Здравствуйте, дети! Часть 5

Часть 5
 Стр 51-58
И дети уже не спешат. Может быть, раньше они спешили, им не терпелось ответить
педагогу, какая сегодня погода и сколько могут стоить три тетради, но теперь уже эти
стремительные лани уподобляются черепахам. Им надо сперва высвободить себя от
туманности слов. А секунды улетели. Их никогда больше не вернуть, из них никогда больше
не будет высвобождена педагогическая энергия.
Что такое балласт слов на уроках?
Это обучающе— и воспитывающеобразное пустословие, педагогическая
ограниченность, ведущая к «заземлению» ума и прав ребенка, рожденного для полета. Это
липкая паутина, связывающая крылья птиц. Это гаситель познавательного огонька,
держатель цепной реакции радости учения. «Не хватает времени на уроке… Не успеваю!» —
скажет иной педагог, не задумываясь над тем, сколько минут было поглощено на этом же
уроке балластом слов!
Вот этому и научили меня мои мини-уроки. Хотя они служили не только этому.
Был у меня такой забавный случай в первые дни сентября. Шли последние десять
минут урока грузинского языка. Урок этот был третьим. Мы занимались анализом слова. Я
«кидал» детям звуки, они «ловили», и вдруг замечаю, что Вова лежит на парте с закрытыми
глазами, не «ловит» звуков.
— Он заснул! — сказала Тамрико, указывая пальцем на Вову.
Дети рассмеялись.
52
Я подал детям знак не шуметь, на цыпочках подошел к Вове: мальчик беспечно спал.
Всего несколько минут назад он был таким же активным, смеялся, радовался. И от радости
можно устать, и тебе захочется задремать, заснуть. Что же мне надо было делать? Разбудить
мальчика? Объяснить, что спать на уроке нельзя?
Дети, — сказал я шепотом, — надо беречь сон человека, потому что в это время он
набирает силы! Давайте заниматься тихо, чтобы не разбудить Вову!
Я начал «кидать» им звуки, понизив голос.
А дети?
Они вдруг стали такими заботливыми, нежными. И после каждого ответа они
поглядывали на Вову: не разбудили ли его? На перемене они вышли в коридор на цыпочках,
с укором глядели на всякого, кто с шумом отодвигал стул и начинал громко разговаривать.
Иногда, видя, что дети устали, а некоторые начинают зевать, лениво потягиваться, я
предлагал им опустить головы на парты, устроиться поудобнее, закрыть глаза и послушать
сказку. А сказку, забавную и умную, о малъчике-с-пальчик я рассказывал убаюкивающе,
шепотом, наступала полная тишина, и я чувствовал, как дети, дремля, вбирали в себя каждое
слово. Я заметил: после такого пятиминутного отдыха дети быстро восстанавливали силы, и
мы с прежним весельем и интересом продолжали урок.
О чем мне говорит этот опыт? Может быть, о том, что шестилеткам нелегко
привыкнуть к школьной жизни. Их интеллект готов вобрать в себя знания, понятия, но
физические силы, развертывающиеся в сидячих условиях деятельности, быстро расходуются,
и необходимы особые меры для их восстановления. Мини-уроки, разнообразные классные и
школьные перемены возникли в моей практике как способы, предотвращающие усталость
детей.
Думаю, что скоро мини-уроки нам не будут нужны: дав детям возможность
привыкнуть к учебной работе и научив меня ценить время на уроке, они отслужат свое.
Пробудить совесть
На десятиминутных школьных переменах я всегда занят. Занят тем, что записываю на
доске в классе задания для следующего урока, или вместе с дежурными раскладываю по
партам учебные материалы, или же «помогаю» детям поухаживать за нашим аквариумом,
цветами на подоконниках.
Но есть еще более важная забота, содержание которой нельзя заранее предвидеть.
Забота о том, чтобы сразу стать судьей для детей, разрешать возникшие конфликты,
общаться с ними и, вообще, регулировать отношения.
Чувствую, сейчас в коридоре происходит что-то неладное: кто-то плачет.
— Узнайте, в чем дело! — говорю детям, обступившим меня.
Через минуту вокруг меня собирается большая группа детей и они наперебой
объясняют:
— Элла и Русико…
— Русико и Элла…
— Она дала брошку…
— А яблоко съела…
— Брошку не хочет вернуть…
— Русико боится маму… Она же не знает…
— Не надо было им обмениваться…
— У Эллы не осталось яблока…
Оказывается, у Русико была брошка, которую она взяла из дома, а у Эллы — яблоко. И
они договорились обменяться ими. Элла приколола брошку к платью, а Русико взяла яблоко.
Но когда Русико съела его, то увидела, что у нее ничего не осталось — ни брошки, ни
яблока.
— Отдай мою брошку! — сказала она Элле.
53
— Я же дала тебе яблоко!
— Яблоко я уже съела, а теперь верни мне мою брошку!
— Дай яблоко — и верну! — запротестовала Элла.
— Я уже съела яблоко… Верни мне мою брошку!
И девочки вцепились друг в друга.
Дети бурно обсуждают происшедшее. Мнения разные. Мое решение будет теперь
окончательным. Как быть? Конечно, брошку надо вернуть. Может быть, просто отобрать ее у
Эллы, а после уроков передать маме Русико? Нет, я сделаю по-другому…
Сажусь за парту. Дети умолкли. Русико смахивает слезы, Элла стоит, нахмурив брови.
Я закрываю руками лицо и начинаю говорить — медленно и спокойно.
— Представьте, что я — Элла. Как бы я поступил на ее месте? Я бы подумал так: «Не
надо было обменивать яблоко на брошку. Лучше было бы поделиться яблоком с Русико. Но
раз так получилось, не заберу же я эту брошку себе, ведь она принадлежит маме Русико!
Конечно, я верну Русико брошку и скажу, чтобы она отдала ее своей маме и больше такие
вещи в школу не приносила…» А теперь представьте, что я — Русико. Когда Элла вернула
бы мне мамину брошку, я сказал бы ей: «Большое спасибо, Элла! Извини, что так
получилось. Брошку я отдам маме!..» Я верю, что обе девочки очень добрые и вежливые и,
пока я открою лицо, они так и поступят и еще обменяются улыбками… Ну, как, открыть мне
лицо?..
Детям нравится мое решение. Они советуют девочкам помириться:
— Давай… Быстро… Улыбнитесь… Пожмите друг другу руки… А ты извинись…
Открываю глаза и, как букет красочных цветков, вижу радостные улыбки детей…
Я едва успел написать на доске последнее задание, как услышал грохот в коридоре. В
чем дело?
— Это он… Это он разбил горшочек с цветком! — кричат некоторые.
А «Отар» (В некоторых случаях вместо настоящего имени ребенка пользуюсь
вымышленным, ставя его в кавычки ) стоит испуганный, виноватый и оправдывается:
— Я не хотел… Он меня толкнул, и я наткнулся на цветок!..
— Я тебя вовсе не толкал!.. Ты сам!..
Да, бывают в школе такие случаи: кто-то разбил стекло, кто-то порвал книгу, кто-то
задел кого-то. И если там двое-трое или больше ребятишек, они сразу сваливают вину на
других и оправдывают себя. Я искренне верю, что во многих случаях дети действительно не
знают, кого можно считать «виноватым». Только не себя — вот и все. И не нравится мне,
когда взрослые со всей серьезностью и строгостью выпытывают у детей, кто же виноват, а
затем, поверив одним и не доверяя другим, читают мораль провинившемуся, прибегают к
наказаниям.
А если наказанный не виноват? Можно ли надеяться, что мораль, прочитанная ему за
«проступок», или наказание все же сделают свое дело, предупредят ребенка, чтобы он в
будущем больше не провинился?
Если бы это было так, в педагогике была бы найдена панацея от всех детских шалостей:
наказали бы всех предварительно, за возможные будущие проступки, прочли бы им строгие
нотации и этим раз и навсегда покончили бы со всеми недоразумениями.
Винить ребенка, который не считает себя виновным, — это педагогическое зло. Это не
спасет его от будущих провинностей, зато вызовет в нем неприязнь к старшим и товарищам,
которые не поверили ему. И я считаю, лучше не искать виновного, а в его присутствии и с
его участием восстановить порядок, оценить происшедшее.
Может, кто-то возразит, что, не находя и не наказывая виновных, мы будем как бы
поощрять их на дальнейшие проступки. Напротив, это будет толчком для пробуждения
совести ребенка, зарождения у него чувства ответственности за все совершаемые дела и
поступки.
Что же будет представлять собой детский коллектив, где много порицаний и
наказаний? Лучше станет дисциплина, меньше будет нравоучений? Быстрее заговорит в
54
детях совесть и появится ответственность? Нет, не думаю, чтобы это было так. Скорее всего
можно предвидеть вот что: напуганные дети ведут себя прилично, однако находятся в
конфликте со всеми, кого они боятся; они становятся более ожесточенными по отношению
друг к другу; меньше среди них проявлений чувства сопереживания, чуткости и
отзывчивости. Я говорю «меньше», имея в виду ту педагогическую среду, где в противовес
императивному давлению на детей ведущей становится забота о пробуждении личности
ребенка, о зарождении в нем сознательного «я», о воспитании в нем чувства снисхождения,
доброты и отзывчивости. Разумеется, личность не исчерпывается этими качествами: она
должна быть еще волевой, целеустремленной, с мотивационной основой. Я предпочитаю
идти по этой педагогической тропинке. И так как мне здесь не все знакомо, потому что она,
эта тропинка, еще не протоптана, то рискую допустить педагогические ошибки.
Больше всего я боюсь детской ожесточенности. Какими порой они бывают
беспощадными по отношению друг к другу! Особенно же детский коллектив, если его
противопоставить одному из его членов. Вот провинился мальчик в чем-то пусть — нехотя,
пусть нарочно (дети все равно не станут вникать в причины) — и неосторожный педагог
обращается к детям: «Видите, как он нас подвел? Что бы вы сказали о его поступке? Как нам
его наказать?»
Я боюсь слушать оценки детей, для которых больше повинен тот, кто посадил на
скатерти — хотя совершенно случайно — большую кляксу, чем тот, который назло,
преднамеренно облил скатерть чернилами, но клякса получилась меньше. И будут говорить
дети: он плохой мальчик, злой, с ним не нужно дружить, может быть, даже следует его
выгнать из школы и т. д. и т. п. Вот что может сделать неосторожный педагог и даже найти
себе оправдание: именовать все это воспитанием через коллектив. Но давайте разберемся:
воспитание ли это через коллектив или унижение ребенка посредством коллектива?
Нет, лучше дать школьнику почувствовать молчаливое осуждение его поступка
товарищами, помочь осознать не обращенный прямо к нему смысл общественной оценки
проступков, им совершенных, самому пережить огорчение из-за разбитого горшочка,
ушибленной по его вине ноги товарища… Вот такой процесс воспитания я бы назвал
воспитанием личности с помощью коллектива.
В моем классе еще нет коллектива. Эта группа детей сегодня двадцатый раз собралась
вместе, малыши не всех знают по имени, они еще не успели подружиться друг с другом, а
общая цель пока ими не осознана. Коллектив рождается в совместной и целенаправленной
деятельности. А к такой деятельности мы только приступаем. И тем более страшно
ожесточить этих детей друг против друга, их надо сомкнуть на основе доброжелательности,
а не грубого давления…
А сейчас стоит «Отар» перед разбитым горшочком, земля разбросана, а цветок-кактус,
как раненый, валяется на полу. Горькое зрелище! Достаточно только одного моего
укоризненного слова, и дети с упреками набросятся на товарища. Достаточно одной моей
насмешливой улыбки, и дети уничтожат его своими насмешками. Но этого делать нельзя. Я
уже преподнес им несколько уроков молчаливого снисхождения, заботы. Еще много раз
придется мне решать подобные задачи на сотнях будущих перемен.
Я нагибаюсь к цветку.
— Разве так важно, кто это сделал? Важно спасти наш кактус!
Дети собирают черепки, землю.
— Принесите, пожалуйста, наше ведерко, мы можем до завтра подержать в нем цветок!
Помещаем кактус в ведерко.
— А посмотрите, как вытекает сок из сломанной ветки!.. Эта белая липкая жидкость и
есть его «кровь»…
— Мама сказала, что кактус — лечебное растение! — говорит нам Нато.
— А у него не болит переломанная ветка?
Я: Как вы думаете, что бы он сказал, если бы умел говорить?
— Сказал бы: «Вам не жалко меня?»
55
— Сказал бы: «Зачем сбросили с подоконника? Надо быть осторожными!»
— Еще рассердился бы и сказал: «Я вас больше не буду лечить!»
— Нет, этого он не скажет! Он — доброе растение!
— Он сказал бы еще: «Принесите завтра горшочек и посадите меня в него! И
ухаживайте за мной, чтобы я скорее вылечился!»
— Я принесу горшочек с землей для цветов! — говорит «Отар».
— Я тоже принесу горшочек!
И вот звонок на урок. На полу чисто. Кактус в ведерке. Завтра мы пересадим его в
другой горшочек — ведь обещал «Отар» тоже принести горшочек с землей. А теперь пора
входить в класс.
— Мальчики, помните, что вы — мужчины!
И пока дети входят в класс, я несколько раз мысленно повторяю фразу, чтобы не
забыть, а потом записать, так как, по всей вероятности, она станет моей заповедью:
Воспитанию нет начала и конца его тоже не видно, а перемен в этом
процессе не существует.
Радость общения на русском языке
Другой день нашей школьной жизни я спросил детей:
— Хотите изучать русский язык?
И они ответили мне доверчиво и радостно:
— Да!
Они сказали мне «да» не только по доверчивости и наивности, не зная, на что
соглашаются, а потому, что они действительно хотят говорить по-русски. Они очень много
наслышались в семье о важности знания русского языка, они хотят понимать детские
передачи, идущие по телевидению на русском языке; мечтают поехать в Москву; стремятся
общаться со сверстниками, говорящими по-русски. Очень много мотивов у них для этого.
И у меня тоже много мотивов учить их русскому языку. Родной язык — это колыбель
вашей души, дети, а русский язык станет колыбелью вашей многогранной жизни,
гражданства в нашей великой стране!
Конечно, дети, вы поедете в Москву, посетите Мавзолей, Кремль, и в вас родится
гордость за свою страну. Вы — возможно, впервые — почувствуете, что каждый из вас
рожден для свершения великих дел и что на вас возложены большие надежды. Может быть,
вы тогда впервые осознаете, как почетно и ответственно быть гражданином Союза
Советских Социалистических Республик. Я вижу в вас, сегодняшних моих шалунах,
тружеников Родины, для которых русский язык станет крыльями для дальних и больших
полетов. И я мечтаю о том, что, куда бы вы ни поехали, в каких бы дальних краях вы ни
побывали, с какими бы народами вы ни общались, всюду люди будут радоваться вашей
грузинской душе, вашему таланту, творчеству, трудолюбию, честности, вашему умению
дружить.
Вот каковы мои мотивы, дорогие ребятишки, когда я приступаю к обучению вас
русскому языку! Я буду стремиться к тому, чтобы возбудить у вас любовь к нему. А
методика обучения? Я буду искать ее, исходя из этих соображений. И если мои поиски не
всегда увенчаться успехом, вы уж простите меня, дети, я ведь не буду делать это нарочно!
Важно, чтобы не ошибиться в выборе цели.
Но все же — методика? Какой она должна быть? Я выбираю такие принципы.
Во-первых, детям должно казаться, что научиться говорить по-русски совсем нетрудно,
хотя для грузина это дело не из легких: в грузинском языке нет мягкого знака, ударения,
меняющего смысл и значение слов, и потому для моих малышей будет все равно, сказать
«мальчик» или «малчик»; в грузинском нет и рода, поэтому дети часто будут ошибаться:
56
«Мой книга», «Мой сестра» и т. д. Многие дети боятся заговорить в классе по-русски, чтобы
не вызвать насмешек товарищей над их ошибками; этот страх не проходит у них даже в
старшем возрасте: человек стыдится говорить по-русски с ошибками. Нет, у моих детей не
должно быть этого страха. Пусть они часто прибегают к жестикуляции и словам родного
языка, пусть пока ошибаются. Главное — вызвать у них стремление к общению на русском
языке, развить чувство языка. Мое управление процессом усвоения детьми русской речи
будет для них почти незаметным, так как оно будет включено непосредственно в ситуации
общения и говорения.
Во-вторых, нужно, чтобы у детей как можно быстрее возникло чувство, что они уже
понимают русскую речь и уже объясняются на русском языке. Это укрепит их веру в свои
силы, поддержит желание учить язык. Ребенок говорит мне что-нибудь по-русски, а я
слушаю серьезно, киваю головой: «Конечно, конечно, я тебя понимаю!» Поощряю его
говорить как можно больше, дольше, восхищаюсь, удивляюсь сказанному: «Неужели? Разве?
А когда это случилось?» Как будто русский язык меня уже не интересует, как будто я
поглощен тем, о чем он говорит. Если я читаю им сказку, стихотворение, рассказ, то
пытаюсь сделать для них понятным содержание не только с помощью слов, потому что это
не всегда будет возможным, но и экспрессией — мимикой, жестикуляцией, игрой, которые
будут сопровождать мое чтение. А слова, выражения, фразы буду произносить четко и
разборчиво.
Не буду детям читать каждый раз все новое и новое. Лучше, если выберу несколько
сказок, стихотворений и рассказов, может быть, всего 10–12, и буду повторять их на разных
уроках. Они сразу не поймут их содержание, но частое повторение одних и тех же сказок и
стихов сделает два важных дела: у детей возникнет установка на красоту и звучание
русского языка, а постепенное понимание тех или иных слов и выражений, углубление в
содержание в целом принесет им радость познания. Я думаю о том, как было бы хорошо,
если бы года через два-три ученик повторно встретился со всеми этими сказками, стихами,
рассказами в учебных книгах для чтения. Чтение в книге сказки, которая смутно
вспоминается и в которой раньше что-то понимал, а что-то нет, теперь еще раз доставит
ребенку радость от того, что прочитал и с легкостью понял. А может быть, случится и такое,
когда ребенок, помня эту сказку, но не понимая содержания многих запомнившихся слов и
выражений, вдруг уяснит себе многое и с доброй усмешкой скажет о себе: «Вот оно что! А
я-то думал!..»
В-третьих, в процессе обучения как можно чаще буду создавать речевые ситуации
«неучебного» характера, т. е. такие, когда ребенок не чувствует, что я обучаю его русскому
языку, а начинает общаться со мной потому, что ему хочется сообщить мне что-то,
поговорить со мной. Подобные ситуации могут возникнуть в условиях игры, только не
такой, когда, например, детям предлагают «превратиться» в зверей и называть себя: «Я —
собака!», «Я — обезьяна!», «Я — кошка!»; «превратиться» в «живую одежду»,
продающуюся в магазине, и говорить о себе: «Я — ботинки!», «Я — платье!», а
«покупатель» приобретает «ботинки» и «платье» и забирает эту «живую одежду». Пусть
дети сами придумывают, если хотят, игры, где они будут олицетворять собак и обезьян,
ботинки, костюмы и кастрюли (хотя я верю, что им и в голову не придет такая нелепость); но
я, их педагог, никогда не осмелюсь предложить им хоть на минуту «превратиться» в обезьян
или ботинки и называть себя ими.
Нужны объяснения? Тогда скажу вот что. Вы, уважаемые взрослые, согласились бы
превратиться в обезьяну, собаку, в свинью, в сковородку, в ложку, в галошу и т. д. и т. п.,
занимаясь в группе ускоренного обучения иностранному языку и будучи чрезмерно
заинтересованными в изучении этого языка? Стали бы вы — ради заучивания местоимений и
некоторых существительных — говорить: «Я — собака!», «Я — обезьяна!», «Она —
сковорода!»? Конечно же, нет. Но почему, если такая игра будет способствовать заучиванию
лексики? Потому (уверен, это и будет вашим ответом), что она унижает ваше достоинство.
Игра игрой, но достоинство есть достоинство! В этой группе взрослых, изучающих
57
иностранный язык ускоренными способами, никто и не предложит вам олицетворять собак и
обезьян, там вы будете мсье журналист, господин посол, господин директор, режиссер, врач
и т. д. и т. п. Вы будете играть роли, которые престижны и потому стимулируют вас в
изучении языка.
Так имею ли я моральное право, пользуясь доверчивостью детей, предлагать подобные
игры, ущемляющие их достоинство, хотя они сами, быть может, и не замечают этого? Они не
замечают, но я-то понимаю, что эти «Я — собака!», «Ты — обезьяна!» — издевательство над
детьми. И возмущаюсь, когда в некоторых методических пособиях мне и тысячам других
учителей рекомендуется проводить такие игры на уроках русского языка. Возмущаюсь и
записываю себе заповедь:
Педагогичными можно считать игры, которые возвышают детей — всех
вместе и каждого в отдельности — до уровня их престижа. Игры же, которые
могут хоть в малейшей степени унизить достоинство детей, непедагогичны,
проводить их на уроках — аморально.
— Дети, кого сегодня выбрать космонавтами?
Да, задаю детям именно такие вопросы: «Кого выбрать?», «Кого послать?». И никогда
не спрашиваю: «Кто хочет?» Вместо того, чтобы дети сами себя выдвигали главными
участниками игры — «Выберите меня!.. Выберите меня!», — а я из желающих отбирал
космонавтов, конструкторов, врачей, инженеров, предпочитаю, чтобы дети сами выбирали
друг друга, и вмешиваюсь только тогда, если кто-нибудь в классе остается без внимания
товарищей. На наших уроках русского языка все ученики становятся участниками игр —
будь то игра в космонавтов, пограничников, учителей, строителей, регулировщиков
движения…
И вот дети называют трех космонавтов. Они садятся в «корабль».
— До встречи на Земле!
— До свидания!
Мы, провожающие, машем рукой: «Счастливого полета!.. Счастливого пути!»
— Ввввуууууу!
Ракета взлетела.
Первый день полета… Второй день полета…
Мы слушаем передачи по «радио». Я выступаю в роли диктора: «Наши отважные
космонавты Зурико, Tea и Бондо уже шесть дней находятся в космосе. Там они проводят
большую работу. Сегодня у них день отдыха!»
Смотрим «телевизионную передачу» прямо из «космоса»: Зурико, Tea и Бондо держат
в руках раму из картона (это у нас телеэкран) и рассказывают.
Зурико. Вижу Землю, море… Вижу нашу школу!.. (Зрители радуются.)
Tea. Небо очень красивое… Земля очень красивая! Я не боюсь, но вот Бондо боится!
(Зрители смеются.)
Бондо. Tea шутит, я не боюсь! Сегодня я… я… Как это… Вышел из ракеты в космос!
(Зрители аплодируют.)
Вот и момент приземления.
Космонавты выходят из «корабля». Их приветствуют встречающие.
— Здравствуйте!..
— Здравствуйте!..
— Рады видеть вас на Земле!..
— Спасибо!
— Устали?
— Нет!..
— Не очень!
— Хотите полететь еще?
58
— Да, хотим!..
— Вы — герои!
Космонавты проходят между рядами парт, им жмут руки. Они садятся на свои места, и
игра заканчивается. Каждый новый такой «полет», каждое повторение игры полны
импровизации, выдумок детей, игра творится заново, потому она и не надоедает. Сегодня, на
двадцатый день нашей школьной жизни, я провожу пятнадцатый урок русского языка. На
этих уроках не задаю детям традиционный вопрос: «Что это?» И они не отвечают мне: «Это
стол… Это стул… Это парта…» Говорят: нужно, чтобы ребенок накопил лексику. Но разве
лексика есть первооснова того, чтобы заговорить?
Представим себе: на строительной площадке навалены все необходимые материалы для
строительства кирпичи, песок, цемент и т. д. Без всего этого да еще и другого, конечно,
строить дом невозможно. Что же нужно человеку, чтобы он взял и построил хороший,
красивый дом? Да, есть более важное условие, без которого все эти материалы так и могут
остаться бесполезными. Это умение вообразить и построить будущий дом. Это умение
приводить слова и языковые средства в речевое движение, в речевой поток. А если нет
такого умения, то и речь не состоится. «Это стол, это стул» то же самое, что и «Это кирпич,
это песок», которые произносит человек, находясь на стройплощадке среди наваленного
материала. Но сколько бы ни повторял он, как все эти материалы называются, все равно дома
не будет. Потому я и отказался от способа накопления лексики путем называния предметов.
Ребенок должен воспринимать русскую речь не по частям, а в целостности, в ее
движении и богатстве. Эту целостность восприятия я называю языковым чутьем.
Наилучшему восприятию учениками русской речи способствуют ситуации живого общения
их с педагогом и между собой, а также особо организованная речевая деятельность…
…Дети раскрыли тетради по русскому языку (да, мы уже завели такие тетради, в них
немало «записей», зарисовок и схем), приготовили фломастеры.
— Сегодня мы познакомимся со словом идти и составим рассказ с этим словом! —
говорю я детям.
Я пишу слово идти на доске печатными буквами. Конечно, дети не умеют читать, и
вовсе необязательно, чтобы они прочитали это слово. Но пусть оно будет написано. Дальше
я говорю и одновременно рисую, а дети повторяет за мной и рисуют то же самое.
— Я иду в школу, — говорю я и рисую самого себя.
Я иду в школу
— Я пойду по дороге.
Рисую стрелку острием вправо, с двумя крестиками. Она — условный знак для
обозначения словосочетания «пойду по».
Я пойду по дороге
— Перейду через мост.
Рисую дугообразную стрелку с маленькой черточкой под аркой.
Она обозначает «перейду через».
59
Перейду через мост
— Дойду до остановки. Стрелка принимает следующий вид:
Дойду до остановки
О