***

 Уважаемые читатели моих стихов! Сегодня я хочу предложить вашему вниманию прозу. Но это рассказ о любви. А где есть любовь, там есть и поэзия. Даже если она и без рифм. Особенно если эта любовь подтверждается через многие годы. Всё это содержится в моём романе под названием «Лепестки его жизни», новеллу из которого я вам и предлагаю:


                Новелла Тринадцатая
                ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА
 Каждый день рождения – это в известной степени день подведения итогов. «За отчетный период», так сказать. Саша к своим двадцати двум еще не привык употреблять столь официозные выражения, но «итоги» так или иначе подводил.
А главный итог на сегодняшний день состоял в том, что он уже в своей родной деревне и снова готовится к прыжку в большую жизнь. А для этого надо – кровь из носа! – поступить в институт и успешно его закончить. Саша снова полон радужных надежд, но теперь у него больше уверенности в их осуществлении. Ещё бы! Ведь он отслужил два года в армии, стал младшим лейтенантом запаса! Теперь в институт он проходит почти вне конкурса. Но это, конечно, не означает, что он может готовиться к вступительным экзаменам кое-как! Он не позволит себе снова опозориться. А посему – вот она, перед ним! – стопка учебников. И – вперед!
Однако же иногда надо делать и передышки в этом утомительном «кроссе». Тем более – в день рождения. На рыбалку он сегодня не пошел. Решил отоспаться. Но проснулся все равно рано. Сразу встал и вышел в кухню. Мама уже хлопотала у печки.
– Что ж не спишь, сынок? Собирался поспать подольше...
– Да вот не спится как-то, мам! Мысли всякие в голову лезут.
– Про институт всё думаешь?
– И не только о нем. Есть о чем подумать.
– Ну ладно, ты уж хоть сегодня голову себе не забивай. Поздравляю тебя, сынок! И вот тебе мой подарок.
Марфа Дмитриевна протянула сыну плоский мягкий сверточек. Саша развернул его и увидел аккуратно сложенную ярко-белую рубашку с повязанным под воротник красно-полосатым галстуком.
– Ну, мам, ты мне прямо как жениху! Спасибо!
Марфа Дмитриевна рассмеялась:
– А что, ты у меня и есть уже как жених! Вон как за тобой Женечка бегает! Небось, и сегодня к тебе прибежит?
Саша смутился.
– Может, и прибежит... Только она же мне не невеста... Так, сдружились маленько. Вот и всё.
– Мало-немало – это потом будет видно. Но девочка она хорошая, сразу видно. И красавица какая! – вся в маму.
– А ты что, знала ее маму?
– Да, знала. Она же наша, из Верхних Лоз. В школе у твоего отца училась! Это потом ее какой-то военный увез из деревни. Так что смотри – не  зевай и ты.
– Да ладно тебе, мама! – рассмеялся Саша. – Не  зевай... А что же она сама? Не в счет, что ли?
– Как не в счет? Да еще как – в счет! Я же вижу, что она в тебя влюбилась!
– Ой, мам, не до этого мне пока... Я пошел.
– Опять на гимнастику? А потом купаться?
– Да, надо закаляться. А то вон нос всё время хлюпает... Какой невесте это понравится?
Саша выполнил в саду комплекс упражнений солдатской утренней физзарядки и отправился на речку. На берегу пока еще никого не было кроме соседа Ильи. Старик, потупив голову, сидел на борту своей лодки. Но спускавшегося с Бугра Сашу заметил сразу.
– Здоров, Сашик! – произнес он мрачно, поднимая голову.
– Здравствуйте, Илья Григорьевич!
– Вот ты мне скажи, Сашик, батька твой Кузьмич, Сталина любив?
Не очень-то хотелось Саше вступать сейчас в разговор на ныне животрепещущую тему, но обидеть Илью, поддерживавшего с отцом самые дружеские отношения, он не мог. Поэтому подошел и тоже присел на борт лодки.
– Ну, как вам сказать? Мы все Сталина любили. Значит, любил и мой отец.
– Усе, кажешь? А чаго ж яны яго тяперечка так лають? Кали ён живый быв, так усе мовчали. А тяперя глотки пораззявили!
– Ну, не все... Я пока в этом не разобрался. Так что всему не верю. Сейчас образовалось два лагеря: одни за Сталина, другие – против него.
– А ты не знаешь, к яким притулицца?
– Честно скажу – не знаю...
– Вот и я не знаю... у мяне друг быв... Прокоп. Можа, чув? Так яго ж  за что посадили? А ён Интернационал умев выпердывать! Так и згинув добрый мужик...
Саша горько усмехнулся:
– Да, и я слышал эту историю. Нехорошо, конечно, было с нашим революционным гимном так обходиться. Только все равно надо было разобраться! Тут ведь не пахло никакой враждой к советской власти!  Просто у мужика часто живот вспучивало. Вот он и додумался… А впрочем мне что-то и не верится, что это ему удавалось. Тут что-то другое.
Дед Илья хрипло захихикал:
– Ну так вот! Была ж, як то кажуть, «несправедливость»?
– Была, была... Вы с моим отцом, я думаю, о ней немало толковали.
– А то як же! Толковали... Ну, ладно, иди, купайся. Тольки не примыкай, як той Шипилов... ти як яго... к «антипартийной группе». А то яны тябе на дно быстро утягнуть!
Искупавшись, Саша снова подошел ко всё еще сидевшему на берегу Илье.
– Илья Григорьевич! Вы, я вижу, не собираетесь куда-либо плыть на своей  лодочке. Так дайте ее мне. На часок. Я покатаюсь и поставлю на место.
– Да бяри, Сашик! Катайся хоть усей день. Я вже, бачишь, рыбки трохи наловив, так  понясу до хаты.  Нехай женка жаря.
Он вытащил из лодки увесистый мокрый мешок, как видно, с рыбой и сетью, вручил Саше от лодки ключ и побрел в гору.
Отомкнув лодочную цепь от столбика и бросив ее в лодку, Саша уже собрался было оттолкнуться от берега, как вдруг услышал с Бугра звонкий девичий голос:
– Эй, Сашенька! Возьми меня!
Это была, конечно, Женя. Саша одновременно и обрадовался и огорчился. На речке вдвоем они еще ни разу не были, и он немного растерялся. Прогулка с Женей может затянуться, а мама будет переживать за  него, ожидая к завтраку. И потом, не так уж близко он Женю знает, чтобы долго оставаться с нею наедине. В деревне кругом и глаза и уши...
Они познакомились около двух недель назад в колхозной библиотеке, где Саша еще зимой устроился на временную работу библиотекарем. А Женя по договоренности с родителями, живущими в Орле, приехала к своей бабушке на отдых из Москвы после экзаменационной сессии и сразу же пришла в библиотеку за художественной литературой. На теме хороших книг они и нашли общий язык. Но, как говорится, слово за слово...
 Она перешла уже на пятый  курс медицинского института. Но ей еще только  двадцать. Саша собирается стать студентом, а Женя  уже почти готовый специалист и о своей будущей профессии гинеколога говорит без всякой ложной стеснительности, будто для Саши тоже нет тут ничего особенного. А в душе он весь трепетал, хотя, конечно, старался не показывать вида... И вот теперь они будут вдвоем в лодке!
Сердце Сашино уже отчаянно колотилось. А что же будет потом?
– Саш, ты не волнуйся! – сказала Женя, входя в лодку. –  Я ведь заходила к вам, и Марфа Дмитриевна теперь знает, что ты не один. Вот она нам даже кое-что из еды в мою корзинку положила.
Женя была весела и беззаботна. Она тот час же сняла свой легкий голубой халатик, и Саша с восхищением (впрочем, и с некоторым смущением тоже) смотрел на ее изящную фигурку. Она потрогала воду за бортом и удовлетворенно сказала:
– Не холодная. Можно купаться.
Они  были уже на середине реки, когда Женя, перебросив ноги за борт и опустившись в воду, легонько оттолкнулась от лодки. И поплыла рядом, грациозно работая руками и ногами. Теперь Саша смотрел на нее  с завистью. Ведь он так и не освоил в совершенстве ни одного стиля плавания. Так, только более или менее уверенно научился держаться на воде, по-прежнему опасаясь глубины. Ах, как он от этого страдал! А кого, или что, надо было винить? Видно, все-таки, недостаточный запас сил и нехватку ровного дыхания...
Они плыли по течению, и Саша не грёб, а только удерживал веслом лодку в нужном направлении. Проплыв метров сто рядом, Женя легко забралась в лодку.
– Какая прелесть – эта вода! А ты, что ли, уже купался?
– Да, купался... – смущенно произнес Саша. – Видишь, уже и нос заложило.
Женя рассмеялась.
– Да, вижу! Скорее – слышу! И часто у тебя так?
– Частенько...
– Жаль. Жаль, что я не отоларинголог. Может, что-то тебе бы посоветовала... А куда мы с тобой плывем, Сашенька?
– Да тут близко вход в Старуху есть. Там места красивые.
– А берега? Поваляться, позагорать можно?
– Конечно можно!
– Тогда – в Старуху! Только пусть она за нами не подглядывает.
Она снова звонко рассмеялась, а у Саши ёкнуло сердце.
Саша с детства помнил этот вход между двух огромных ив. Они с отцом часто ловили в Старухе рыбу, добираясь туда то на лодке, то пешком по лугу. Въехать в Старуху на лодке и тогда было непросто, а теперь – тем более. Но они сейчас  все-таки кое-как «протащились» по сильно обмелевшему проходу под низко нависавшей гущей из ивовых веток. Жене это маленькое приключение очень понравилось. Она просто сияла от восторга, особенно после того, как увидела на открывшейся водной глади Старухи тысячи белых лилий и желтых кувшинок. Женя сразу же нарвала их целую охапку, а потом разбросала по всей лодке.
– Смотри, Сашенька! Как красиво! Ковер прямо!
– Да, здорово... – отозвался Саша, любуясь скорее самой Женей, чем мокрым ковром из цветов.
Берега Старухи сильно заросли ивняком, но иногда попадались и неширокие открытые места. К одному из них, показавшемуся наиболее уютным, они и причалили. Расстелили на высокой густой траве цветастое покрывало, прихваченное с собой Женей, разложили припасенную снедь и принялись завтракать.
– Ну, Сашенька! С днем рождения тебя! Расти  крепким и не  сморкайся.
Именинник усмехнулся:
– Спасибо, Женечка! Постараюсь!
Они чокнулись гранеными стаканами, наполненными хлебным квасом.
– Отличный напиток! – сказала Женя. – Тут у вас все его так здорово готовят! А мама твоя, видно, – лучше всех. Но нам бы сейчас немного винца хорошего не помешало. Правда, товарищ младший лейтенант?
– Да что вы, товарищ доктор! Я уже и так опьянел...
– От кваса?
– Нет, от вас! – сказал он и смутился от своей неожиданной смелости.
– Вот как? И что же – хорошо это или плохо?
– Не знаю... – ответил Саша, густо краснея.
– Ах, не знаешь! И что же, мне обидеться?
– Не обижайся! Я ведь по-честному... Трудно мне в самом себе разобраться...
Женя погрустнела, и далее завтрак продолжался почти в молчании. Потом они собрали остатки еды в корзинку, стряхнули покрывало и улеглись на нем загорать. Молча...
А ведь Саша действительно был опьянен близостью этого прекрасного женского тела. Но он не позволял себе даже случайно прикоснуться к нему. Трепетный страх пронизывал всё его собственное тело. Женя это и чувствовала и видела, но тоже не решалась разрядить нараставшее напряжение. Но вот она стремительно встала и помчалась к воде. Энергично, кролем она быстро переплыла неширокую Старуху и выбежала на противоположный берег.
– Эй, Сашуня, давай ко мне! Остудишься немножко!
Она смеялась над Сашей, так как  имела в виду, что он не решится на такой подвиг. Она уже знала, что он неважно плавает. А Сашу между тем, как обиженного ребенка, стали душить слезы. И тогда он вскочил и тоже бросился в воду. И тот час услышал испуганный крик:
– Э-э-э! Остановись! Тут много водорослей! Я пошутила!
И Саша послушался: проплыв метра три, он покорно повернул обратно. Выйдя на берег, Саша с завистью и восхищением следил за тем, как наслаждалась плаванием его подруга. «Ну прямо как русалка!» – подумал он, и ему снова стало нестерпимо обидно за себя.
Выйдя, наконец, из воды, Женя медленно подошла к Саше и сказала, проникновенно глядя ему в глаза:
– Отвернись. Я хочу отжать купальник.
Саша послушно отвернулся и устремил взгляд в глубину луга. Но сердце его до боли сладостно сжалось.
– Теперь можешь повернуться... – произнесла Женя тихо, и в голосе ее прозвучала некая решимость.
Он медленно повернулся, а вслед за тем резко принял прежнее положение: теперь Саша увидел Женю совершенно голенькой! И была она головокружительно красива! За его спиной раздался всё тот же звонкий, но будто надломленный смех. 
– Боже мой, Сашенька! Какой же ты робкий! Целомудренный, как пятнадцатилетняя девочка!
А в Сашиной голове пронеслось давнее, школьное, сказанное  молоденькой практиканткой медучилища, прослушивавшей его: «Молодой человек, у вас девичье сердце».
Не одевая купальника, Женя легла животом на покрывало и приказала Саше лечь рядом.
– Знаешь, Саша! – сказала она, не поднимая головы от соединенных запястьев своих рук. – Я тебе себя не навязываю. Понимаю, что ты в себе еще действительно не разобрался. Но надо быть смелее. Иначе очень трудно тебе будет жить. Это я говорю и как врач, и как просто человек, который в чем-то, может быть, знает жизнь  лучше тебя.
Она говорила что-то еще, но Саша почти не слышал ее. Он прислушивался к пугающей работе своего сердца: уж очень отчаянно оно колотилось! Лежа на спине, он смотрел в безоблачное голубое небо и тоже, казалось, не видел его. А видел только удивительно красивое голенькое тело Женечки.
Вдруг и синее небо, и этот пленительный образ не то русалки, не то Венеры, только что рожденной морем, закрыли огромные черные глаза Жени, а губы ее слились с Сашиными губами. Его дрожащие руки будто сами собой крепко охватили ее талию... А дальше произошло то, о чем из скромности лучше промолчать...
Потом они долго лежали, утомленные, и не знали, что сказать друг другу. Но в конце концов первой заговорила все-таки Женя.
– Сашуня! Ты не переживай! Ну, что случилось, то случилось. Разве нам было плохо? Я видела, что ты меня хочешь. А я хотела тебя... Да, это правда! Поверь, ты тоже у меня первый... Но если бы я не решилась, ты ни за что бы до меня даже не дотронулся. А разве это справедливо? Отбросим ханжество, Саша! Всё было прекрасно!
Она охватила ладонями его щеки и снова крепко расцеловала. Но в Сашиных глазах заметила растерянность.
– А, понимаю... Ты переживаешь, что у нас всё слишком быстро получилось, и теперь боишься, как бы я не забеременела... Ну, во-первых, это естественно... А во-вторых... А, во-вторых, этого не случится! Я, кажется, тебя немного просвещала на счет менструальных циклов. Так что всё в порядке. Я  вижу, ты почему-то не влюбился в меня. – Женя глубоко, прерывисто вздохнула, будто сквозь слезы, но глаза ее оставались сухими. – Ну и ладно! Я скоро уезжаю. Но давай не терять связи. Кто знает, что там нас ждет впереди?! 
На обратном пути они рассказывали друг другу разные веселые и грустные истории из своей жизни. Саша – в основном из службы в армии, Женя – об институте и Москве. Недавняя напряженность между ними снизилась до нормального уровня, но в глазах у обоих, когда взгляды их сталкивались, нет-нет да и вспыхивала нежность у Жени и ошеломленность у Саши.
Выйдя на берег под Бугром и примкнув лодку к столбику, Саша сказал:
– Ну что, Женечка, пойдем к нам! Мама моя там уже что-нибудь приготовила вкусненькое по случаю моих именин.
– Нет, не пойду, Сашенька. Ты ведь, во-первых, заранее меня не приглашал. Я только от твоей мамы сегодня и узнала, что у тебя день рождения. У меня, значит, и подарка нет. А во-вторых, Марфа Дмитриевна, как опытная женщина, сразу заметит, что мы с тобой что-то натворили. А мне бы этого не хотелось...
– Ну, она и без тебя на мне это может прочесть! – вновь сильно смущаясь, произнес Саша. – Жень! А ведь мы все-таки чувствуем себя виноватыми! Как странно...
– Что ж, такова наша мораль. Всё! Иди, Саша. И не думай обо мне плохо. Ладно?
Саша оторопел от этих ее слов:
– Да как же я могу думать о тебе плохо?! Жень!
А она улыбнулась, порывисто  поцеловала его в щеку и крикнула, уже убегая:
– Верю!
Женя побежала вдоль берега, и перед тем как свернуть в овраг, разделявший Верхние Лозы на две половины, оглянулась и помахала Саше  носовым платочком. Только тогда и он стал подниматься на свой родной   Бугор.
Дома, едва он появился на пороге, мама, конечно же, сразу спросила, крайне удивленно:
– Саш! А где же Женя? Ты что, не звал ее к себе?
– Звал, мама. Но она обиделась, что я не пригласил ее заранее.
– Эх ты, Сашка! Такую девчонку обидел! Вы что, серьезно поссорились?
– Да нет, мам... Просто она спешила домой.
Марфа Дмитриевна даже пригорюнилась:
– Ой, не говори, сынок... Все-таки у вас как-то нехорошо получилось...
– Да что ты, мама! Мы так славно покатались на лодке, покупались, позагорали.
Он был даже рад, что мама сосредоточила всё свое внимание на Жениной обиде. Так ему было легче скрыть (да, именно скрыть! – ну что тут поделаешь?) главную причину не прихода Жени к ним. И, похоже, это ему удалось.
– Ну ладно, сынок! Давай обедать. У меня вот и наливочка вкусная есть. Выпьем по граммулечке?  Только ты с Женей помирись. Не теряй ее.
– Да ладно, мама! Мы же не поссорились. Давай лучше скорее выпьем.  За мои уже двадцать два и за будущие успехи в  жизни... Может, мы никогда и не расстанемся с Женей!
Они выпили по маленькой стопочке вишневой наливки, и щеки у Марфы Дмитриевны сразу порозовели.
– Вот, никогда не умела пить... А ты, может, водочки хочешь?
– Нет, не хочу. Это если бы с друзьями...
– Да уж помню, как вы тут три года назад назюзюкались! Особенно ты. Им-то, колхозным ребятам, привычнее было... А теперь где твои друзья? Ты хоть знаешь?
– Знаю. Коля служит на Севере на подводной лодке. Серега – в Германии. Женька – где-то на Дальнем Востоке, но от него ни слуху, ни духу. Все служат! Одному мне удалось как-то раньше вырваться. Повезло! Пусть бы теперь везло и дальше.
– Непременно повезет, сынок! Я уверена! Ну, ты выпей еще, а я, прости, больше не буду.
Саша выпил и вскоре тоже порозовел. Мама рассмеялась:
– Ну вот, и ты «питок» неважный! Это хорошо: значит, не станешь выпивохой.
  Потом Марфа Дмитриевна погрустнела:
– Вот поступишь ты в институт... И опять мне тут станет одной невмоготу. Коровку, как ты видишь, я уже продала. Поросенка больше не держу – одних курочек. Надя к себе зовет. Уеду я к ней, к своим внучатам на Урал. И уже, видно, никогда не увижу наших родных мест...
– Но почему же – никогда! Мам! Когда-нибудь, может, приедем сюда вместе!
– Ох, трудно это будет, – вздохнула Марфа Дмитриевна. – Одна дорога  до Урала и обратно чего стоит! Вот и дом надо продавать. Только кто ж его купит? Ведь он такой старый! А сад... ну что – сад! Он не наш, он школьный... А школу на прежнем месте так и не построили! Всё в том же клубе ютится...
Во дворе хлопнула калитка и затем в сенях раздались торопливые шаги.
– Ой, это почтарка! – встрепенулась Марфа Дмитриевна.
И на пороге действительно появилась колхозный почтальон Мотя. Она сияла счастливейшей улыбкой, будто у нее смой сегодня день рождения:
– Ну, поздравляю, Сашик! Вот табе аж три телеграммы и стольки ж писем! И записка из сельсовета: у тябе через двадцать  минут телефонный разговор с Трубогорском.
– О-о, спасибо, Мотя! Садись, моя мама угостит тебя наливочкой.
– А что, и выпью! – Она села за стол. – Но я тольки на минутку.
Марфа Дмитриевна налила Моте стопку, пододвинула закуску и заговорила с ней о привычном: о деревенских новостях. А Саша взял со стола телеграммы и письма и отправился в горницу.
Телеграммы пришли от Нади, дяди Стёпы и Бори Пономаренко, от которого было еще и письмо. Письма прислали также Ваня Буслов и Миша Фрумкин. Но  Саша только пробежал глазами по строчкам телеграмм, а чтение писем оставил «на потом». Ведь надо было спешить в сельсовет. Саша   догадывался, что будет звонить Федя, его  двоюродный брат, с которым он всегда общается с большим удовольствием и интересом. Совершая поездку в Трубогорск, а делал он это теперь довольно часто, Саша, прежде всего, шел к тете Море, у которой останавливался на ночлег, а потом бежал в дом Федора. Федор по-прежнему жил с матерью, женой и их маленьким сынишкой.
Теперь Федор возглавлял в Трубогорске районную газету «Сталинский зов», переименованную недавно в «Знамя Октября». По этому поводу у Саши с Федей уже было  несколько коротких, но достаточно содержательных бесед, из которых Саше стало ясно, что не только у него, но и у его старшего брата-партийца в голове сейчас творится нечто трудно переваримое. Хотя в отличие от Сашиных переживаний ни смерть Сталина, ни разоблачение его «культа» не стали для брата чем-то катастрофическим. Это он дал понять и Саше, одновременно зло высмеивая и расстрел «агента мирового империализма» Берии и борьбу с различными «антипартийными» группировками.
Об этом и думал сейчас Саша, отправляясь в сельсовет к единственному в деревне телефону. Деревенские улицы были пусты, так как продолжался долгий июльский трудовой день. Только малые дети играли возле домов да чирикали в дорожной пыли воробьи. Но возле сельсовета на скамейках, составленных в квадрат, сидело несколько стариков. И разговор у них, довольно оживленный и даже веселый, тоже шел на тему разоблачения «культа» и «антипартийцев». Особенно, как сразу заметил Саша, потешались они над неким «придурком» Шепиловым, который ни с того ни с сего взял да и примкнул, как штык к винтовке, к этой самой «антипартийной группе». 
Завидев Сашу, старики тотчас подозвали его к себе.
– Да я к телефону! Мне звонить должны! – попытался он уклониться от разговора, уже набившего оскомину.
– А, ничЁга! –  сказал дед Апанас, сидевший рядом с Сашиным соседом Ильей. – Дуня табе крикне, кали будя треба. Вон, гляди, яна в расчиняном  вокне бачна.
Ну что ж, Саша подчинился и присел на скамейку.
– Так ты вот нам скажи, Сашик, хто нам тяперя Сталин? – продолжил Апанас. – Вон, кажуть, ужо и Сталинград у Волгоград перекрестить хочуть. А Киев тады што? У Хрущев треба перекрестить? Яго ж оттуль в Москву сам Сталин забрав. А ён Сталина – во як!
– О, как много сразу вопросов! – рассмеялся Саша. – Вы что же, думаете, я на все знаю ответы?
– Должон знать! – не унимался дед Апанас. – Ты ж Кузьмичев  сынок. А ён богато чаго знав.
– Так то – мой отец! А я что? Еще и в институте не учился...
– Поучишься яшче! Небось, к Пятровскому знов сбираешься?
– А кто такой Петровский?
– Ну як жа! Ета ж наш земляк!  А тяперя ректор московского университета, што на тых... на Ленинских горках.
– А, понятно! Нет, я – в киевский политехнический.
– Угу... Значит, в город Хрущев подаешься!
Все рассмеялись. А дед Апанас вернулся к  прерванной теме разговора:
– Ну так все ж-таки, Сашик, што ты нам про Сталина скажешь?
– Да что ж я скажу? Я и сам пока во всем этом не разобрался. И не знаю, когда разберусь. Но вот что точно знаю, так это то, что нельзя переименовывать Сталинград. Город Сталинград – это великий символ нашей победы над фашизмом. И он к самому Сталину теперь уже имеет совсем малое отношение. Ну вот смотрите, есть старинное имя Адольф. Так что теперь, из-за одного поганого Гитлера  всех Адольфов переписывать на другие имена?
Раздались аплодисменты.
– Ох ты, Сашик, якой мудрый! – восхитились старики. – А яшче кажешь, што мало чаго знаешь!
И тут из окна сельсовета раздался голос Дуни:
– Сашик! Трубогорск на проводе!
Сашик рванулся в сельсовет. Звонил действительно Федя. Но разговор с ним был недолгим. Он только поздравил Сашу с днем рождения от своего имени и от  своих близких, а так же от тети Мори, с которой сегодня уже успел повидаться. И не забыл сказать, что на днях встречался кое с кем из Сашиных школьных друзей, которые спрашивали, не собирается  ли  Саша в ближайшее время наведаться в Трубогорск.
Когда он выходил из сельсовета, старики хотели снова его «заарканить» для разговора. Но на это раз Саша категорически отмахнулся от них. Он шел домой и думал о своих школьных друзьях-товарищах. Представлял себе, как они беззаботно валяются сейчас на пляже, «режутся» в карты, играют в волейбол, выпивают даже, а вечером отправятся в парк на танцы. Весело, одним словом, проводят время! А что им? Они уже давно студенты. Не все, правда – есть и бездельники. Но есть и такие как Саша, которые тоже получили звания младших лейтенантов и теперь готовятся поступать в ВУЗы. Да, Сашу постоянно тянуло в Трубогорск. Но он не мог себе позволить бывать там слишком часто...
Дома Саша, прежде всего, принялся за чтение писем. Сестра Надя вдохновенно писала о своих детках: теперь их у нее двое – сынок Вова и дочушка Марина, два годика и около годика. Саша вздохнул: надо бы уже и повидать своих племянников... Дядя Степа  уведомлял с великим сожалением, что не сможет этим летом  побывать в Верхних Лозах и порыбачить с Сашей. Ваня Буслов по-военному докладывал об окончании командного пехотного училища и о присвоении ему звания лейтенанта. Теперь его направляют служить в Туркестанский военный округ. «Вот он, Ваня Буслов, – настоящий офицер! – с гордостью за своего друга подумал Саша, а потом саркастически усмехнулся. – А то я тоже... «офицерик»...  Можно подумать... Смех один!»... Фрумкин Миша, верный своей профессии преподавателя математики, предлагал Саше решить две «прелюбопытнейшие» задачки, очень полезные для абитуриента. Ответы обещал прислать в следующем письме. Ну а Боря Пономаренко договаривался с Сашей о времени и месте встречи в Киеве, так как они собирались вместе поступать там в политехнический институт. 
Уже вечерело. Саша глянул на часы. Приближалось время, когда он должен был открыть библиотеку. И сердце его сладостно встрепенулось: одной из первых могла прийти Женя. А придет ли? Может, не надо ей приходить сегодня? Но Саше хотелось, чтобы пришла... Мысли о ней у него после расставания на речке возникали поминутно. И были они поразительно светлыми, теплыми и ... освежающими, как под грибным дождём, а еще точнее – под солнечным дождиком.
«Неужели я влюбился? – думал Саша. – Так приходит любовь? А что, она приходит по-разному!». Но уверенности в этом у него пока не было. И он не мог объяснить себе – почему. Не зря ведь и Женя, что ни говори, а обиделась на него. «Ты ПОЧЕМУ-ТО не влюбился в меня!». Эти ее слова теперь стояли в его сознании и не давали покоя.
«Не знаю, не знаю... Я просто снова хочу ее. Но если хочу – значит люблю? Так? Ой, какая буря вопросов без ответов! Экий ты, Сашка, несмелый! Даже влюбиться не решаешься... Александр Немакедонский...».
Вчера из района сообщили, что сегодня в Верхние Лозы приедет кинопередвижка, и Саше надо было (ну конечно, кому же еще?!) написать красочную афишу, что он сразу и сделал, закрепив ее на входной двери в клуб. А это вход и в библиотеку. Будет фильм «Неоконченная повесть». Про настоящую любовь! Саша смотрел его еще в Калининграде и был очарован Быстрицкой, хотя она ему и показалась «староватой», а ей-то было там всего двадцать семь. Женечка, конечно же, тоже знает эту неоконченную историю любви и не может не прийти посмотреть ее снова. Тем более, что там главная героиня – доктор!  «А может, надо самому пригласить Женю?» – подумал Саша, и сердце его в очередной раз ёкнуло.

  Библиотека в клубе занимала две комнаты: в передней был маленький читальный зальчик, а во второй – книгохранилище со столом для библиотекаря. Саша расположился на своем рабочем месте и в ожидании первых посетителей раскрыл учебник по тригонометрии.  Но математические формулы сегодня как-то не доходили до сознания. Заслышав малейшее движение в коридоре, Саша поднимал голову и смотрел на дверь: вдруг появится Женя! Однако она не появлялась, да и вообще в библиотеку никто не шел, даже детишки, которые обычно стайками забегали полистать подшивки журналов «Мурзилка» и «Крокодил». Только когда люди  начали подтягиваться в кинозал, кое-кто стал заглядывать и к Саше. Но Жени всё не было... Он даже забеспокоился: уж не заболела ли? Сходить к ней? А как? Ведь он еще у нее не бывал! И это обстоятельство его сейчас очень смущало.
В общем, пришлось ему смотреть фильм без Жени... И домой после кино он шел совсем расстроенным. Его донимала пугающая мысль: а вдруг завтра Женя не захочет с ним даже разговаривать?! Нет, не может быть! Ведь на речке они расстались будто бы без всяких обид друг на друга. Да? А ее слова «ты почему-то не влюбился в меня» и «не пригласил к себе на день рождения»? «Это тебе только хочется, чтобы она не обиделась, –  решил Саша. – А на самом деле... Да нет, ну не может Женя так сразу оттолкнуть меня от себя! Нет, нет и нет! – со злостью на самого себя мысленно кричал он. – Завтра же мы будем вместе!»   
Дома Саша долго не мог успокоиться. Чтобы как-то отвлечься от навязчивых мыслей, он сначала повозился в прихожей с рыболовными принадлежностями, потом потихоньку, чтобы не разбудить маму, прошел в свой уголок в горнице и, не зажигая керосиновую лампу, сел за стол. Было еще достаточно светло. Окно в сад было распахнуто, и оттуда веяло ароматной прохладой. Над садом висела молодая луна. Он надел наушники от «Комсомольца». И сразу услышал: «Затихает Москва. Стали синими дали. Ярче блещут кремлевских рубинов лучи...» – пел Утесов. А из кухни доносился голосок сверчка.
«Ну вот, как тогда – три года назад! – думал Саша. – Только тогда по радио звучал «Рассвет на Москва-реке» и звал меня в столицу. А теперь мне бы послушать какой-либо «Рассвет на Днепре». Киев теперь зовёт меня! Надеюсь, там мне уже повезет! А как же Москва? Ведь  в Москве учится  Женя! Может, переиграть? Нет, поздно... Надо ехать в Киев». 
Когда Саша наконец улегся в постель, и легкая дрёма стала обволакивать его сознание, сразу же перед глазами возникли огромные черные глаза Женечки и повторилось во сне всё то, что на берегу Старухи происходило в действительности. И это было прекрасно!