Из поэмы Поэты 2 3

Я с Шапошниковым не долго
в полголоса беседу вёл.
Журчала за строкою Волга
и берег оберегом цвёл.
А непосредственность кипела
и ветер пел с дождём капелью,
снега кружились. Вячеслав
был наблюдателем облав.
Кузнечики взлетали в сонном
подлеске странной тишины.
Дитя он был из той войны
в лихом отряде мчался конном.
И о деревьях вёл рассказ,
предвосхищая появленье нас.

Добро привнёс он с кулаками
не для защиты. Просто так.
Украшены глаза мешками.
Ты хорохористый чудак,
понять не можешь наслажденья,
не пребывая в наважденье
при неприятии свобод,
идя с безумием в обход.
Испытывать не угрызенья,
дано не каждому, увы,
под куполом из синевы,
а уповать лишь на везенье
хотелось на волне удач.
Свою позицию означь,

товарищ Станислав Куняев,
стереотипы ни к чему
не приведут в твоём сиянье
приёмов светских. Посему
обязан предъявить предъяву
за все нелепости, халяву,
за флаги выцветших цветов,
представленных как горсть стихов.
Ищу я подлинности чувства.
А попадается опять
то призрак коммунизма вспять
идёт, бредёт он в грусти буйства
и сожаленья: "Нет войны, –
в почёте там король страны!"

"Чертополох – трава забвенья" –
красивый образ, даже троп.
Застывшее в стихах мгновенье.
А может, я в сужденьях сноб?
Наверняка ты есть другой
в обличье, собственно, изгой.
Запрятано, видать, зерно
и утверждение верно
без признаков сомненья
в великой степени степной
в равнинной местности весной,
когда шумят в тепло деревья,
трава взметнётся в синеву,
назначив сену рандеву.