мальё...

Птичье и звериное мальё
  Девятиклассники впервые от начала до конца самостоятельно писали сочинение. Текст Соколова-Микитова и вопрос – о пользе наблюдательности. Бродил перед ними, несколько раз прикладывался к чтению сборничка Сергея Пагына, сам думал… о наблюдательности. Лето меня маяло какой-то бесплодностью. Неужели, думал, всё так пусто, серо было в моих дорогах? Обидно. И снова перебирал в памяти то, что видел и что удивило. И первым у меня зашагал по дороге малыш кроншнепа. Он брёл по елюжской горочке, по правой её сторонке, смешно сгорбившись, переваливаясь с лапки на лапку, обремененный длинным-длинным клювом – не по росту и не по возрасту. Цветом оперенья он почти сливался с глинистой дорогой. Время от времени он топорщился своими ещё не крепкими крыльями и при этом немного подпрыгивал. Левым глазком он едва-едва поглядывал на меня и снова семенил впереди. Я слез с велосипеда и тихонько пошёл за ним. Я опасался, что он может попасть под колёса машины или в руки дурного человека. Наконец, маленький, смешной старичок свернул в густую траву обочины и исчез в ней. Ушел на волшебные водяные свистульки папы и мамы…
  Лисёнок вышел на меня за елюжскими полями. Не обращая на меня внимания, потрусил к придорожным канавам, где каждый год устраивают гнёздышко чёрные кулички. Они всегда взлетают при моём появлении и долго летят, крича, впереди меня. Потом резко ныряют в глубину леса и возвращаются домой. Я ворчу на них, что они такие беспокойные и напрасно пугливые, да куда там! Как чувствовал в тот день, что не просто так крутится хитрый малыш возле канав и воды. Возвращаясь назад, догнал почти его на велосипеде. Он не слышал меня, а в зубах его что-то чернело. Когда я почти наехал на него, он испуганно выгнул спинку и показал мне мордочку с перехваченной зубами птицей… Через неделю здесь меня уже никто не встречал.
  Лосёнок всплыл в памяти на трассе Тотьма-Устюг. Стал я засыпать в автобусе, а мужчина, сосед, мягко толкнул меня в руку: «Смотри!». В придорожной канаве стоял, растопырив ноги молодой лось. В метрах тридцати от него мощные бульдозеры выбирали грунт у дороги. Мне вдруг стало легко и весело, я совсем проснулся и вспомнил, что не видел воочию лосей со школьной практики, когда мы сажали на вырубах деревья и увидели лосиное семейство…
  Два зайчонка, сиреневые, пушистые, с рыжинкой, попались нам с женой по дороге. Сидели рядышком, прижавшись друг к дружке, прядали ушами и пялились на Божий свет. А что может быть умилительней детей! Тепло стало на сердце. И чуть позже на Смольянской дорожке я встретил ещё одно такое умиление. Малыш, проводивший меня и мой велосипед всем собой, усиками и ушами, был похож поведением и внешностью на какого-то большого, фантастического мыша. Развеселился я и притормозил. А его и след простыл…
  Тетеревёнка на этом же пути встретил впервые в жизни. Матушка скользнула в лесную чащу, а он вытянулся по ветке с зеленью и замер. И долго, пока я рассматривал его, бровью не повёл. Камушком серым стал. И его понятной наивности подивился я. Откуда в нем, малыше, способность к мимикрии, притворству простодушному!
  Беда у меня с птичьим мальём у дома. Слётков не счесть, особенно дроздовых, а кошек, кажется еще больше в эту пору. И как же я ненавижу просыпание звериного в этих сытых и ленивых зимой существах! Сторожу детёнышей мухоловок, дроздов. Палками и каменьями бомбардирую и обстреливаю бегущее и ползущее на огород кошачье, бандитское. В щёлку дровяника между досками наблюдаю поскакушки с полена на полено детёныша мухоловочки. Дрова отвратительно пахнут метками котов. Я поглядываю по сторонам, перемигиваюсь с птенчиком и ободряю его. Наконец он забирается на самый верх поленницы, скачет к просвету, примеряется и вылетает из сарайки, летит к ели, на которой ждут его родители.
  В траве за гаражом хлёсткие крики дроздов. Спешу туда. Из-под ног вылетает чёрный кот со свалявшейся в комки шерстью, забивается под гараж. А я вижу в зелени трав серый комочек слетка дрозда. Забираю его в ладони. Как же всегда трогает биение птичьего сердечка, отчаянное трепыхание в ладонях. Ну да, хвостовое оперенье безнадёжно вырвано, гузка оголена… не выжить малышу. И у себя не оставишь – умрёт. И кошки рядом, и дети… Уношу его подальше, за канавы, к болотцу и оставляю там. Целую на прощанье в клювик. Утешаю.
  Так, бродя возле пишущих ребят и сам утешился. Не всё так серо и однообразно было в моём лете: открылось мне в нём птичье и звериное мальё.
  Да ведь не всё я еще и рассказал, не всё и вспомнил.