Пустырь да мельница...

Пустырь да мельница, неведомые взгорья,
Застыл под снегом пройденный вешняк,
Страдают листья, видно от бескровья,
Ест сорняки под мельницей бедняк.

Погибли все, просторный Духом выжил,
В опочивальнях глаз искрится новый день,
Вот выпал пух и встал Скелет на лыжи,
Одев венец терновый набекрень.

Хрустит трава бездушная под сенью,
Кора березок источает аромат,
Заплачет сердце, снова Воскресенье,
Вращает алыми зрачками глупый ад.

В снежинке каждой жертвенник и жертва,
Огонь бессмертен в жуткой маете,
Бедняк жует кукОльное блаженство,
Почти святой в жестокой простоте.

Он съел сестру, детишек, даже мамку,
Так долго кушал умерших своих,
Тянул скелет небесной веры лямку,
Все думал, Вот так нужно для Двоих...

Щенок-туман скулил за перегноем,
Гумус из тел оделся в кружева,
Бедняк уверен, что их было Двое,
Под молотилкой штатская жена.

Ход замедляют умершие листья,
В извечном злате медленная боль,
Так хочется от голода отмыться,
Чтоб с бабой-сытостью играть в любовь.

Снежок живых морозит, обжигает,
Поспешно ковыляет в норы ночь,
Ест сорняки и честно умирает,
Скелет бессмысленно зовущий чью-то дочь.

Пустырь да мельница, война и перемирье,
А была ль Сытость где-то на земле...?
Словно в своей разрушенной квартире
Жует Бедняк паштет из королей.

На званый пир крадется даже ветер,
Стыдливый ад напялив на гробы,
Самый счастливый Сухофрукт на свете
Пьет перед смертью Капельку воды...
Сквозь сон не слышит Ангелов свидетель,
Случайно не доживший до Весны.