Рубцов и Блок

Рубцов и Блок
(попытка понять с продолжением)
  Конечно, легко обнаружить явные переклички поэзии Рубцова и Блока. О стихии ветра кто только не говорил…
  Глубинная, не явная всем нам связь, конечно, значительней. Её можно только проследить душой, как глазами сорванный с крыш снег, мчащийся сейчас по моей деревеньке – белые покрова, соперничающие с тьмой ноябрьской ночи. И страшно и весело, дико и бодро.
  Любовь к поэзии А. Блока, внутренняя, не открытая нам, переплавлялась в душе поэта, вливала в его видения особый, рубцовский, символизм. Символические видения, картины, образы Рубцова не обладали бы такой силой, не переживи он с такой силой и страстью стихи «лирического тенора эпохи».
  «Блок стоит чуть-чуть в тумане» - одной строчкой обозначает свою привязанность к поэту Рубцов. А стихотворение называется «Я люблю судьбу свою…». И в судьбе поэта судьбоносно – Александр Блок.
  Как важно, смотрите: в стихотворении о смерти и бессмертии, замешанных с судьбой «земли святой и древней», с «огнями новых русских деревенек» лирический герой, вставая с колен, как после молитвы («От заснеженного льда// Я колени поднимаю…»), вызывает образы (лики и души) трёх поэтов: Есенина, Блока и Хлебникова. Мы-то с вами хорошо знаем, что имя каждого поэта, упомянутого в лирике Рубцова, упомянуто им не для рифмы и красного словца.
  Разве не разрывал пространство времени в своих стихах поэт, как это делал, скажем, Блок в цикле «Поле Куликово»? Картины «грозного раздора» ему явлены с той же силой, что «широкий и тихий пожар» над Русью у Блока. Разве «таинственный всадник» Рубцова не находит нашего сочувственного отражения в строчках Блока:
«Объятый тоскою могучей,// Я рыщу на белом коне…»?
  Сам символизм Блока – не голубка Пикассо – символ, работающий прямолинейно. Символы Блока мерцают, не даются категоричным определениям, не обижая нас недоступностью, невозможностью их окончательно зафиксировать, дать им «инициалы».
  Такой же безбрежностью обладают лучшие творения Рубцова, в частности, его «таинственный всадник» - пленительнейший образ его стихотворения «Я буду скакать…».
  Безусловно, он вскормлен корневой системой русской поэзии. И поэзией Блока – вне всякого сомнения. Рубцов обладал великим даром впитывать в себя «молоко» русской классической поэзии.
  И мне кажется, что самые сильные стихотворения Николая Рубцова невольно освящены лирикой именно Блока. «Жгучая тайна» его поэзии, не поддающаяся «приговору», разлита в «Старой дороге», в «Видении на холме», «На ночлеге», в «Я буду скакать…», в «Отплытии», «Осенних этюдах», «Вечерних стихах» и в нескольких других лучших его творениях.
  Хотя есть в них и голос позднего Есенина… Есть.
  В лучших творениях Рубцова немало от поэтики Блока. И – скажу, может, неожиданно для кого-то – от Достоевского, от его петербургских пейзажей. Может, мир видений Рубцова, зрительных и слуховых «галлюцинаций» мощно формировало пребывание его в Петербурге? А позже оно спроецировано было им (конечно, бессознательно прежде всего!) на мир сельский? Я вижу множество таких пересечений, такой общей «нервной системы».