МАМА, мамочка...

                От безбожья до Бога — мгновенье одно.
                От нуля до итога — мгновенье одно.
                Береги драгоценное это мгновенье:
                Жизнь — ни мало ни много — мгновенье одно!
                (Рубаи Омара Хайяма в переводе Германа Плисецкого)


Мама, мамочка… Мамуля — хлопотливость щедрых рук…
Словно миг года мину́ли, и замкнулся жизни КРУГ.
На Господних манускриптах каждый пишется маршрут,
а в конце печать, постскриптум, — воздаянием за труд.
Без сомнений, с полным правом, так как хо́лила цветы,
будешь признана Управой Херувимом Доброты.

Высшим Божьим Правосудьем обозначен вес заслуг —
сколько было на распутьях вешних вод, студёных вьюг!
Спохватиться бы нам раньше… а теперь немой гранит
бытия штрихов мельчайших не сведёт, не объяснит…
Память жалящей иголкой досаждает по ночам, –
перед писаной иконкой плачет горестно свеча…

Где Душа твоя, родная? В цветниках — на Небесах?
На каких широтах рая вспоминаешь нас в слезах?
Баловство, ленцу́, ошибки — несуразный детский бунт, –
может быть, скользит улыбка в уголках поблёкших губ…
Знаю, Ангел наш Небесный, сердце зоркое не спит,
в безысходности телесной патронажный жду визит.

Угости орша́дом, мама, сделай лучший свой пирог,
средь всеобщего бедлама — раскарда́ша и тревог
нам нужна простая нежность материнской теплоты…
Как же ранит неизбежность! Где же, мама, где же ты?!..
Как не помнить пухлых пышек со сметаною густой, –
как поверить, что не слышать в телефоне голос твой?!..

Душит тяжкое молчанье — каждый вздох, как колкий ком.
Кто утешит оправданьем? Станет в што́рмах маяком?
Мановением прощальным рук надёжных – два крыла! –
отлетела в изначальность так же скромно, как жила…
Вязнет в сумрачном ознобе слабый стон из пустоты
там, где скорбное надгробье — в землю вмёрзшие цветы…

Беспощаден Суд Природы, мы — лишь прах в её горсти́…
Бремя — годы. Смерть… и… ро́ды.
МАМА... Мамочка…. Прости!




Post scriptum:
Булат Окуджава "Письмо к МАМЕ"

Ты сидишь на нарах посреди Москвы. Голова кружи́тся от слепой тоски.
На окне — намордник, воля — за стеной, ниточка порва́лась меж тобой и мной.
За железной дверью топчется солдат… Прости его, МАМА:
он не виноват,
он себе на ду́шу  греха не берёт —
он не за себя ведь — он за весь народ.

Следователь юный машет кулаком. Ему так привычно звать тебя врагом.
За свою работу рад он попотеть… Или ему то́же в камере сидеть!
В голове убогой — трёхэтажный мат… Прости его, МАМА:
он не виноват,
он себе на ду́шу  греха не берёт —
он не за себя ведь — он за весь народ.

Чуть за Красноярском — твой лесоповал. Конвоир на фронте сроду не бывал.
Он тебя — прикладом, он тебя пинком, чтоб тебе не думать больше ни о ком.
Ту́луп на нём жарок, да холоде́н взгляд… Прости его, МАМА:
он не виноват,
он себе на ду́шу  греха не берёт —
он не за себя ведь — он за весь народ.

Вождь укрылся в башне у Москвы-реки. У него от страха паралич руки.
Он не доверяет больше никому, словно сам построил для себя тюрьму.
Всё ему подвластно, да опять не рад… Прости его, МАМА:
он не виноват,
он себе на ду́шу  греха не берёт —
он не за себя ведь — он за весь народ...

(1988 год)


* херувим — в христианской религии — ангел высшего чина; "посланник рая"