Часть IV. Боже мой

19

*  *  *

 

 

Дни – как тени, что ветром несомы,

человек продуваем насквозь

этим временем тёмным, бессонным,

истончающим небо и кость.

 

Постепенно легчаешь, как птица,

отрываясь от каменных ниш,

и срываешь передник из ситца,

и за синее море летишь

 

 

*  *  *

 

 

листик сорвавшийся, на паутине,

под обессиленной веткой повис,

как на растянутой скрытой пружине,

вот и не вспомнит, где верх, а где низ,

и на ветру серебрит, как монета,

слабый потерянный грошик живой,

слух без вопроса и взгляд без ответа.

Нить порвалась, и конец. Боже мой ...

 

 

20

*  *  *

 

 

Нервный, неровный, рваный,

свет не даёт уснуть,

смотрят в окно туманы,

глаза приоткрыв чуть-чуть;

белые держат веки,

пальцы – беззвучный дым,

будто набросок некий,

которому снишься ты

 

 

*  *  *

 

 

часто глядишь в окно –

Господи, как же ж темно,

даже когда на свету

к свету из света иду,

даже когда эта тьма

бережно сводит с ума

и, предрекая исход,

спать в подорожник кладёт

 

 

21

*  *  *

 

 

В поле кукурузном

человек и мыши,

пусто в нём и грустно –

кто тепла надышит?

Но молчат початки

в чистой мешковине,

словно опечатки

света на картине

 

 

*  *  *

 

 

вот один человек,

вилка одна и ложка,

не человек, а фейк,

рыбина и картошка.

Спросят его: ты кто?

Он отвечает просто:

ветка во тьме, гнездо,

ветер, трава, и звёзды

 

 

22

* * *


Господи, да будет слово Твоё: «Да»,
да не одолеют нас ветра и врата,
да святится именем инея – синее,
да приидет звонное знобкое зимнее,
да будет поле Твоё,
речушка Твоя, и лес Твой,
да воскреснет хлеб, молоко, жильё,
птица Твоя над листвой


* * *


всё хорошо, – повторяет он, – всё хорошо,
небо в глазах его – словно большой ожог,
взгляд его – ветер в траве и в сухой листве,
пёстрые птицы – за пазухой и в рукаве,
в жёлтых карманах – орехи, а в красных – желдь,
жизнь он плетёт, кровлю, плетень, и смерть,
стебель последний на дудочку тратит, дует в неё
светом утренним на винограде,
дымом печным, – нежное такое дутьё