О распятии. Отрывок из Швейцара

...Оставив печального Иоанна в одиночестве, я прошёл меж танцующих пар к возлежавшей у стола в полудрёме Марии Акимовне. Подойдя, кашлянул. Она открыла глаза:


- Чего тебе?!


- Иосиф просил меня в сценарии что-то уточнить. Может, время уже настало?


- Какой Иосиф? Пальцем покажи.


Я выбрал первого попавшегося из четырёх. Она окликнула его и поманила к себе рукой. Иосиф подошел ближе.


- До петухов сколько у нас ещё времени осталось?


- Минут двадцать, - ответил Иосиф, взглянув на часы на руке.


- Тогда уточняй с ним сценарий и будем бесов из Петра изгонять. Вместе с братом его. Найдите ему брата, Андрея.


Иосиф кивнул головой, ухватил меня под руку и затараторил в ухо:


- Вы сильно не волнуйтесь. Мы оба креста приготовили. Очень надёжные. Семён Иосифович сам делал. Декораторы рекомендовали руки и ноги скотчем сначала примотать, а потом сверху – верёвками. Никаких гвоздей не будет, вы не беспокойтесь. У Андрея, конечно, попроще: конечности расставит по кресту, как у Леонардо да Винчи. А вам-то вниз головой придётся какое-то время повисеть, для правдоподобия… Вот сюда проходите, в гримёрную… Это всё своё сбрасывайте… Вы же в Риме перед казнью в тюрьме сидели? Вот вам и лохмотья соответствующие… Ноги потом, на улице, в грязи сами извозите…


В гримёрной находились ещё два Иосифа, которые скрутили меня, заткнув рот моим собственным носком, к которому я недавно искал пару. Они начали сбрасывать с меня одежду и натягивать грязные тряпки на тело. Привели и Андрея. Поборовшись с ним чуть дольше, Иосифы переодели его в хитон почище, чем мой. И увели. Я пролежал связанным на полу минут пять. Потом меня проволокли ногами по земле вдоль гортензий и привязали вниз головой к перекладинам, установленным в саду между птичником и теплицей.

Андреевский крест возвышался по правую руку от моего. Из дома следом со свечами в руках потянулись апостолы и апостолессы. Они встали в десятке метров напротив. Уже в перевернутом виде я видел, как Софа и Ишша настраивают софиты, устанавливают камеры и отражающие экраны. Кровь приливала к голове быстрее, чем я рассчитывал. Скоро и съеденное мною за столом подкатило из желудка к самому горлу. Хлеб и рыбьи кости давили изнутри на пищевод. Остатки красного кислого вина просочились в рот. Дышать становилось всё труднее. Когда, наконец, всё было настроено, Софа скомандовала: «Камера!» У меня вырвали носок изо рта. Вино свободно просочилось сквозь губы и потекло в глаза, раздражая их до слёз. Прокукарекал петух. Но я закричать уже не мог. Закрыл раздражённые веки и услышал голос Андрея:


- Или! Или! Лама савахвани!..

---------------------------------

Сознание оставляло меня медленнее, чем реальная жизнь. Оно работало не на спасение, а на уход из реальности, награждая рядами галлюцинаций. Связываясь в единое, они не были похожи на слова. Образы открывались в цвете и форме, им принадлежали запахи и звуки. Боль не ощущалась. Пропадали паника и страх, и стыд. Даже та горячая жидкость, что стекала у меня между ног на живот и грудь, ощущалась как благодатное тепло, а не моча.


Хотелось жить дальше. Хотелось жить, как никогда. Где угодно и как угодно. В жаре, в холоде, в голоде, в грязи, униженным, больным, забытым. Оставив себе только органы чувств и память.


Ничего не читать и не писать. Ни с кем не общаться. Ничего не узнавать нового. Жить, понимая, что живёшь, и только – бесцельно, бездумно, безответственно. Никому не мешая и ни во что не вмешиваясь. Ни от кого не завися. Ни во что не веря!


Жить без надежд и воли. Плыть не торопясь по течению. Созерцая и не трогая ничего.


Конечно, в пещере. И оттуда наблюдать за миром вокруг. Радоваться вместе с природой – солнцу, дождю, снегу, ветру. Растениям, животным, рыбам и птицам. Реке, морю, небу и облакам. Спать на земле сколько захочется. Идти, куда глаза глядят. Глядеть на то, что тебе интересно. Слушать то, что приятно. Делать то, что душа пожелает.


Во мне не осталось ничего, кроме любви. Любви к этому миру.


Быть. Ещё немного, но быть…

---------------------------------

С креста меня сняли вовремя. Перевернули на живот. Изнутри вывалились остатки трапезы. Вездесущий шпиц подбежал к блевотине и начал обнюхивать её с разных сторон, пока его не отпихнула прочь голая нога Марии Акимовны.


- Прочухался, благоверный? – спросила она мягким голосом.


Не в силах ей что-то ответить, я пошевелил в траве слабой рукой.


- Вот как оно спасение-то зарабатывать. Ещё дубль будем делать?


Я с трудом сел на траву и посмотрел на неё. Покачал отрицательно головой.


- Зачем вы меня кормили?! – только и спросил.


Подбежала Софа с рацией в руках и спросила в микрофон:


- Яша, ответь! Ты чуть кадр не загубила! Почему не доложила, что у апостола Петра по сценарию – рефлюкс?


В ответ раздался голос Ишши:


- Да за вами, Софья Андреевна, не угонишься! То язву ему вырежи, то «безоар» какой-то, в Крым сколько раз отправляли с его псориазом! Никакого толку! Вы за своим не доглядели в своё время, а сейчас всё на меня валите!


- Я тебя про рефлюкс спрашиваю! – прикрикнула в микрофон Софья. – Причём здесь Лев Николаевич?


- Этот на рефлюкс не жаловался. Нечего на ночь жрать и вино хлестать литрами! Вот и всё лечение! Так ему и скажите.


Софа рацию отключила и доложила:


- Мария Акимовна, он на рефлюкс не жаловался. Только на простату!


- Да помолчи ты! – отмахнулась от неё матрона. – Вставай, Петя, вставай. Вон братишка у тебя, молодец! Я такого мата давно не слышала… Ему ключи скоро вообще не понадобятся. Голосом двери открывать будет! Переодевайтесь, идите в дом, погрейтесь… А вы, - скомандовала она киношникам, – сворачивайтесь уже. Завтра в «Ловчем» финал будем снимать. И не опаздывать!

---------------------------------

В знакомом доме хмурый Андрей привёл меня в прогретую сауну, из которой неожиданно выбежала пара голых апостолесс. Девушки с хохотом выскочили за дверь, едва прикрыв себя полотенцами. Он задумчиво проводил их взглядом, честно пропотел на соседней полке со мной минут двадцать, молча отдуваясь при этом горячим паром в бороду. Погружаясь в бассейн, Андрей, наконец, заговорил:


- Может, здесь и останемся? Какая разница, откуда на съёмки ехать? И в спальнях тут – всё, как у меня. Мебель на своих местах. Даже бельё чистое - моё.


Я, усталый, намеренно промолчал. Мы поплескались в прохладной воде, остывая.


Когда очередной Иосиф открыл дверь и поставил на край плитки бассейна две полные чаши, у него за спиной прокричал петух. Дверь осталась приотворённой.

Присмотревшись, я увидел, как в неприкрытую дверную щель заглядывают четыре озорных девичьих глаза.


- Можно и остаться, - согласился я. – Если тебе так удобнее…


Мы подплыли к чашам. Чокнулись ими и сделали по глотку. Не вино это было уже. Совсем не вино.


- Спасать уже начали? – заглянул внутрь сосуда Андрей и сделал ещё глоток.


Я тоже не отказал себе в удовольствии отпить из своей посудины. Вспомнил вслух:


- Мне завтра по воде идти придётся…


- Ничего, пройдёшь, - утешил он меня. – Не поскользнись только. Они у меня в холодильной камере столько льда прозрачного наморозили, на целую дорогу. Притопят его чуть-чуть. Сверху волну погонят. Пройдёшь… Чудо, а не кино получится! Хороший лёд под водой вообще не видно…


Я сымитировал плевок через плечо:


- Вот как этим цыганам верить?!