Суд над безгрешным

I. Египетский Бог.

Солнце блестело над градом великим,
И жар бил по воле Амона.
Беспощадная плеть с криком смердов предиким
Выполняла приказ фараона.

Храм, возводимый богине Исиде,
Изъянам не позволит случиться.
Огромный, священный алтарь лишь увидев,
Захотеть должны боги спуститься.

Но тут к фараону дошла одна весть –
Посмел один раб своровать:
Штукатуры три пальца рабочий смог снесть,
Но его мы сумели поймать.

Фараон приказал привести подлеца.
- Расспросить его нужно,-промолвил,-
Не стоит ли за делом бунтовского лица
План хитрый, что враг приготовил?

Раба повлекли, за предплечья держа,
Два стражника сильные, в меди.
Имели в карманах два острых ножа   
И духом страшны, как медведи.

Сам раб был изранен: побит и порезан;
Был худ и сгорел от жары,
Тела покров был кнутами истерзан
И в грязи, словно крот из норы.

Бросили смерда вблизи ног фараона,
И стража горгульями стала:
Не моргнет, не вздохнет,не проронит и стона,
Ведь сила пред Богом пропала.

Раб поклонился вождю египтян,
В глаза не посмел посмотреть.
Он счастлив был тем, что шанс ему дан
По воле царя умереть.

Фараон приказал нарушителю молвить,
И,держа бич кровавый в деснице,
Руку к удару начинал он готовить,
Будто к мыши летела хищная птица.

Раб рассказал все как было на деле,
Мол, не он штукатуру украл,
Угол стены был неровным доселе,
А он лишь его подравнял.

А куски, что остались, отнёс он в горшок,
Как тут его стражник схватил,
Положил все, что взял, себе в малый мешок,
И раба все ругал, и все бил.

Прослушав раба, хладнокровный правитель,
Беспощадным бичом стал по телу стегать.
–Да как ты, жалкий скот, смел наш тронуть обитель?
Твоё дело – строить, да блоки таскать!

Да и пусть ты безгрешен, что это значит?
Неужели тебя нужно мне отпускать?
Авторитет мой падет, уваженье ускачет,
Один спастись смог — пора другим рисковать?!

Запомни, мой раб, я египетский бог.
Коль я подумал:"не достоин ты жить!",
То таков твой удел и таков твой итог,
Иди ты на казнь, чтобы мне сослужить.

Раб, речь прослушав фараона-отца,
Улыбнулся ему,показал свою грудь,
Не успел и сменить выраженье лица,
Как острый нож в сердце прервал жизни путь.


II. Двое слепых.

Капли мерзлого дождя
Охватили целый Рим.
Гроза ужасна, но вождя
Волновал только налим.

Вождь церкви, символ веры в Бога,
Все думал, думал, пока ел,
Смотрел на люд: их жизнь убога.
Доесть налима не успел.

Ворвались стражники в доспехах
И привели с собой юнца:
Красны были оба века,
Сомкнуты, словно у слепца.

Тот отрок был бароном новым,
Отец его стране служил,
Но сын, отныне весь в оковах,
Церкви, Родине дерзил.

Раскрыли папе цель прихода,
Пред ним был дьявол, еретик,
Вкусил в двадцатый год он плода
Запретного. В закон не вник.

- Скажи, предатель и глупец,
За какой пред Богом грех
Надет был терновый венец
И снят отныне славный мех? 
 
Спросив, церковный псевдобог,
Вновь посмотрел в свое окно.
И зол на то был, что не мог,
Лишь спать, да есть, да пить вино.

Барон, зуб с кровью на пол сплюнув,
Ответ свой начал на вопрос.
В тот миг пречерный ворон клюнул
В стекло; залаял местный пес.   

- Меня вы демоном зовёте,
Возможно даже, так и есть.
Я всю жизнь купался в мёде,
Я гордый был и слушал лесть;

Когда товарищ мой смазливый
Завел роман с графиней Берт,
Я не пустил их в путь счастливый,
А пожелал им много бед.

Каюсь, многим насолил,
На совести полно грехов.
Но я в одном не погрешил,
За это и терплю оков.

Вы возомнили себя Богом!
Иисус, учивший нас прощать,
Не требовал с людей, так, к слову,
Деньгами душу очищать.

Перечеркнули вы законы,
Создали собственный, людской.
Превратили вы иконы
В картины мытарей. Разбой!

Я знаю, вы меня сожжете,
Но прах мой в правду улетит.
Народ посмотрит, вы убьёте,
Но Бог вас, знайте, не простит.

И пусть у нас одна дорога,
Идем по-разному "туда".
Я не посмел быть против Бога...
Не забывайте, господа!

Глава церкви, злой и красный,
Ухмыльнулся, дал приказ.
- Ты прав в одном, мой друг прекрасный,
Сожжем тебя за твой проказ!

И повели юнца в темницу,
А папа встал, ходил один.
Поднял к окну свою десницу,
Барон разрушил пару льдин.

Инквизитор бил челом,
Спросил негромко, словно мышь:
«Я виновен пред крестом?»
Но в ответ была лишь тишь.

Символ веры встал с колен,
Вновь осмотрел несчастный Рим.
Летал вновь ворон возле стен,
Но волновал главу налим.


III. Наследие Шемяки.

Войдут студенты и зеваки,
Присяжный место вмиг займет,
Вины, защиты мелькнут фраки.
- Всем тихо, тихо, суд идёт!

Обвиняемый на лавке,
Сидел ни мертвый, ни живой.
Дело в том, даю вам справку,
Что он виновен с головой.

За ограбление ломбарда,
Он заслужил любой подвал.
Взял золота на миллиарды.
Плечами адвокат пожал.

Десятки, сотни доказательств,
Лежали прямо на столе.
С камер запись прилагалась,
И шансы выйти на нуле.

Дело шло, тянулось долго,
Адвокат почти молчал.
В споре, в общем, нет здесь толка,
Но прокурор опять кричал.

- Сомнений нет, что подсудимый,
Виновен в деле: все за то.
Один вопрос неоспоримый...
Где деньги? Уж мы обошли гнездо!

Их нет ни у него в подвале,
Ни в потолке, ни между плит.
Где то, с чем вы тогда бежали,
Скажите, вор, что здесь сидит?

Судимый не сказал ни слова.
Укрытие его добра
Проще самого простого.
Шкаф на кухне – не нора.

Судья подкашлянул в волнении
И начал подводить итог:
- Вы дома ни нашли ни пенни?
Тогда за что ж ему замок?

Поспорить с видео, конечно,
Сложнее будет в сотню раз.
Но тюрьма не неизбежна,
Вот пленка с камер в кражи час.

Кассета вора показала
(По дате, времени сошлось),
Но только не грабеж снимала,
А места для любви нашлось!

Он даму сердца провожал,
И нежно волос её правил,
На ухо девушке шептал,
Что памятник бы ей поставил.

Судья продолжил монолог:
- Доказательств вины мало.
Свидетель обознаться мог,
А камере за двадцать стало.

Суд выносит приговор.
Подозреваемый свободен!
Он мирный, добрый и не вор,
Романтиков он стоит сотен.

Все разошлись без дара речи.
Судья к виновнику зашел,
Схватил его тогда за плечи,
А вор и бровью не повел.

- Жена моя вам заплатила?
- Половину от всего.
- Чтоб вас все боги сохранили!
- И тебе, мой друг, того!


IV. Самый гуманный суд в мире.

Двадцать первый век уж минул,
Теперь идет двадцать второй.
Закон давным-давно уж сгинул,
На честности всегда покой.

Суд – обычная формальность,
Но однажды, в мирный день,
Вызывая видом жалость,
Вошел виновный, словно тень.

Судья поспал после обеда,
Пора и дело начинать.
Ему лишь не хватало пледа –
На заседаньях засыпать.

- В чем виноват? Давай короче, -
Свидетелю сказал судья.
- Зарезал он сынка и дочек,
За долг, не выплатил что я.

- Это правда, подсудимый?
- Детей не трогал! Всем клянусь!
- Я верю, не кричи, родимый.
Суд окончен — я ложусь.

Вышли все из зала мигом,
Подсудимый побежал.
Среди домов в огне он с криком
Наткнулся на чужой кинжал.

Пал на землю душегубец
И кровью начал истекать.
«Ну хотя бы не трезубец.
С законом легче выживать…»