну, и ничего, живой.
А – Как же мама вас отпустила на войну?
М – А вон, полный рюкзак носков. И днём, и ночами вязала, чтобы успеть к нашему отъезду. Для бойцов носки. Всё мама понимает, зачем мы туда едем. Деды наши страну от фашистов защищали, теперь наш черёд пришёл. Благословила нас. Отец, сама знаешь, бывший военный, афганец, всё понимает. Это он Коле ладанку передал. Пусть, говорит, она его оберегает, если его на СВО призовут.
И – Дядя Миша, революционеры не воюют. Его хотят в Казахстане спрятать.
М – Что!?
А – Ну, вот, опять со своим длинным языком влезла в разговор.
И – А что, разве не правда? Я могу вместо него поехать.
М – Аня, это правда?
А – Я не люблю войну, я не хочу, чтобы люди погибали. Не мы эту войну развязали, пусть воюет те, кто в этом виноват.
М – Да что у вас тут такое происходит!? Вы что, телевизор не смотрите?
Н – По телевизору одна пропаганда.
М - Пропаганда? А разрушенный Донбасс? А 15 тысяч убитых мирных жителей, тоже пропаганда? А более 200 убитых детей!? Пропаганда!? А фашистские шествия в городах, тоже пропаганда!? Как же вы живёте, зная это?
И – Во, даёт дядя Миша! Уважаю!
О – Папа, папа, остановись.
М – Как же я могу остановиться, если моя любимая сестра по другую сторону баррикады?
А – Я не по другую… я не знаю, что мне делать с этим.
М – У нас на Дальнем Востоке и до мобилизации добровольцы шли в военкоматы, а как мобилизацию объявили, так очереди выстроились туда. Нет, Анечка, не умирать очередь, а страну и русских на Украине защитить. Им жить хочется, а они на войну просятся! Вот что, Коля, хочет народ! И не разделить накопленные богатства, а приумножить. И работу народ просит, чтобы жить лучше. А у вас, «революционеров», похоже, одни бездельники, коли только по митингам шляетесь. И из Москвы не выезжаете, а рассуждаете о всей России. А Россия-то не в Москве на Болотной, а за Москвой.
О – Папа, ну, что ты, в самом деле.
А – Пусть говорит, Оленька, пусть.
М – Раз скрываешься от мобилизации, давай обратно ладанку, она тебе без надобности, что тело без души защищать.
Н – Я её… я её…
М – Ну?
Н - Я её… выбросил.
М – Ладанку!? Семейную реликвию!? Куда!?
И – Вот дурак! Лучше бы мне дали.
Н – В мусорное ведро… на кухне.
М – Оля, Ира, ну-ка, быстро искать.
А – Николай, ты в своём уме?

(Из кухни прибежали Оля и Ира и передали ладанку Михаилу Сергеевичу)

И – Дядя Миша, мы её помыли. А почему ладанка семейная реликвия?
М – Ей несколько сот лет и она передаётся по мужской линии и только Николаям. Последним её носил твой прадед Николай Архипович, он с ней прошёл всю Великую Отечественную Войну. Она должна была достаться твоему брату, но.. он не воин. Теперь будет ждать следующего Николая в роду.
И – Вот дурак, так дурак!
Н – Сама дура!

(Неожиданно громко захрапел Тимофей Степанович, уснувший в кресле. Газета валялась на полу, носки лежали на журнальном столике. Все повернулись на его храп.)

А – Поздно уже. Завтра договорим. Пошли на кухню, я вас покормлю.
М – Спасибо, мы уже поужинали.
А – Где?
М – Ты только не обижайся. Мы перед тобой заехали к Генке Павлову, там и поели.
А – Как же мне не обижаться? Я родная сестра, а он выходит тебе ближе.
М – Анечка, ты вне конкуренции, я тебя очень люблю. А Генка просто мой друг детства и однокурсник. И кое-какие дела мне надо было с ним обсудить.
А – Ладно, в этот раз прощаю. Тогда я тебе постелю здесь на диване, а Олечка будет спать с Иришей. Девочки, идите уже спать.
Н – Я тоже пойду спать. Спокойной ночи.
А – Хорошо бы. Тима, Тима, проснись, иди спать в спальню.

(Все уходят из комнаты, кроме Михпила Сергеевича. Через минуту возвращается Анна Сергеевна с подушкой, одеялом и простынёй.)

М – Анечка, не застилай, я сам
А – Хорошо. Постарайся уснуть. Сегодня был трудный день. Спокойной ночи.
М – Спокойной ночи.

Занавес. Антракт.

Третье действие.

Декорации:

Те же, что и предыдущих действиях, только на журнальном столике лежат носки. Постельные принадлежности так и лежат не разобранные, как их положила Анна Сергеевна.

(Михаил Сергеевич сидит в задумчивости на диване. Входит Анна Сергеевна.)

А – Доброе утро, Миша. Ты что же, так и не ложился?
М – Доброе утро, Аня. Нет. Ничего, в поезде отосплюсь. Разве уснёшь, когда тут такое?
А – Да уж. Я и сама не спала. Но я так рада, что ты приехал, встряхнул нашу жизнь, внёс хоть какую-то ясность. Я ведь особенно не вникала в происходящие события, телевизор практически не смотрела, времени не хватало, всё свободное время посвящала написанию докторской диссертации и вот результат. Я не знаю, Миша, что мне делать. Я всех люблю, но получается так, что дети на разных берегах реки, Тима посередине, а мне куда? Мне с кем? Я не могу никого бросить, но и разорваться не могу. Что мне делать, Миша?
М – Аня, присядь ко мне. Я так соскучился по тебе.
А – Я тоже по тебе скучаю.
М – Ты должна понять важную вещь. Женщина рожает не просто мальчика, она рожает воина. Так было издревле. Мальчиков с детства приучали к воинской службе, и это было нормой. Понимаешь? Нормой! Единственно, что у некоторых народов мальчиков воспитывали, как воинов-завоевателей, а у славян, как воинов-защитников семьи и родины. Но в любом случае, это были воины. Это доля и судьба всех мужчин. А если мужчина не воин, то ему надо носить юбку, как на Западе. В странах Ближнего Востока, Кавказа не приемлют «западные ценности» и там на войну провожают мужчин с достоинством и гордостью за них, особенно когда это касается защиты страны. Я не говорю, что мы должны всегда воевать. Нет, и я не люблю войну. Но когда родине, а значим и родным, любимым людям угрожает опасность, мужчины просто обязаны встать на защиту. А если мы попрячемся по щелям и подвалам, то и страны не будет.
А – Складно ты говоришь, будто философ. А Тима такие вещи не говорит, а профессор.
М – Может юбка у него в шкафу спрятана? Извини, за прямоту, но иначе не могу, я же хирург, привык резать.
А – Иногда надо и резать. Но что же делать мне? Подскажи. Я боюсь потерять Колю.
М – Ты его уже потеряла. Вернее, почти потеряла. С детства надо воспитывать. Не воспитываешь ты, воспитают другие. Вот у него и сумбур в голове. Вспомни, как нас в детстве отец муштровал. Подъем, зарядка, обливание холодной водой и обязанности по дому: кому дров наколоть, кому воды принести, огород прополоть. Без дела не сидели. А вы в Москве сладко живёте, от народа оторвались, не знаете, чем он живёт, чем дышит. И эти «революционеры» бузят, по митингам ходят, от имени народа выступают. А как «жарко» стало, попрятались у наших врагов и оттуда призывают народ к восстанию.
А – Тебе бы с такими мыслями к нам в Москву.
М – В Москву? Давно приглашает меня Генка в свою клинику и зарплату обещает сумасшедшую. Да только…
А – Что «только»?
М – Да только хирурги и на Дальнем Востоке нужны. Если все рванут в Москву, то кто же благосостояние страны будет улучшать? Не Москва же.
А – Ты так и не сказал, что мне делать. Ну, режь, хирург.
М – Совет у меня простой. Или Николаю самому пойти в военкомат, что маловероятно, или открыть дверь посыльному с повесткой. Вот поверь мне, Николаю в армии «вправят» мозги, там правильные люди, воины-защитники. Я тебе оставлю ладанку, не с руки мне её с собой брать, всякое может случиться. Если Николая возьмут в армию, ему отдашь, если нет, пусть пока у тебя хранится. Вот родит Ириша мальчугана, назовёт его Николаем, тогда и ладанка пригодится. Хорошая у тебя дочка, береги её.
А – Я тебе верну Тимины носки. Не будет он их носить, а воинам пригодятся.

(Анна Сергеевна встаёт, берёт со столика носки и передаёт Михаилу Сергеевичу. Снова садится рядом с братом.)

М – А ты посмотри репортажи из Донбасса, на разрушенные дома, ежедневно погибающих мирных людей в течение целых восьми лет и задай себе вопрос - «Ты хотела бы, чтобы это было так в Москве или Амурске, где живут твои родители. Хотела бы?» Я нет! И мама с отцом нас благословили, понимая, куда мы едим и зачем. Надо делать выбор, Анечка.
А – Как хорошо и правильно ты говоришь, а сердце у меня болит.
М – Такова женская доля, переживать за любимых людей и не только любимых. Как-то ты изменилась, что-то потерялось в тебе, когда стала жить в Москве. А помнишь, в детстве какая ты была смелая? Помню, залез я на кедр и показалось мне, что он качается, я испугался, заплакал, боюсь вниз спускаться. Вцепился в ствол и реву. А ты забралась ко мне на самый верх и стала успокаивать и помогать спускаться. И от напавших на меня собак защитила. Ничего не боялась! Даже с мальчишками дралась, когда они меня дразнили.
А – Когда это было? Я сегодня себя чувствую, как дерево, вырванное с корнями из земли. Вроде целое, а засыхаю, теряю силы.
М – На родину тебе надо поехать, уж сколько лет там не была. Оставь на потом свою диссертацию. Твоя главная диссертация – дети. Родина лечит, и родители будут рады.
А – Прав ты, как всегда. Ты только маме с папой не говори, что у нас творится.
М – Я понимаю, вся страна делает выбор, а он не простой. Но, слава Богу, Россия с Президентом.

(В комнату входят Ирина с Олей. Ирина в спортивном костюме и рюкзаком)

И – Всем доброе утро! Ну, мы готовы.
А – Куда это ты готова!?
И – Ехать воевать. Оля не возражает, мы уже с ней обо всём договорились.
А – О чём это вы договорились?
И – Мама, я дядей Мишей и Олей хочу.

(В комнату входит Николай)

Н – Доброе утро! Мама, мы когда будем завтракать? О, Ирка, а ты чего с рюкзаком?
И – Я еду на Добасс защищать славянский мир!
Н – Куда!? Ты что, дура? Там же стреляют.
И – Ну и что! Если погибну, то героем!
А – Никуда ты не поедешь! Снимай рюкзак!
И – Дядя Миша, ну, скажите ей.
М – Погоди, Ириша, не спеши. Надо десятый класс закончить, а там видно будет. У России много врагов и на твою долю хватит.
И – Но Олю вы же берёте.
М – Оля старше тебя, закончила три курса медицинского института и у неё «академический отпуск».
И – Я тоже отпуск возьму.
М – В школе отпусков не дают.
И – Но мне так хочется с вами.
М – Нет, Ириша, нет. Там очень опасно.
Н – Вот видишь?
И – А ты молчи, трус несчастный!
Н – Я не трус! Мы ничего не боимся! У нас поважнее дела! Мы с режимом боремся!
И – О! О! О! Как чайник на плите разогрелся. Сейчас пар пойдёт.
А – Ира, прекрати!
И – Он первый начал!

(В комнату входит Тимофей Степанович.)

Т – Что вы снова кричите?
И – Мама меня не отпускает на войну!
Т - И правильно делает. Нечего тебе там делать.
И – Если Колька боится воевать, кто-то же должен из нашей семьи защищать славянский мир?
А – Господи! Я сейчас сойду с ума!

(Михаил Сергеевич смотрит на часы.)

М – Ну, нам пора.
А – А как же завтрак?
М – В поезде поедим, а то можем опоздать.

(Михаил Сергеевич и Оля одевают рюкзаки)

М – Ну, будем прощаться. Спасибо за хлеб, соль. Даст Бог, снова свидимся.
А – (вытирая слёзы) Боже мой, я сейчас разрыдаюсь… Мишенька, родной, береги Оленьку и Машеньку. Буду молиться за вас.
М – Что ты в самом деле? Мы не умирать едем, а побеждать.

(Анна Сергеевна целует брата и Олю. Ирина потихоньку выходит из комнаты. Тимофей Степанович тоже обнимается с отъезжающими. Михаил Сергеевич подходит к Николаю и протягиват руку.)

М – До встречи, Коля. Всего тебе хорошего. Ты только живи свой жизнью, а не придуманной другими. Слушай всех, но не всех слушайся.
Н – Я постараюсь.
М – Вот и хорошо.
А – А где Ириша? Коля, ну-ка, верни её обратно, немедленно!

(Николай выбигает из комнаты, из прихожей слышится шум и в комнату Николай втаскивает упирающуюся сестру.)

И – Вы меня не удержите! Я всё равно сбегу к дяде Мише!
М – Послушай меня, Солнышко, если любишь. Это не игры. У тебя ещё будет много возможностей проявить себя в защите славянского мира. Но для этого надо быть не только сильной и смелой, но и умной. Но не сейчас. Не сейчас. Закончи сначала институт.
А – Слышишь, что дядя Миша сказал? Он зря говорить не будет, он очень умный и рассудительный.
И – Всё равно мне обидно, что меня не берут.
М – Аня, как она похожа на тебя… в детстве. Всё пошли, Оля.

(Все выходят из комнаты. Потом семья Потаповых возвращается в комнату. Тимофей Степанович садится в кресло и берёт газету. Ириша с обиженной физиономией садится на диван. Анна Сергеевна садится за стол и платочком вытирает глаза. Николай стоит.)

Н – Мам, мы завтракать будем?
И – Что, революционер, деньги на ресторан закончились?
А – Ира, прекрати! Что-то я не так делаю, прав Миша.
Т – Да, в самом деле, когда завтрак будет?
А – (в сердцах) Дался вам этот завтрак! Сейчас приготовлю.

(Раздаётся дверной звонок.)

И – (обрадовано) Это дядя Миша вернулся!
Н – Тихо! Не открывайте! Это могли повестку принести.
А – Да что же это такое!? Разве можно ТАК жить!?
Т – Что с тобой, Анечка?

(Анна Сергеевна вскакивает со стула, с силой ударяет его о пол и выходит из комнаты. Через несколько секунд входит посыльный, следом за ним Анна Сергеевна.)

П – (обращаясь к Николаю) Это вы Николай Тимофеевич Потапов?

(Николай испугано молчит)

И – Он! А что?
П – Получите повестку в военкомат и распишитесь вот здесь. Число не забудьте поставить.
И – Его на войну берут?
П – У нас Специальная Военная Операция.
И – Какая разница, всё равно там стреляют.
П – Разница большая, но это не важно.
А – Как же не важно? Там же убивают!
П – Не стоит волноваться раньше времени. Если Николай Тимофеевич не служил до этого в армии, ни на какую войну его не отправят. На СВО берут только прошедших воинскую службу и то не всех. В военкомате разберутся. У нас и добровольцев полно.
А – Да!?
П – Да. причём не только рабочие, но и предприниматели, врачи, чиновники. Даже депутаты есть.
А – Смотри-ка, а я не знала. Значит дело серьёзное?
П – Серьёзное. В армии простых дел нет.
И – А меня возьмут?
П – Куда?
И – На войну, конечно.
П – А сколько вам лет?
А – Ириша, не дури. Она в 10-ый класс только перешла.
П – А, нет. По возрасту не проходите. Но женщины среди добровольцев есть.
И – Вот, видишь, Колька, даже женщины воюют?
Н – А мне-то что? Дуры, вот и воюют.
П – Тут вы не правы, но нам не положено вступать в пререкания. Честь имею.
И – Что же, выходит и Оля с тётей Машей дуры!?
Н – Я про них ничего не говорил.

(Посыльный уходит.)

Т – Аня, что же ты наделала?
А – Сына спасаю!
И – Молодец, мамуля! Я тебя обожаю!!!

Занавес.

Четвёртое действие.

Декорации:

Те же, что и в первом действии.

(Тимофей Степанович сидит в кресле и читает газету. Анна Сергеевна что-то пишет за столом. Ирина сидит на диване и смотрит в наушниках телевизор.)

А – Что же это такое? От Коленьки уже месяц нет никаких сообщений, и Михаил перестал звонить. Я уже вся изволновалась.
Т – А не надо было Николая в армию отправлять.
А – Ты меня ещё долго будешь этим корить? Миша сказал, что в армии ему «вправят» мозги.
Т – Мозги «вправляют» у кого они есть.
А – Что ты этим хочешь сказать?
Т – Ничего. Его даже из института выгнали.
А – Ну, знаешь! Его бы не выгнали, если бы ты хоть немного контролировал его учёбу и воспитывал сына, как отец.
Т – Он взрослый человек и должен сам принимать решение, чем заниматься. Я тут не причём.
А – Ты везде не причём. Но ты глава семьи и должен….
И – (вскакивает с дивана и кричит, указывая на телевизор) Смотрите! Смотрите! Скорее!
А – Что смотреть? Что ты кричишь?
И – Там… там… Кольку показывали! Всё, не успели. Как жалко.
А – Ириша, ты уверена? Не ошиблась?
И – Не знаю. Но мне показалось, что это был он.
А – И что там показывали?
И – В госпитале какой-то генерал награждал раненых бойцов медалями за СВО.
Т – Причём тут СВО? Николай в армии, а на СВО призывников не берут.
И – Я не знаю. Я не внимательно смотрела и потом у него была голова и глаза завязаны бинтами. Может мне показалось.
А – Ира, взбаламутила всех, а теперь у меня сердце разболелось.
И – Извини, мамуля, просто мне показалось, что это Колька.
А – Что же он так долго молчит? А когда повтор передачи будет?
И – В вечерних новостях в 18 часов.
А – Ириша, накапай мне валокордина в рюмку с водой.

(Ирина уходит и возвращается через пять минут с лекарством, которое выпивает Анна Сергеевна)

А – Господи! Когда же уже этот вечер настанет?
Т – Не волнуйся, Анечка, Ира ошиблась. Коля в Армии на Ставрополье.
А – Что значит «не волнуйся»? Я мать и не могу не волноваться за детей.
Т – А вот не надо было сына в армию отправлять.
А – Снова ты взялся «за старое»? Должен же он когда-нибудь повзрослеть? Миша сказал, что настоящим мужчиной становятся только в армии.
Т – Ты неоправданно много слушаешься своего брата. Я не служил в армии и что? Что, я не мужчина выходит?
А – Я сказала «настоящим».
Т – А я что, не «настоящий»?

(Раздаётся дверной звонок)

А – Кто же это может быть? Ириша, пойди, открой двери.

(Ира выходит. Из прихожей раздаётся Ирин крик)

И – Мама! Мама!

(Анна Сергеевна в смятении вскакивает со стула. Тимофей Степанович откладывает газету в сторону)

А – Что случилось!?

(В комнату входит Ирина, поддерживая за руку Николая в зимней военной форме и перевязанной бинтами головой. Анна Сергеевна закачалась и ухватилась руками за стол. Тимофей Степанович вскочил с кресла и, по упавшей на пол газете, подошёл к сыну и обнял его.)

Н – Здравствуй, мама! Ты где? Я тебя не вижу.
А – Я… я… здесь, Коленька. Я не могу… У меня ноги отнялись.

(Ирина и Тимофей Степанович подвели Николая к матери. Она обняла сына и разрыдалась.

Н – Здравствуй, мама! Ну, что ты плачешь? Всё нормально, всё хорошо. Я живой. Всё нормально.
А – Коленька, сыночек, как же так, что случилось?
Н – Не переживай ты так. Через три дня повязку уже снимут, и всё будет нормально. Ира, помоги мне раздеться, и дайте мне стул сесть.

(Когда Николай снял бушлат, все увидели на его гимнастёрке орден «Мужества». Ирина обняла брата.)

И – Я видела, видела! Это был ты, я тебя сразу узнала!
А – Ириша, подожди. Я ничего не понимаю. Откуда у тебя награда? Почему ты ранен или ты ушибся?
Н – Нет, мама, я не ушибся, я был ранен.
А – Ранен!? Где!?
Н – На войне, мама.
А – Войне!?
Т – Войне!?
И – Войне!?
А – На какой войне!? Ты же в Ставрополье служишь!
Н – Нет, мама. Я воевал на Донбассе, как дядя Миша.
А – Как на Донбассе? Там же война!
Н – Я знаю.
Т – Тебя не имели права туда посылать.
Н – А нас и не посылали. Просто весь наш взвод написал заявление о добровольном участии в СВО.
Т – Но ты мог не писать заявление.
Н – Мог, но не сумел стать трусом, когда все рвались на Донбасс. Не сумел. Ты разочарован, папа?
Т – Ты о матери подумал? Зачем подвергать себя риску быть убитым?
Н – Вот о маме я прежде всего и подумал, как она будет жить рядом с сыном-трусом. А что там опасно, осознаёшь только там, на передовой. Вот ранение получил. Если бы не медсестра, может и не встретились бы.
А – О, Господи! Ты… ты… ослеп?
Н – Нет, не ослеп. Операцию сделали успешно, сказали, буду видеть, как раньше. Сказали, если бы медсестра вовремя не приняла меры, мог и ослепнуть.
И – Коль, страшно там?
Н – Страшно было по началу, а потом привыкаешь. Страшно другое. Когда видишь, как убивают мирных граждан и думаешь, что к нам они могут придти и так же убивать людей.
Т – Ну, на войне без жертв не бывает.
И - Коль, а ты убивал людей?
Н - Людей нет, фашистов убивал.
А - Какой ужас!
Т - Они тоже люди. Мы тебя воспитывали на гуманистических идеалах, а ты...
Н – Что ты понимаешь, папа!? Гуманистические идеалы? На моих глазах в пяти метрах от меня девочку маленькую снайпер убил, а в меня не стал стрелять! Понимаешь!? Не стал! Она бидончик молока несла. Лежит передо мной убитая, а молоко мне под ноги течёт, течёт. А я про Иру подумал в тот момент, что это она лежит. Понимаешь? Не меня, а девочку убил! Вот что страшно. Я теперь молоко видеть не могу. Но я ещё вернусь, я за неё отомщу.
А – Куда ты хочешь вернуться?
Н – На Донбасс, как дядя Миша.
А – Подожди, это надо обсудить.
Н – И обсуждать нечего, я уже решил.
И – Колька, я тобой горжусь!
А – Ирина, не лезь во взрослые разговоры!
И – Я тоже взрослая! Коль, а за что тебе орден дали?
Н – Это неинтересно. Сказали, подвиг совершил. А какой подвиг, если мы этих гадов ещё не одолели?

(Раздался звонок входной двери. Ира побежала открывать двери. В комнату входит Оля с Ирой. У Оли на голове чёрная повязка.)

А – Олечка, какой сюрприз! А где папа?
О – Здравствуйте! Я ненадолго. Еду домой.
А – Что за спешка? А у нас праздник, Коля вернулся.
О – (подходит к Николаю) Здравствуй, Коля!

(Николай протягивает руку. Оля берёт его ладонь в свою. Николай нюхает руку. Потом вскакивает, держа руку Оли в своей)

Н – (взволновано) Ландыш!? Ландыш!? Это ты!? Ты!?
О – Я, Коля!
А – Что происходит?
Н – Мама! Мама! Это она! Понимаешь, она!?
А – Я понимаю. Это Оля.
Н – Нет! То есть, да! Это она меня вынесла с поля боя раненого, когда я не мог идти и ничего не видел. Она, Оля, сестра! Я хорошо запомнил запах духов «Ландыши».
И – Оля, ты спасла моего брата!?
О – Для меня все бойцы братья, не зря же они зовут меня сестричкой.
А – Ты что же, на фронте, не в госпитале с папой?
О – Присядьте, тётя Аня.
А – Зачем? А что это у тебя за повязка на голове, чёрная к тому же? Давай, я тебе дам сиреневую.
О – Присядьте, тётя Аня.
А – Что случил… повязка… чёрная… Оля, где папа!? Где Миша!?
О – Нет больше папы.
А – Что значит «нет»!? Где же он!?
О – Он не в городском госпитале был, а в полевом, на передовой. Попали под обстрел, ну и… Он убит, тётя Аня.

(Анна Сергеевна покачнулась и стала медленно оседать. Подскочивший Тимофей Степанович с Ольгой подхватили её под руки, подвели к дивану и уложили на него Анну Сергеевну)

О – Ира, быстро неси стакан воды, рюмку и успокоительное.

(Ирина принесла из кухни всё, что попросила Оля. Оля сбрызнула лицо Анны Сергеевны водой, накапала корвалол в рюмку и дала выпить Анне Сергеевне. Та пришла в себя и села на диване)

А – Какой трудный день. Оленька, как же вы без папы будете? Как я без него буду? Что же нам делать?
О – Жить дальше, тётя Аня. Папа мне говорил ещё перед поездкой, что если с ним что-нибудь случиться, продолжать жить и за него, не опуская рук.
А – Миша умный был, не чета нам. Сам погиб, а сына моего настоящим мужчиной сделал, хоть и не отец.
Н – Я благодарен ему за это. Мне даже думать не хочется, кем бы я стал на Болотной. Светлая память дяде Мише! Настоящий мужик, защитник был.
О – Ну, мне пора. Лечу к бабушке и дедушке сообщить о гибели папы. Телеграммой нельзя, могут не выдержать.
А – Когда же похороны?
О – Через пять дней, но не на Дальнем Востоке, а в Донецке. Ему же Звезду Героя ДНР присвоили и Пушилин просил похоронить его там. Мама не возражает, я тоже. Он полюбил те края и его там любили.
А – Я тоже не возражаю.
Н – И я вернусь на Донбасс, как поправлюсь, добивать эту сволоту фашистскую. Мне есть за кого мстить. И за девочку, и за дядю Мишу, за друзей погибших, за города разрушенные, за донбасских людей.
И – И я с тобой!
Н – Нет, Ириша. Закончи школу, институт, а там видно будет.
И – Колька, я так горжусь тобой! Лучшего брата не сыскать.
О – До свидания, дядя Тима, тётя Аня, Коля. Ириша.
А – На обратном пути зайди к нам, я поеду с тобой на похороны Миши. Пойдём, Оленька, мы проводим тебя до дверей.

(Все уходят)


Занавес. Конец спектакля.


Алексей Балуев (30.11.2022)