На машине в грозу

Дождь целовал лицо машины со страстью  юного самца.
Старались щетки - еле живы - стереть лобзания с лица.

Моя попутчица держала в руках арбуз:
 - Остановись!
А я машину, словно жало, вонзал в пространство. Верил в жизнь.

Азарт? Дешёвая бравада? Набор кредитов у судьбы?
Но это, право, видеть надо, когда вдруг лужи на дыбы.

Вода и твердь перемешались. В туманной хляби - я и бог.
Все остальные плотно вжались  в песок обочины дорог.

Вперёд! Да здравствуют безумцы! Гран-при Монако! Я пилот!
Бросает молния трезубцы: то недолёт, то перелёт.

С берёз, осин срывая ветви с листвой, обглоданной на треть,
Под днище лезет встречный ветер, мне предлагая улететь.

Адреналин сильнее дури. Забытый тормоз под ногой.
- А где же буря?
Дайте бури! 
"Как будто в бурях есть покой."

Остановился всё же  Сдался. Из черной тучи белый  град,
Попрыгав, мирно распластался по всей дороге, скользкий гад.

Моя попутчица с глазами как пятаки, без куртки в дождь
Вон из машины. Со словами, что и у Даля не найдёшь .

С иконки Николай:
- Устал я... 
В ногах расколотый арбуз...
Моё тщеславие шептало:
- А ты того ... почти не трус.


Понравившиеся продолжения

Елисеев Евгений Александрович

 "Шумахер" гнал свою машину,
Асфальт не видя из-за луж,
Барашки ввысь из под резины! -
Дарили пешеходам душ.

Его попутчица кричала,
Но он не слышал ничего,
Адреналин - смертей начало!
Храбрец?.. Иль дурь? - скорей всего!

Был выход найден пассажиркой:
В руках огромный был арбуз,
Он красный, сладкий, но транжирка
Рассталась с ним под громкий хруст.

Двумя руками, очень ловко,
Он об "Шумахера" разбит!
Испуг получше тренировки...
Хвать за ручник и тормозит.



Сергей Арбузов

    НАЗАД ПЯТЬСОТ, ПЯТЬСОТ ВПЕРЁД*, ГРАН-ПРИ МОНАКО, Я – ПИЛОТ.

Люблю грозу в начале мая*
Со страстью юного самца!
Как будто пот с лица сгоняя,
Елозят щётки – два гребца.

Я мчусь. Как речка – автострада.
Мелькают по бокам столбы.
И для души моей отрада,
Когда вдруг лужи – на дыбы.

Совсем не так, сказать хочу я,
Зимой я отправляюсь в путь:
Автомобиль мой, снег почуя,
Плетётся рысью как-нибудь*.

Но дождь с грозой – моя стихия.
Я – гонщик! Каскадёр! Пилот!
И сочинять люблю стихи я,
Влетая в мокрый поворот.

А кто ж ещё, а, тугодумы,
(ведь я – поэт, не конь в пальто)
Толпе мои расскажет думы?
Я – или бог – или никто!*…

…Моя попутчица держала
Арбуз, большой, как самовар.
На виражах она визжала:
«Стой! Тормози! Какой кошмар!».

Закрыла небо туча-жалюзь,
Роняя града тяжкий груз…
И в организме что-то сжалось…
Но я ж… того... почти не трус...

Остановился всё же. Сдался.
И, белый, словно рафинад,
По всей дороге распластался,
Противный, гадский, скользкий град.

А пассажирка, не скандаля,
Своё достоинство храня,
Сказав слова, что нет у Даля,
Арбуз разбила об меня.

И прочь ушла неторопливо
Без куртки, прямо в дождь и град,
Слегка сутулясь сиротливо,
Бредя по лужам наугад...

Сверкает молния ритмично.
В туманной хляби – я и бог…
Я как-то с ним общался лично,
Когда не в шутку занемог.*

Поэту – что дожди и бури?
Забыл и тормоз под ногой.
Поэтский зуд – почище дури…
Нет, я не Байрон, я другой.*


Ольга Егоренко

В машине было очень весело вначале:
Водитель жал что было силы на педали,
Все хохотали и на виражах визжали
(Ведь перед этим мы как следует поддали).
Нас заносило на бордюр, тащило юзом
И вяли уши от словес, что нет у Даля...
Что мы на небе - мы не сразу осознали.
В живых остались только Сёмкин да Арбузов.