А. П. Чехову

Все говорило о весне, погода тихая стояла,
Кричали жалобно дрозды, болото гулко оживало…
В лесу стемнело,
                вдруг подул пронзительный с востока ветер,
И смолк живой природы шум, на землю опустился вечер.
Подернулись прозрачным льдом
                и протянулись «иглы» в лужах,
Запахло в воздухе зимой, нежданно возвращалась стужа.
Шел с тяги юноша-студент тропинкой заливного луга
И думал, в холоде таком самой природе жутко, плохо.
Ему казалось, что во всем простой порядок был нарушен,
И оттого сгустился мрак, и темнотою свет запружен.
Кругом тонуло все во мгле, от ветра руки коченели,
И только около реки огни заманчиво горели.
Страстная пятница была, и дома не варила мама,
Мучительно хотелось есть, на сердце беспросветно стало.
И думал Ванечка тогда, что было мглисто и морозно
При Рюрике, и при Петре,
                и при Иоанне Грозном,
Что также голодал народ и в лютой бедности ютился
Своих ободранных лачуг, в тоске, в невежестве роился.
И пусть пройдет сто тысяч лет,
                но так же будут гнет и голод.
Не станет лучше жизнь людей,
                кругом пустыня, мрак и холод.
Он не хотел спешить домой, от ветра хоть лицо и стыло,
Так было горестно ему, невыносимо грустно было.
Увидев яркий свет костра,
                Что разгорался, с громким треском
Иван направился  к нему.
                Там встретил вдов двух деревенских.
Костер пылал и освещал далёко вспаханную землю,
Что содержали две вдовы: мать – Василиса, дочь – Лукерья.
Служила в мамках у господ и говорила ровно, тихо.
Высокой, пухлою была вдова – старуха Василиса,
Она, степенна, небыстра и в выраженьях – деликатна,
Ивана встретила тепло улыбкой доброю приятной.
Стояла, глядя на огонь задумчиво и молчаливо,
Совсем другая  дочь ее – ряба, глупа и некрасива,
Как у глухонемой лицо, сама безрадостна, пуглива. 
От света щурила глаза, их выраженье странным было.   
Лукерья – тяжело жила, забитая судьбой и мужем,
Сидела прямо на земле и ложки мыла. Кончен ужин.   
«Вот и зима пришла назад, – сказал студент, –
                Вам добрый вечер!»

Он руки протянул к огню и произнес, довольный встречей:
«Когда-то также у костра апостол Петр
                грелся ночью,
Та ночь – уныла, и длинна, и холодна, как эта точно.
Какою страшною была она – и темною, и мглистой».
Сгустился над землею мрак, потемки тягостно нависли.
Он нервно головой встряхнул и обратился к Василисе:
«Ты в храме, матушка, была?»
                «Была» – ответ услышал тихий.
«Если ты помнишь, – продолжал, –
                в час тайной вечери то было,
Петр Иисусу так сказал:
«С тобой темница не страшна,
                С тобой на смерть пойду я смело». 
«Не пропоет ещё петух, – ответствовал Господь  на это –
Как трижды отречешься ты, «не знал его –
                ответишь тихо».
Иисус смертельно тосковал в саду один, в тиши молился
А бедный Петр горевал, стал – слаб, душою истомился,
Тяжелых век открыть не мог и сном нечаянным забылся,
И в ту же ночь поцеловал Иисуса ученик Иуда,
Тем знак он стражникам  подал, предав Учителя и друга.
Огонь чадящих факелов глаза слепил «кровавым» светом,
К первосвященнику вели Иисуса, Петр был при этом.
Он шел за ним и наблюдал, как била связанного стража.
Вступится Петр не помышлял,
                душою верил и страдал,
Шел вслед, предчувствуя финал,
                всем телом горестно дрожал.
Учителю был предан он, без памяти любил Иисуса,
Но плоть слаба, повержен дух,
                и в сердце бедном – боль и мука».
Лукерья ложки отложив, взгляд устремила на студента
Как будто, хочет что спросить – ждала удобного момента.
«Пришли. Вокруг широкий двор и дом высокий Каиафы,
Иисуса взяли на допрос, Петр во дворе остался сразу.
Тут разожгли большой костер, работники стояли, грелись
Меж них стоял и грелся Петр, как я теперь, на самом деле».
Студент задумчиво вздохнул, но скоро с мыслями собрался
И, продолжая свой рассказ, повествованию предался. 
«Одна из женщин в той толпе, в Петре ученика узнала
И прямо глядя на него, собранью людному сказала:
«Я точно знаю – это он, вот этот был всегда с Иисусом»,
Мол, нужно тоже и его вести, не мешкая, к допросу.
И все, стоявшие вокруг, должно быть, пристально, сурово
Глядели молча на Петра, смутился тот и молвил слово:
«Его не знаю» – произнес
                и взгляд потупил в землю свой.
Галилеянин оробел, страх затуманил его  разум,
В себя прийти не смог он сразу
                и в землю горестно глядел.
И тут, немного погодя, страж крикнул,
мимо проходя: «И ты из них», – узнав Петра.
Но он опять отрекся робко. От света отошел неловко
И замер. В третий раз ему воскликнул кто-то:
«Не тебя ли, сегодня видел с Ним в саду?» 
И в третий раз отрекся он, и тотчас же запел петух,
Взглянув теперь издалека туда, где шел допрос Иисуса,
Слова пророческие  вспомнил
                и точно громом пораженный, очнулся,
Со двора пошел, ошеломленный, плакал он.
Я точно вижу этот сад:
                Сад тихий-тихий, тёмный-тёмный,
Рыданья бедного Петра глухие слышатся едва».
Студент вздохнул и замолчал и посмотрел на Василису,
Вдруг громко всхлипнула она, и слезы градом полилися,
Лицо от пламени огня, рукою заслонив слегка, 
Она стояла неподвижно и причитала еле слышно.
Лукерья, пристально смотря, взгляд не сводила со студента,
Совсем, казалось, не могла она перенести всё это.      
Как будто сдерживая боль, она стояла напряженно,
И мысли были далеко, и сердце билось беспокойно.          
Спешили путники с реки, один, на лошади, был близко,
Свет от костра дрожал на нем, мерцал рассеянно и зыбко. 
Иван в дорогу поспешил, всем пожелав спокойной ночи.
Опять потемки собрались, вернулся холод, зябли руки.
Дул жесткий ветер, как зимой, и было вовсе непохоже,
Что послезавтра Пасхи день, и что весна давно теперь,
                Что лишь зимой бывает стужа.


               
                12.12.2008 г.