Виктор Потиевский

ВИКТОР ПОТИЕВСКИЙ
(род. в 1937 г.)

Снега осветили окрестность,
Исчезла тягучая мгла,
И свет, поднимаясь отвесно,
Очистил природу от зла.

Подёрнуты инеем избы,
Повёрнуты окна ко мне,
Как будто не сумрак был изгнан,
А дьявол, что жил на холме.

И лес в эту чистую стылость,
В пространство звенящее врос.
И сердце моё растворилось
В свеченье снегов и берёз.

И, может быть, истина в этом —
Ночные тенёта круша,
Однажды наполнится светом,
Очистится светом душа.

***

Дед в сентябре опять наварит браги
ко дню рожденья сына своего…
За дальней далью, где-то возле Праги
есть обелиск. Цветы вокруг него.
И тополя над ним листву качают,
как колыбель. И звёзды с вышины.
А на Руси, на севере страны,
старик рожденье сына отмечает –
мальчишки, не пришедшего с войны…
Дед выпьет кружку. И протяжно, глухо
вновь будет петь, о давнем вспоминать.
Из дома с плачем убежит старуха,
чтоб у соседей вечер переждать…
Никто не слышит – лишь родные стены.
Дед горькое справляет торжество.
И ветра гул, как дальний вой сирены,
разворошит глухую боль его.
Рванёт рубаху: – Нету больше силы!.. –
И голову уронит вдруг: – Прости…
Прости, сынок, нам до твоей могилы
отсюда со старухой не дойти… –
Листва взметнётся над волною чистой,
и упадёт звезда на мир ночной…
…Лежат во мгле советские танкисты
под вечною гранитною бронёй.
А за окном тревожится Онего,
вздыхают волны тяжкие его…
Старик, седой от северного снега,
пьёт за рожденье сына своего.

БАЛЛАДА О МОЛОКЕ

Молоко было белым, как утренний снег,
молоко было белым, как белое небо.
В полутёмном сарае вдыхал человек
этот запах живительный чутко и немо.
Он давно позабыл уже вкус молока,
а оно всё призывней и ярче светилось.
И корова спокойно к земле наклонилась
и коричневым глазом косила слегка.

Он доил. И нельзя было взгляд оторвать.
Он доил. Согревая озябшие пальцы.
Осторожно, стараясь ведра не касаться,
чтоб не звякнуть, чтоб даже неслышно дышать.
Было тихо и чутко вокруг. Никого.
И на горло давил полусумрак сарая,
и дневные лучи, на полу догорая,
обжигали дрожащие ноги его.
И казалось, что нет ничего на века:
ни войны, ни людей, ни печали, ни гнева –
только этот, простёртый до самого неба,
бесконечно дурманящий дух молока.
…Прижимаясь к сараям, он нёс молоко.
Где-то в доме смеялась губная гармошка.
А в лесу ждал товарищ хоть хлебную крошку,
и до фронта им было ещё далеко.
Он спешил, обессиленный, злой, молодой,
воспалённые веки светились в глазницах.
И тому, кто лежал с перебитой ключицей,
молоко это стало живою водой.

Меркло солнце, порвавшись на острых шипах,
на заржавленной проволоке повисая,
и высокий, худой силуэт полицая
всё маячил в пятнадцати смертных шагах.
И была у солдата надёжна рука,
и была его верность как верность штыка.
И был путь его долог по мшистым оврагам,
и под носом у смерти – не ковшик, не фляга,
а большое, как воля, ведро молока.

***

Приходит такое мгновенье,
Когда засыпаете вы
И шорохи
И дуновенья
Рождают свеченье листвы...
От белых озер непроточных,
А может, от белых берез
Сияние северной ночи
Свой свет невесомый берет.
Земля приумолкнет в смущенье,
И ночь обнажает ее.
И кажется мне,
Что свеченье
Проходит сквозь сердце мое.
И нет ни беды, ни печали,
И мглы над душой моей нет...
И будто бы нет за плечами
Усталости
Прожитых лет.
Серебряный свет наплывает,
Проходит над спящим селом,
И белая ночь
Накрывает
Леса лебединым крылом.