Страсти Господни - глава ХХШ

                XXIII

Изгнанные разместиться пытались
На нижней площадке, но им это не удалось,
Их не пропускали, как не старались.
Принять проигрыш в кулачном бою пришлось.

Походила верхняя часть Голгофы
На чуть приподнятую трапецию в том месте,
Представляющем половину высоты.
И там гора обрывалась вниз, вглубь пропасти.

И именно в этой стороне Голгофы
Уже заранее приготовили три глубоких ямы.
Они обложены кирпичом, близ - кучи
Камней, земли, чтоб крепить кресты для казни.

Солдаты, сбросив с вершины всю толпу,
Теперь утихомиривали потасовки, склоки,
Открыв путь процессии на Голгофу.
И вот трое осуждённых и с ними центурии,

И конная, и пешая защита, вошли,
Встали на ровную площадку у ям вырытых.
Единое место, где Агнца не кляли
Было рядом с Матерью, меж родных и близких.

На том островке искренней любви
Находились тогда, лишь самые преданные.
И их непередаваемой стойкости
Позавидовать можно было, так как верные

Христу противостояли океану
Злобы и просто осатанелой ненависти.
Энергия их любви являла силу
Мужества такой невероятной мощности,

Что не допускала никого в их место
Великого сострадания, горя вселенского
Тот, кто нагло врывался в то единство,
Жалел вмиг из-за наказания неотвратимого

По своей спине посохами пастухов.
И больше уже не нападал на сторонников
Искупителя, хоть проклятья иудеев,
Ещё были, но Лонгин угомонил смутьянов,

Направив на них половину сотни.
Горе смельчаки, спасаясь, бежали по склонам.
Другая часть солдат из центурии
Встали на роковой площадке по трём сторонам,

Оставив четвёртую, крутую, - пустой.
Киренеец же, что помог Христу нести крест,
Сочувствуя, остался, не ушёл домой.
Получив разрешение уходить, занял место

Рядом с Матерью Иисуса и Его
Сторонниками. Он разделил с ними скорби,
Все оскорбления от подлого того,
Жестокого сборища, вожделевшего казни

Мученика с кровожадностью шакалов.
Меж тем, окончен Его Скорбный Путь на Голгофу.
Тут же выскочили четверо иудеев,
Они готовы к казни Христа на радость сборищу.

В их руках гвозди, молотки, верёвки.
Палачи, ухмыляясь, зло потрясали ими,
Глядя на Агнца. Их шутки скользки,
Омерзительны, но толпа упивалась ими.

Безумцы, охваченные ненавистью
Ехидно хохотали, поощряя палачей.
Лонгин дал Христу амфору со смесью,
Вина, мирры и обезболивающего – Пей!

Иисус отказался, разбойники же,
Напротив, выпили помногу с жадностью.
Осуждённым было приказано тут же,
Раздеться, что очень охотно, с наглостью,

Разбойники и проделали запросто,
С непристойными жестами у всех на виду.
Палач вручил осуждённым три лоскута.
Для того, чтобы они могли скрыть наготу.

Христос, сначала отказался взять ткань,
Видно, думал в коротких штанах остаться.
Ему злобно отказали и в этом, и в ткани.
Он, Уничижённый, начал раздеваться,

Повернувшись спиной под смех сборища.
Мать, тотчас сняла с Себя белое полотно,
Передав его Сыночку через Лонгина.
Тот не отказал, ему давно не всё равно,

Спеша отдать полотно Агнцу, пока
Он совсем не разделся. Узнав сразу же ткань,
Христос благодарно обернул бока.
Тотчас отовсюду полилась грязная брань.

Тут же полотно пропиталось кровью ран
Истерзанного тела несчастного Страдальца,
В тот миг, когда через боль Иисус стал,
С Себя одежду и обувь снимая, наклоняться.

Когда же Христос повернулся к толпе,
Стало видно, что не только на Его спине,
И ноги, руки, грудь, и даже на животе,
Рваные кровавые следы жёстких плетей.

Огромный синяк на уровне печени.
Удар этот, железными грузилами, под рёбра,
Оставил тёмно-багровые полосы,
На каждой из них сочилась глубокая язва.

Удар, чувствительный невероятно,
Страдальцу, причинявший жестокие боли.
Такой же, цель достигал многократно.
Колени черны от синяков, выше них - раны.

Толпа, видя, как Несчастный истерзан,
Издеваясь, потешалась над Ним беспощадно,
И радуясь, что Он, наконец, передан
Палачам в руки, оскорбляла Его неустанно.

                ***

Разбойников, лишь, привязали к кресту,
Христа же гвоздями должны были прибить.
Тяжёлую Чашу Страданий уготовили Ему.
Её придётся теперь до конца жизни испить.

Разбойники, привязанные к крестам,
Кричали, ругая палачей, проклиная Бога,
Закон и римлян, досталось и иудеям.
Пришла к экзекуции очередь Мученика.

Он, смиренно, как указали, на крест лёг.
Сразу же два палача уселись Ему на грудь,
Чтоб Иисус от боли вырваться не смог.
Зря боялись, Христос душой принял этот путь.

Третий палач, схватив Агнца за руку,
Крепко прижал к перекладине пальцы Его.
Взяв молот, готовил очередную муку.
Это зверьё взахлёб ждало вопль Невинного.

Палач, лишь, приставил к запястью Христа гвоздь,
Нанеся по нему с силой первый мощный удар,
Пробивший мышцы, сосуды, нервы и кость
Иисуса, как нечеловеческий крик, разорвал

Нестерпимой болью и сердца, и души
Беспредельно любящей Матери, друзей Агнца.
Застонав, вскинула Мария вверх руки,
Обхватила голову, в ужасе глядя на Сына.

Он же, чтобы не терзать Её больше,
Не издавал ни звука, хоть удары множились,
Мощные, резкие, всё звонче, дольше,
И методично, как по железу, - палачи старались.

Уже правая рука прибита к кресту.
Палачи без промедления перешли к левой.
Отверстие не подходило запястью.
Привязав к нему верёвку, рванули с силой.

Тужились, тянули руку за запястье,
Пока не вывихнули сустав, вмиг разорвав кожу,
Мышцы, сухожилия, к Его несчастью,
Но дикой и одержимой радости толпы, схожей,

С ожиданием чуявшего кровь зверя,
Идущего неотступно по следу жертвы.
Рефлекторно вытянулась в это время
И правая рука Мученика - задели нервы,

Тем самым увеличив отверстие
Вокруг шляпки только что вбитого в тело гвоздя.
Край же Его ладони, у запястья,
Едва - едва дотягивался до отверстия креста.

Палачи тогда вбили гвоздь  в ладонь Агнца,
Между большим и остальными пальцами Его,
Посредине пясти, причинив Страдальцу,
Страшные мучения. Что же, добивались того,

При этом, задевая, важные нервы,
Что привело к обездвиживанию пальцев.
В то время как на правой руке они
Всё ещё жили, дрожа, сжимаясь от ударов.

Мученик, однако, не кричал больше.
Он только стонал утробным хриплым голосом,
Стискивая зубы, как можно дольше.
Лишь слёзы боли скатывались вниз по щекам.

Очередь подошла к ступням, однако.
Почти два метра от самого основания креста
Вбит для ног узкий клин – подставка.
Она только так преступно мала, и неспроста!

Одна нога не поместилась бы на ней!
Мучители, пытаясь добиться установки
На этой подставке обеих ступней,
Тянули Христа за лодыжки, но всё же ноги

Доставали до подставки еле-еле.
К тому же, в процессе этого вытягивания
Деревянный крест растёр раны на теле,
Сдвигал венец на голове, добавив страдания.

Опять тот нещадно рвал волосы Христа
И готов был вот-вот свалиться вниз на землю.
Один из палачей ударом кулака
Насадил венец с силой на Его голову.

Изверги, сидящие на груди Христа,
Теперь переместились на колени Его.
Видя длинный гвоздь в руке палача,
Казавшийся больше и толще намного,
 
Чем те, что использовались на кисти рук,
Страдалец непроизвольно отдёрнул ноги.
Убийцы, стараясь причинить больше мук,
Рывком к кресту придавили Агнцу колени,

Навалившись на Его голени с силой.
Двое других стали с ними одновременно
Прибивать одну ступню поверх другой.
Их хотели соединить плюснами, наверно,

Удерживая дольше в неподвижности
Его пальцы на подставке и щиколотки.
Христова нижняя нога от вибрации
Гвоздя сдвинулась, вырвав его из подставки.

Гвоздь, установив ближе к центру ступни,
Мучители, остервенев, вновь били по нему.
Всё, происходящее там, рождало из толпы
Единый хищный организм, что к Иисусу

Приковал злобный вожделенный взгляд и слух,
Волнуясь, ликуя и дрожа в нетерпении.
Приглушённо, сквозь дробный молоточный стук,
Прорвались стенания Марии в молении.

Материнские стоны летели к небу.
С каждым, новым и новым мощнейшим ударом
По гвоздю, вбиваемому в Сына, в Душу,
Мать сгибалась, словно били по Ней молотом.

Вот палачи подтащили Крест к яме
С приколоченным к нему Искупителем.
Лишь, подняв Распятие, выпрямив еле,
Изверги дважды уронили Его с Агнцем.

Оно буквально выскользнуло из их рук.
Поначалу, с грохотом рухнул Крест на землю.
А в следующий – на бок завалился вдруг,
Причинив при этом сильную боль Мученику.

Вот Распятие, вновь опущенное в яму,
Укреплённое, всё же ужасно шаталось.
Сразу на ветру из стороны в сторону
На гвоздях тело Агнца тоже закачалось.

Испытывая вновь сильнейшие муки,
Оно смещалось всем своим весом вперёд и вниз.
Отверстия от гвоздей, на левой руке,
Расширившись, почти полностью разошлись.

С пробоиной в ступнях это же случилось,
Отчего кровь из них всё сильнее стекала
По пальцам на крест, на землю струилась.
А с ладоней она алыми струйками сбегала

По плечам, в подмышечные впадины,
Струйками бежала к пояснице, по бокам,
Раздражая раны Христа и ссадины.
Крест маятником качался по сторонам,

Двигал венец по голове Распятого.
Откидываясь, она билась всё время в древко.
Длинные, острые шипы короны Его
Впивались Искупителю в затылок, лоб цепко.

Вызывал венец нестерпимую боль
И клочьями вырывал с головы волосы,
Расцарапывал лоб Агнца, и так столь
Разбитый, оставляя на нём новые раны.

                ***
Наконец, закрепили Иисусов Крест.
Христу предстояло ещё одно мучение,
Основное – умереть на этом Кресте,
Пройти через то последнее глумление

Толпы над Невинным Божием Сыном.
Разбойников подняли позже на крестах.
Они, оказавшись в неестественном
Висячем положение, тут же завопили так,

Словно, заживо с них кожу сдирали.
Наверно, страшную боль причиняли верёвки,
Впившиеся в запястья, что чернели
Ладони, а сосуды на руках надулись как шнуры.

Испытывал не меньшие страдания
И Христос, ведь не было места на Его теле,
Куда не пали бы плети бичевания,
Не обрушивались кулаки, камни и палки.

Возопили те разбойники истошно,
Хотя не подвергались изощрённым пыткам,
Унижениям, кои, только, возможны.
Христос же во благо всех принял их, лишь Сам.
 
Он молчал, только слёзы и редкий стон
Открыли, каких нечеловеческих усилий
Это стоило, ведь, поставлено на кон
Спасение грешных душ, и даже обессилив,

Христос сражался за вечную их жизнь.
Толпа, вожделея всё больших мук Страдальца,
Орала, проклиная Его. Где ей постичь,
Безумной, зачем Иисус принял удел Агнца?

                ***

На самой же высокой точке Голгофы
Возвышался Крест Иисуса. С обеих сторон
Стояли низкие разбойничьи кресты,
По краям площадки - полсотни центурионов,

В полной боевой готовности, в кольце
Вооружённых солдат – десять спешившихся
Всадников, играющих в кости, в стороне,
На одежду, недавно снятую с осуждённых.

Вторая половина центурионов
На нижней площадке и тропе, слева, скучала,
Ждала равнодушно новых приказов.
Полнейшее безразличие солдат поражало.

Им было тогда абсолютно всё равно,
Кто и за что, страдая, на кресте умирал.
Кто-то из них, ожидать устав явно,
Взгляд на осуждённых досадливо кидал.

Офицер, в отличие от солдат своих,
Видел каждую происходящую подробность,
Наблюдая, сравнивал тех и других.
Кротость Иисуса, Его доброта и стойкость

Удивляли и восхищали Лонгина.
Лишь, пылающий свет с небес ему очень мешал.
Прикрываясь ладонью от солнца,
Шар, которого, огромный и жгучий, досаждал,

Лонгин вглядывался и вслушивался,
Запоминал, глубоко сочувствуя Христу.
Внезапно пожар светила спрятался
В черноту мощной тучи, шедшей по небу.

Она поднялась из-за Иудейских гор
И быстро спряталась за другими вершинами.
Когда же солнце появилось вскоре,
Оно слепило, и офицер прикрыл глаза веками.

Но всё же, Лонгин заметил Марию.
Она стояла прямо под выступом Голгофы.
По бледному измученному лицу
Текли без остановки безутешные слёзы.

Поддерживаемая Иоанном, Мать
Безотрывно глядела на любимого Сына.
Его муки заставляли Её страдать,
Отзываясь болью в каждой клеточке тела,

Словно, Она была Сама распята.
Лонгин, сочувствуя Материнскому горю,
Дал разрешение через солдата
Подняться Марии, если захочет, к месту

Казни Христа, в сопровождении сына.
Видя, как Иоанн заботился о Ней, Лонгин,
Видно думал про него, что он тоже сын.
- Пусть идёт. Проводи Её и помоги им!.. -

Строго приказал офицер солдату.
Мария, получив разрешение, тут же
Вместе с Иоанном поднялась к Сыну.
Направившись к Его Кресту, поближе

Настолько, чтоб мог видеть Её Христос.
И тотчас же толпа, придя в ярость, заорала,
Начав ругаться, проклинать, гвалт рос.
Но Мария, не слыша ничего, лишь, плакала.

Дрожащими побелевшими губами,
Тихо шептала Она слова утешения
Любимому Сыну, уливаясь слезами,
Бога моля, кончить Сыновни Мучения.

                ***

- Ну, Спаситель рода человеческого,
Что, покинул, отрёкся от Тебя царь Вельзевул?
Ха – ха! Что не спасаешь Себя самого?! -
Сыпались насмешки священства, поднялся гул.

А скопище иудеев злобствовало:
- Ты, который пять дней назад, не более,
Заставил Отца с помощью Дьявола
Ха!..  Ха!.. Сказать, что прославит Тебя, что же

Не напомнишь сдержать обещание?!
Тут же присоединились  и три фарисея к ним:
- Богохульника же ждёт наказание!
- Ты уверял, что Именем Бога помогал другим!..

- Что, не можешь спасти самого Себя?!
- Чтобы Тебе поверили, сотвори чудо!..
- Что, не можешь, да?! Спаси же Сам Себя!..
- Ах, Твои руки прибиты!.. Сотвори чудо!..

Кто – то из саддукеев кричал солдатам:
- Вы, взявшие Его одежду, берегитесь!..
Там внутри дьявольская метка всем вам!..
Эй, – завопили они хором, - берегитесь!..

- Сойди с креста!.. Начался сильнейший гам:
- Тогда поверим Тебе!.. Сойди!.. Сойди с креста!..
- Безумец!.. Ты собирался разрушить Храм!..
- Смотри: вот, славный святой Храм Израиля!..

- Он нерушим, а Ты, осквернитель, гибнешь!..
- Сквернослов!.. Ты Сын Божий?! Тогда сойди оттуда!..
- Если Ты – Бог, - орали из толпы, - то сможешь
Поразить нас молнией!.. Так порази!.. Иди!.. Иди сюда!..

- Мы не боимся!.. Да!.. Мы плюём на Тебя!..
- Ха! Ха! Ха! Гляньте: Он умеет только плакать!..
- Если Ты Избранный – то спаси Себя!..
И солдаты тут же начали громко кричать:

- В самом деле, спаси Себя!.. Спаси Себя!..
- Испепели этот притон притонов, их естество!..
- Сделай это, тогда Рим вознесёт Тебя
На Капитолий!.. Будет чествовать, как божество!..

Священники, их приспешники кричали:
- Руки женщин нежнее перекладин креста,
Не так ли?.. Посмотри: Твои, - ... они сказали
Грязное слово, - уже готовы встретить Тебя!..

- Тебя весь Иерусалим будет сватать!..
Дикий хохот, брань и свист понеслись из толпы
Другие, кинув камни, начали кричать:
- Ты, умножитель хлебов!.. Преврати же их в хлебы!..

Сделав осанну Вербного Воскресенья,
Бросив ветви оливы, во всю пустились орать:
- Кто шёл во имя Дьявола, Тому проклятье!..
- Пусть будут прокляты, - возопил кто-то опять,

- Пусть же будет проклято царство Его!..
- Слава Сиону, он Его от живых отринет!..
Вдруг один фарисей, обнаглел до того,
Что, выставил кулак и рожки Христу кажет!

Стыд спрятав, с издёвкой говорил – Ты сказал:
« Богу Синайскому препоручаю тебя!»
Нынче Бог Синайский, - стервенея, вскричал,
- Он уже готовит Тебе вечное пламя!..

- Что же Ты не позовёшь Иону, чтобы
Тот воздал Тебе за хорошее обращение?!
Мерзкий хохот осатанелой толпы
Больно ранил Иисуса, только терпение,

Нынче, Его удел, чтоб выполнить Завет.
Вновь и вновь сыпались издевательства над Ним -
- Эй!.. Слышишь!.. Не бейся головой о Крест!..
Ты его повредишь!.. Ещё последователям Твоим

Пригодится!.. Их теперь целый легион
Умрут на Нём, клянусь Тебе Яхве!.. Их всех ждёт смерть!..
Ну, а первым вздёрну Лазаря!.. – грозил он,
- Посмотрим, в этот раз, избавишь ли Ты его от смерти?!

- Да!.. Идём к Лазарю!.. Пригвоздим его
С другой стороны креста, - и передразнивая,
Как делал Христос, произнёс слова Его
Затем: «Лазарь, друг Мой, выходи! – и, подражая,

Вскрикнул – Развяжите его, пусть идёт!»
- Нет! Он говорил Марфе и Марии, женщинам Своим:
« Я есть Воскресение и Жизнь!» И вот –
- Воскресенью не прогнать Смерть, не стать спасителем Твоим!..

- И Жизнь умирает! – хохотал фарисей.
Вон там Мария с Марфой. Узнаем у них, где Лазарь?
Отыщем его! Идём же, идём поскорей!
Нагло, подойдя к ней, спросили – Во дворце Лазарь?

Мария Магдалина, слыша фарисеев,
Сказала - Идите! Там найдёте римских воинов,
Пятьсот моих вооружённых друзей!
Они выложат вас всех, словно старых козлов!

- Бесстыжая! – заорали те в ярости,
- Так ты отвечаешь, священникам!.. Поберегись!..
- Проклятые подлецы!.. Святотатцы!..
Там, за вами, языки адского огня!.. Оглянитесь!..

Поверив, те оглянулись с испугом.
И хотя не нашли пламя за собой, но зато,
Увидели, обернувшись полукругом,
Половина солдат кололи пиками зады,

Тем, кто попался, по приказу Лонгина.
Как они бежали! Не на их стороне сила!
В это время разбойник, что был слева,
Стал злобно ругаться со своего креста.

- Спаси и Себя, и нас, если хочешь,
Чтобы Тебе поверили!.. И это Ты – Христос?!
Да Ты сумасшедший!.. Что, не знаешь?
Миром правят мошенники!.. - его крик возрос,-

- И никакого Бога не существует!..
Я существую!.. Вот истина!.. Всё позволено мне!..
И никакого Бога не существует!..
Бог?.. Вздор!.. Он придуман, чтоб держать нас в узде!..

Да здравствует наше я!.. Оно - царь и бог!
Его остановил другой разбойник, что справа:
- Молчи! Неужели ты не боишься Бога,
Испытывая даже боль? Сразу зло взвыла орава.

Но тот не стал слушать её, а затем,
Продолжил увещевать сквернослова:
- Хорошего Человека ругаешь зачем?
Страдает Он больше, чем мы, не сделав зла!

Хам не унимался в проклятиях своих.
Христос же молчал, задыхаясь от ужасных мук.
Судороги и жар, состояние лёгких
И сердца, потеря крови, онемение Его рук,
 
Положение истерзанного тела
На кресте, несправедливые оскорбления,
Отнимали остаток сил Мученика.
А толпа, видя все эти страшные изменения,

В совершенном теле и чертах лица
Иисуса, испытывала дьявольский восторг,
Упиваясь медленным уходом Агнца,
Ожидая миг, как ступит Он на смертный порог.

Толпа осыпала Его насмешками,
Мерзкими шутками, видя, как жаждой мучимый,
Христос пересохшими губами
Капли слёз и крови ловил, со лба стекаемые.

Извергов смешило то, как мешал венец
Опираться Агнцу о перекладину креста,
Чтобы, вися на руках, принять Свой конец
Без давления на ноги всего веса тела.

Оно выгнулось в области поясницы
Наружу, вперёд, под силой тяжести свисая,
Страдания Христу и Его Голубице,
Матери, горячо нежно любящей, причиняя.

                ***

Её без устали оскорбляли толпа,
Разбойник слева, хулящий бессердечно.
Другой же, глядя на Мать с креста,
С глубочайшим сочувствием, бесконечно

Льющимися слезами раскаяния,
Прервал резко о Ней непотребные ругательства:
- Стой же!.. Молчи!.. - Эти восклицания
Заставили и толпу остановить издевательства,

- Вспомни, что и тебя тоже родила
Женщина!.. И подумай, как наши матери
Плакали из-за нас, сыновей, всегда.
Это были слёзы стыда и их горечи!..

Наших мам уже нет, - продолжил он, -
- Я бы хотел попросить у моей прощения...
Только смогу ли? Святая была она...
Я убил её, причиняя, сплошь страдания!..

- Я грешник!.. Кто меня простит?.. – и тут он,
Обращаясь к Марии, плача, попросил о себе:
- Мать, во имя Твоего, - разрыдался он,-
Умирающего Сына, помолись потом обо мне...

Марии стало жаль этого беднягу,
Кротко и ласково посмотрела на него
И горестно кивнула разбойнику.
Сразу все перевели насмешки на него:

- Прекрасно!.. Так возьми Её в матери!.. –
- Тогда у Неё станет два сына-преступника!..
А кто-то, хохоча, вскричал: Посмотри!..
Уменьшенная копия Её Любимца, глянь – ка!..

Тотчас Иисус прервал молчание:
- Отец, прости их, ведь, не понимают они,
Что делают!.. – просил Он в отчаянии.
Молитва эта придала Дисме смелости,

Так звали раскаявшегося разбойника.
Взглянув на Иисуса, он произнёс с надеждой:
- Господи! Вспомни, обо мне, - просил Дисма,
Когда будешь в Своем Царстве! –  молил, как прежде,

Но смотрел на Него уже, как на кумира:
- И это справедливо, что я здесь мучаюсь так! -
Продолжал, - дай мне прощения и мира
По ту сторону жизни!.. Однажды я слышал, как

Ты говорил, но тогда, я безрассудно
Слово Твоё отверг!.. Теперь стыжусь за себя!..
Каюсь в грехах пред Тобой прилюдно,
Сыном Всевышнего! Верю, Ты пришёл от Бога!..

В Твою силу верю и милосердие!..
Прости меня, Христос, во имя Твоей Матери,
Отца Твоего Пресвятого!.. Смирение
И искренность разбойника в раскаянии

Растрогали Иисуса, Он посмотрел
С глубоким сочувствием и, улыбаясь ему
Разбитыми губами, проговорил
Тепло: «Сегодня ты будешь со Мною в Раю!»

Покаявшийся разбойник усердно,
Но, поскольку не помнил молитв, говорил от себя,
Твердил, благодарный Ему безмерно:
- Иисус Назарянин, Царь иудейский, помилуй меня!..

- Иисус Назарянин, Царь иудейский,
- Я уповаю на Тебя, - шептал он с трепетностью.
- Иисус Назарянин, Царь иудейский! -
Крикнул Дисма, - Я верю в Твою Божественность!..

                ***

Меж тем, мрачнее становились небеса.
И почти полностью солнце скрыли облака.
Свинцовый их слой прорезала полоса
То белёсого, то зеленоватого оттенка.

Друг на друга, громоздясь, сходились они
И расходились, по воле холодного ветра.
Он проносился вверху, то у самой земли,
То замирал, ощущалась духота воздуха.

Спёртость его, казалась всем зловещей
Пронзительного вихревого свиста ветра.
Свет же, ранее невыносимо блестящий,
Окрасился в зеленоватый цвет, а лица 

Приобрели странный вид, словно в воде,
Настолько землистыми сделались они.
Из-за своей бледности женщины, в свете
Пробившихся лучей солнца, походили

На статуи из голубоватого снега.
А в доспехах и шлемах профили солдат казались
Суровее, как высеченные из камня.
Искупитель же был посиневшим! Перестарались

Мучители, и по видимым признакам
Иисус уже мёртв, и началось разложение.
Но, искра жизни таяла по секундам.
Голова Христа упала на грудь, и движение

Тела перешло в сильное дрожание,
Искупитель, наверно горел от лихорадки.
Силы покинули Иисуса, сознание,
Очевидно, ещё теплилось и от слабости,

На выдохе, как в бреду, Он шептал Имя,
Что до сих пор произносил в глубинах сердца,
И что воля от всех прятала – Мама!.. Мама!..
Каждый раз Мария, не пытаясь сдержать Себя,

Тянула руки к Сыну, желая помочь.
Толпа смеялась над муками Умирающего
И Матери, оскорбляла Их, во всю мощь.
Они отталкивали любого, пытающегося

Закрыть собой желанное зрелище,
И так плохо различимое в свечении Небес.
Оно всё темнея, пугало, угрожающе
Охватывало, внося в толпу и ужас, и интерес.

Солдаты показывали, глядя в небо
На нечто вроде конуса тёмно-синего цвета.
Поднявшись из-за вершины гор, оно
Казалось смерчем, что мигом пожирал свет

И устремлялся всё выше и выше.
Крася внутри него, черней и черней тучи,
Напоминал, извергающий в высь
Дым и лаву, вулкан. И именно в эти минуты,

Искупитель внезапно, задыхаясь опять,
Глянув на Свою Мать и Иоанна, вдруг произнёс:
- Госпожа!.. Это ... Твой сын!.. Сын!.. Это ... Твоя Мать!..
Чтобы поддержать Его, проливая потоки слёз,

Мария страдальчески улыбнулась,
Видя, как возрастали страдания Иисуса.
Меж тем, темней и темней становилось.
В том сумраке, будто идущем со дна моря,

Появились вдруг за спинами оравы
Иосиф и Никодим, прося всех расступиться.
Но дорогу им преградили солдаты:
- Сюда нельзя!.. Даже не пытайтесь пробраться!..

- Чего вы хотите?! – разозлились они.
- Пропустите!.. Дайте пройти!.. Мы друзья Христа!..
На эти слова старшие священники,
Обернувшись, в гневе потребовали ответа:

- Кто посмел,- кричали они поражённо, -
Другом Бунтовщика называть себя при всех?!
Тут же Иосиф ответил возмущённо:
- Я, Иосиф Аримафейский Старший, это для тех

Кто не знает!.. Рядом – Никодим, - сказал он,
Громко добавив, - старейшина иудейский!..
Тут кто – то крикнул зло - Говорит закон,
- Кто на стороне мятежника, - издевательский

Его тон перешёл в вопль, - тот мятежник!..
Узнав в кричащем Елеазара, сына Анны,
Иосиф отпрыску первосвященника
Ответил – Все, кто на стороне убийц, - убийцы!..

- Я прожил праведную жизнь, а ныне – стар,
Смерть на пороге, Небо приблизилось уже
С Судией вечным ко мне!.. Я очень устал!..
Глянул на них, - но злодеем не стану всё же!..

- И ты, Никодим?! – вскричал Елеазар,
Призвав жестом старейшин к их разговору, 
- О, я удивлён!..- он в гневе просто орал.
- О, я тоже!.. – с презрением ответил Никодим ему,

Добавив, - И только по одной причине:
Израиль так развратился!.. - воскликнул он,
Взглянув на толпу, - что совсем, отныне,
Узнать не в состоянии Бога!.. – возмутился он.

- Ты вызываешь отвращение во мне!.. -
Заорал снова ему Елеазар пренебрежительно.
- Так отойди прочь!.. Дай пройти мне!..
Отвечал Никодим, ткнув его плечом презрительно.

- Чтобы ещё больше оскверниться сейчас?! –
Ехидничал Елеазар и злобствовал неимоверно.
- Раз не осквернился, находясь среди вас,
Ничто, - ответил Никодим, - уж не загрязнит, верно?!

Он повернулся и сказал солдату:
- Кошелёк мой вот и разрешение на проход!
Взяв деньги и восковую табличку,
Изучив её, приказал – Этих пустить вперёд!

Солдаты освободили проход для двоих.
Иосиф с Никодимом подошли к пастухам.
Увидев Христа, они, не пряча слёз своих,
Заплакали горестно, не слушая, как там,

Всё священство ругало их безудержно.
Глаза Агнца заволокла предсмертная мука,
Тело же Иисуса выгибалось судорожно.
Толпа возликовала, входя в транс от крика.

Внезапно дыхание у Несчастного
Стало прерываться, сердце неритмично забилось
И вмиг угасло, а голова Невинного
Склонилась безжизненно к груди. И тут свесилось,

От бёдер и выше, всё тело Христа.
Оно отошло от перекладины креста под углом.
Мария вскрикнула, увидев Сына
Без признаков жизни, зарыдала. Громким эхом

Её плач пронёсся и горестный вопль:
- Он умер!.. Иисус действительно казался мёртвым.
Во мраке, наступившем исподволь,
Женский причет соединился с криком злобным,

Взбешённой толпы – Этого не может быть!..
- Это притворство, чтобы заставить нас уйти!..
- Не может быть!.. Этого не может быть!..
- Эй, солдат!.. - возопил кто-то истошно, - ты ткни,

Ткни Его копьём!.. Хорошее средство,
Вернуть Ему голос!.. Посыпались проклятья.
Ор ненависти звучал бесполезно,
Солдаты на этот крик не обращали внимания.

И тогда в Несчастного Мученика
Полетели отовсюду камни и комья земли,
Достигая нужную цель наверняка.
Застонав жалобно, от испытываемой боли,

Христос попытался было, придя в себя,
Голову повернуть, чтоб избавить от ударов.
Предпринятые же попытки прошли зря,
Мук, добавив Ему, проклятий и бранных слов.

Вдруг с неимоверным усилием Христос,
Только опираясь на Свои пробитые ноги,
Волей, собрав силы и, преодолев дрожь,
Выпрямился на кресте, словно, не знал боли.

Как будто совершенно здоров сейчас,
Поднял Он высоко голову, устремил на толпу
Взор, широко отрытых печальных глаз,
На город вдали, небо, закутанное в черноту.

Вдруг с трудом, из-за распухшего языка
И отечного горла в отчаянии воскликнул:
«Боже Мой!.. Боже Мой!.. Боже Мой!.. - и от удушья
 Задыхаясь, шептал, - зачем Ты Меня оставил?!»

Вступив на зыбкий порог пришедшей Смерти,
Христос более остро ощутил, что оставлен Небом.
В последние мгновения Своей бренной жизни
Открыл Богооставленность горестным вскриком.

Люди, лишь, смеялись, издеваясь над Ним:
- Да Богу нет до Тебя совсем никакого дела!..
- Демоны прокляты Богом!.. Мы поглядим, 
Послышалось насмешливо, - придёт ли Илья,

Которого звал, чтобы спасти Его!..
- Дайте Ему уксуса прополоскать горло!.. –
Орал кто-то, тыча в Умирающего, -
Он хорош для голоса!.. – загоготал подло,

Добавив, - а Илья или Бог, неважно,
Кто нужен Безумцу!.. И Тот, и Другой далеки!..
Орал насмешник, смеясь протяжно:
- Чтоб слышали, надо зычно звать всё – таки!..

                ***
А тьма становилась всё гуще и гуще.
В ней уже скрылся Иерусалим из вида.
Казалось, склоны Голгофы ещё пуще
Съедены, осталась, лишь одна вершина.

Будто, темнота вознесла её высоко,
Собрав там последний и единственный свет.
Ввергнуть, желая его во мрак глубоко
С Божественным Трофеем, бросив, Агнца вслед,

Как Великое Жертвоприношение,
Чтобы и Любовь, и Ненависть Его увидели.
Вдруг из этого свето - мгновения,
Вырвалось – Пить!.. - стон и хрип расслышали.
 
Даже ветер, неистовый, ураганный,
Холодный и устрашающий, не заглушил
Тот душераздирающий, гортанный
Христов зов отчаяния, а, словно обнажил,

Вынеся его из адской круговерти.
Один из солдат, в уксусе с желчью губку смочив,
Дал её Стоящему на пороге смерти.
Христос, эту терпкую горечь с жадностью, испив,

С отвращением отвернулся. Но Мать,
Ощутив боль в разбитых сыновних губах,
Разъедаемых питьём, пробуя встать,
Зарыдала – Как дать Моему ребёнку в руках,

Хоть каплю Материнских слёз?!.. О, Моя грудь!..
Ты почему не источаешь больше молоко?!
Боже Милосердный!.. Зачем Нас оставил тут?!
Кто теперь поднимет Меня к Сыну высоко,

Чтобы Я могла утолить Его жажду
Своей кровью, раз нет молока?! – рыдала Она.
Только Сын уже не внимал Её плачу.
Откинувшись полностью назад и осев, Он

Испытывал страшную боль в Своих ногах.
Их точно раздирала тяжесть обмякшего тела.
Она на миг не утихала, не слабела в руках.
Агнец уже не в состоянии был двигать тело.

Иисус весь, от бёдер и до плеч вверху,
Отделившись от креста, завис в таком виде.
Голова Его тяжело склонилась к низу.
В затруднительном прерывистом дыхании

Уже появились предсмертные хрипы.
То и дело от сильнейшего приступа кашля
В кровавой пене были вновь Его губы,
Да и между выдохами всё длинней пауза.

Мышцы живота уже неподвижны,
Хотя поднималась и опускалась грудная клетка.
Эти движения ужасно трудны.
Настал следом лёгочный паралич. Будто молитва,

Звучал всё слабее, вновь повторяясь,
Как детский плач, Его призыв – Мама!.. Мама!.. Мама!..
Несчастная Мать слезами обливаясь,
Шептала – Да, Мой Милый!.. Я здесь!.. С Тобой!.. Здесь Я!..

Взор Его затуманился, и тотчас
Он воззвал – Мама!.. Где Ты?! Я не вижу... Тебя... больше!..
Ты тоже Меня оставила сейчас?
Агнец еле шевелил губами. Мать внимала уже

Не слухом  - сердцем каждому вздоху
Умирающего Мученика и отвечала: Я здесь!..
- Нет, Сын!.. Я Тебя никогда не оставлю!..
О, послушай!.. Мой Любимый!.. Мама здесь!.. Здесь!..

Здесь Она!.. И, лишь терзается!.. Дорогой!..
Оттого, что не может, не может быть там, где Ты!..
Сердце разрывалось неизбывной бедой.
Иоанн плакал навзрыд. Христу, видно, слышны

Рыдания друга, но Он не отвечал
Из-за приблизившейся неминуемой смерти,
Скорее, даже уже не воспринимал
Ни утешений, ни слёз, ни проклятий, ни любви...

Сотник Лонгин чувства старался скрыть.
Это у боевого офицера не совсем получалось.
Слёзы в глазах не спрятать, но подавить
Жалость смог, сдержался, капли не пролилось.

Даже солдаты бросили игру в кости.
Они стояли все притихшие, в волнении.
Слыша слова горюющей Матери,
Один из них качал головой в смятении.

В полной тишине Иисус сказал ясно:
- Всё закончено!.. – Голос – хрип, прерывающийся,
Как и дыхание, страшили, они ужасны!
Плач обеих Марий летел туда, где Умирающий

В предсмертной задыхался агонии.
Свора застыв, ловила в наступившей тишине
Последний вздох Агнца, то мгновение,
Долгожданное ею, в сладострастном упоении.

Вот в тиши, настороженной, глубокой,
Нежно прозвучала трепетная мольба Христа:
- "Отче, в Твои руки Я предаю дух Мой!.."
Тело пронзила конвульсия – последняя мука!

Трижды пронеслась она с ног до головы
Искупителя, задев нестерпимой болью
Каждый нерв, израненных Его тела и души.
Гробовую тишину рассёк своей мощью

Неистово - резкий крик, немыслимый,
В столь истощённом теле – Ма!.. – зов Сына к Матери,
Моление о помощи, спасительный
Мостик, связующая ниточка от Жизни к Смерти.

Голова Искупителя упала на грудь,
Его тело полностью обмякло и подалось вперёд,
Оборвались дыхание, Жизненный Путь...
Христос скончался!..  Замерло всё: мир, звуки, народ...

                ***

А через мгновенье Земля отозвалась
На крик Невинно Убиенного жутким гулом!
На город и Голгофу мощно обрушилась
Ужасная гроза! Молнии с резким треском

Пронзали кромешнейший мрак вокруг, небо,
Дома, Храм, толпу, били во все стороны одновременно!
А сполохи молний, лишь этот источник света,
Давал право видеть что-то! И падала тьма мгновенно!

Она воцарялась, вселив устрашение!
А следом за грозовыми раскатами, ураганом,
Внезапно, началось землетрясение –
Возмездие богохульникам по их заслугам!

Вершина Голгофы качалась, прыгала,
Как тарелка от продольных и поперечных волн,
В руках у сумасшедшего, сотрясала
Так закреплённые кресты, что их свалит вот-вот!

Все, за что могли, хватались, чтоб не упасть!
Иоанн же, вцепившись одной рукой в Крест, другой
Крепко обнял Мать, стремясь её спрятать,
Уберечь, от угрозы быть растоптанной толпой!

Солдаты у отвесной стороны горы,
Боясь упасть с обрыва, ринулись в самый центр!
Разбойники орали в страхе! Сверху
Неслась толпа, спасаясь от разъярённых недр!

Друг друга, топча и скатываясь вниз,
Падали, обезумев  в расселины, ушибались!
Натиск урагана, знак Кары Небес,
Трижды, как и содрогание земли, повторялся!

И затем, всё прекратилось, стало тихо...
Но молнии ещё резали небо беззвучно,
Освещая пространство - добычу Лиха.
Повсюду лежали умершие, а вниз кучно

И поодиночке мчались в страхе люди,
Хватаясь за волосы или держа руки вперёд,
Или вознося к небу, которое хулили
И долго осмеивали, но, испугавшись, народ,

Раскаиваясь, слёзно молил о пощаде.
В черте города горел дом, пламя поднималось вверх,
Создав алое пятно в мёртвом воздухе.
Едва во тьме различая Сына, от слёз и распухших век,

Мать позвала Его – Иисус!.. Иисус!..
Ответа, не получив, вновь вскричала – Иисус!..
Вдруг в грозной тишине с Её уст
Сорвались рыдания, когда, увидев Иисуса

В полной неподвижности в свете огня,
Целиком подавшегося вперёд, с зависшей головой
Так низко, что та касалась щекой плеча,
А подбородок упирался в рёбра, Мать раненой
 
Горлицей вскричала – О, Мой Сын!.. Мой Сын!..
Рыдала, не веря, что Её Иисуса больше нет!
- Он уже не страдает!.. Не страдает Он!.. -
Плача, молвил Иоанн. Мария, осознав это «нет»,

Вырвавшись из объятий апостола
И, склонившись до земли, прикрыв руками глаза,
Крикнула – У Меня больше нет Сына!..
Покачнувшись вдруг, Она бы упасть тут же могла,

Если бы Её не подхватил Иоанн,
И, ставя на землю, нежно поддерживал,
Плача, женщин бегущих, ожидал,
Которым уже никто не препятствовал.

Магдалина, усадив Бедную Мать
К себе на колени и прижимая тепло к груди,
Целовала Её опять и опять,
Участливо, растирая похолодевшие руки.

Пытаясь вывести из обморока Мать,
Женщины смачивали уксусом Её виски.
Невестка, целуя руки, стала звать:
- Дочь!.. Моя дорогая Дочь!.. Открой глазки!..

Послушай!.. Скажи, что Ты видишь меня!..
Я - Твоя Мария!.. Прошу!.. Милая, не смотри на меня так!..
Несчастная Мать, не осознавая Себя,
Глядя обессмыслившимся от горя взором, как

Безумная, вдруг в голос зарыдала...
Видя побежавшие по Её щекам первые слёзы,
Невестка участливо прошептала:
- Да, да, поплачь!.. Как будто бы здесь не со мной Ты,

А с мамой!.. Моя бедная святая Дочь!..
Услышав в ответ – О, Мария!.. Мария!.. Ты видела?!
Она, лишь стонала, плакать невмочь.
Невестка шепнула – Да, да, Дочь!.. – и зарыдала,

Не найдя в смятении слов утешения.
И этот безутешный плач подхватили женщины.
Над Голгофой неслись их вопрошания,
Стенания, причитания, горькие рыдания, стоны.

Видно, сама гора рождала те звуки...
Послышались вдруг издалека рассуждения:
– Ты видел иудеев?! – дивились воины,
На нижней площадке крича от возбуждения.

В смятении перебивали друг друга:
- Теперь – то они напугались!.. – орал кто-то.
- А вспомни, как били себя в грудь тогда!..
- Но больше всех возмущалось священство!..

- Ну, кошмар!.. Видал я землетрясения,
Обратился к сослуживцам один из солдат,
- Но такого никогда!.. - от удивления
Говорящий кидал на них испуганный взгляд,

Продолжив в ужасе, - Вся земля  в трещинах!..
- И полностью обвалилась часть длинной тропы! –
Показывал другой, а третий, пряча страх,
Вскричал, вздрагивая поражённо, – На ней трупы!..

- Оставь их!.. - перебил его кто-то резко,
Добавив, - На целый выводок змей будет меньше!..
- Ещё один пожар! – возвестил он веско,
Показывая, на зарево, - И сильнее, чем прежде!..

Второй, кивнув на Христа, вздрогнул невольно
И спросил, не обращая внимания на пожар:
- А что, Иисус, действительно умер?.. – беспокойно
Ожидая ответ, глядел на Страдальца, дрожа.

Один из солдат спросил насмешливо:
-А ты, что не видишь?! Ещё сомневаешься?!
Второй глянул на него недоверчиво,
Затем, переспросил – А ты не ошибаешься?

Иосиф с Никодимом, из-за скалы выйдя,
Где спасались от молний, приблизились к Лонгину.
- А можно Тело? - спросили, на него глядя.
- Отдать его может только Проконсул, идите к нему

 И быстрее, - поторопил Сотник тихо.
- Собрались иудеи получить разрешение
У Проконсула, - предупредил он их.
Хотят требовать для Христа новое унижение -

Перебить Ему голени!.. - сказал он.
- Не хочется, чтобы произошло такое бесчестье!..
Произнёс, сердито центурион.
- Откуда ты это знаешь?! – спросили друзья вместе.

- Донесение посыльного! Идите, -
Ответил он, договорив тихо, - я подожду.
И они помчались по крутой дороге
Надеясь опередить, не теряя надежду.

А Лонгин, приблизившись к Иоанну,
Что-то тихо сказал ему, затем, взяв копьё,
Посмотрел сочувственно на Марию,
Женщин, бережно хлопочущих вокруг Неё.

Убедившись, что в это страшное время
Все были к Кресту спиной, встал пред Распятым
И вонзил точно в сердце остриё копья,
Снизу вверх и справа налево, лишь ударом одним.

В глазах Иоанна застыл ужас в тот миг,
А лицо его исказилось от душевной боли.
Лонгин, заметив, сказал – Вот и всё, друг!..
И добавил, - Так лучше, лишь, мгновенье боли!.. -

Сотник убеждал, - Это, как для всадника!..
Без перебивания костей!..  Убедились все - был Он
Праведником Настоящим!.. - глядя на Агнца,
Провозгласил затем восхищённый центурион.

Из этой раны, оставшейся неподвижной,
Вытекла струйка крови и свернулась мгновенно.
Христос, смерился со Своей неизбежной
Участью, был тогда уже мёртв, иначе, несомненно,

При дыхании, оставленный копьём, след,
То расширялся бы, то сужался, и без конца
Кровоточил. Лонгин не нанёс Агнцу вред,
А избавил, лишь от унижения Сына Творца.

                ***

Пока длилось то трагическое действо,
Иосиф с Никодимом коротким путём спускались,
Стараясь выиграть время у злодейства.
Почти внизу они с Гамалиилом повстречались.

Старик, задыхаясь, карабкался вверх.
Ещё совсем недавно роскошное облачение его
Теперь в грязи, разодрано. Увидев их,
Воскликнул в страхе – Иосиф!.. Ты, что?! Бросил Его?!

- Я нет!..  Но ты здесь как?.. И в таком виде?..
Спросил Иосиф, удивлённый до глубины души.
Тот, в совершеннейшем недоумении,
Вцепившись в волосы, произнёс – Ужасные вещи!..

Знамение!.. Я был в Храме!.. – вскричал он вдруг.
Храмовые двери сорваны с петель! Пурпурная
Завеса разорвана!.. В глазах Рабби испуг,
Он продолжил карабкаться, голова его седая,

Взлохмачена, обнажена, что не допустимо!
Внезапно, глядя на них, выпалил, словно безумный:
- Святое Святых открыто!.. На нас анафема!..
Старик, задыхаясь, пустился вновь в путь трудный.

А друзья поражённо посмотрели Рабби вслед,
Друг на друга, вдруг проговорив одновременно:
«При Моих последних словах, - созрел ответ, -
Эти камни содрогнутся!» - Он предсказал ему  это!..

Вскричали восхищённо, ускоряя шаг.
Между горой и стенами города, внутри его
Блуждали в смятении люди на вид, как
Будто слабоумные. Они все кричали до того

Громко, то плакали, то причитали.
Слышались отдельные фразы, вопли  из толпы:
- Кровь Его пролилась огнём!.. – орали.
- Яхве явился посреди молний, и затем, чтобы

Изречь проклятье Храму!.. Слышались стоны:
- Гробницы!.. Гробницы!.. Гробницы!.. Гробницы!.. Гробницы!..
Войдя в город, Иосиф тут же поймал у стены
Симона, тот бился в неё головой и вопил – Гробницы!..

Иосиф с силой встряхнул его, говоря:
- Симон!.. Скажи же что-нибудь!.. Но тот вырвавшись,
Вскричал – Оставь меня!.. Оставь меня!..
Ты тоже мертвец!.. Все мертвецы!.. – и, задохнувшись,

Вопил – Все вышли!.. И проклинают меня!..
- Он сошёл с ума, - сказал Никодим, - оставь его!..
Друзья поспешили в Преторию, видя
Как город погружался в безумие от того,

Что случилось после смерти Иисуса.
Люди метались в сумраке улиц, били себя в грудь,
Сзади они, заслышав шаги или голоса,
В страхе оглядывались, отскакивая, меняя путь.

В одной из тёмных арок некий фарисей,
Заметив Никодима в белой одежде, в ужасе
Помчался, крича, пытаясь скрыться скорей,
Поняв вдруг, кто это стоит, повис на его шее,

Выпалив – Прошу!.. Не проклинай меня!..
Моя умершая матушка явилась и сказала:
- Будь проклят!..  Фарисей, схватив себя
За голову, плача пал на землю – Прокляла!..

- Мне страшно!.. Мне страшно!.. – выл от ужаса.
Иосиф проговорил, глянув на Никодима:
- Да все они просто обезумели от страха!
В Претории, они поняли, в чём же причина.

Открылись в момент землетрясения
Множество гробниц, и были люди, что видели
Скелеты, из всех могил в те мгновения
Вышедшие, что будто бы они вдруг принимали

Обличье человеческое на земле,
Обвиняли и проклинали всех тех виновных,
Принявших участие в богоубийстве,
И унизивших Величие Его, всех предавших.

                ***
А в это время Гамалиил, наконец,
Вскарабкался на верхнюю площадку Голгофы,
Упал у Креста, где Божий Агнец
Распят был, и со стоном произнёс слова мольбы –

- Знамение!.. Знамение!.. Скажи, что Ты
Прощаешь меня!.. Один звук, только один звук!..
Один всего, чтобы я понял, что Ты
Сейчас слышишь меня и прощаешь!.. Один звук!..

Моля слёзно, не догадывался старик,
Что Иисус уже мёртв, пока какой – то солдат,
Толкнув Его копьём, не сорвался в крик:
- Встань!.. Что орёшь?! Зря!.. Встань!.. – приказав опять,

Выпалил, волнуясь Гамалиилу:
- Он умер!.. И я, хоть и язычник, говорю тебе:
Этот, которого вы распяли тут,
Точно был Сыном Божьим!.. Ты поверь мне!..

- Умер?! – спросил в испуге Гамалиил, -
Ты умер?! О!.. Подняв голову, взглянул на Крест,
Вверх, на Христа, замученного ими.
Ужас, от осознания всего, содеянного здесь,

Читался у Рабби в слабовидящих глазах.
Но, видимо, и этого достаточно зрения,
Вполне, чтобы понять –  Агнец мёртв!.. Крах!..
Крах всему,!..  Не будет никому прощения...

Старик, едва разглядел скорбную группу
Женщин, что утешали почерневшую Марию и Иоанна,
Рыдающих горестно по левую сторону
От Креста и стоящего справа центуриона Лонгина,

Что вытянулся в почтительной позе.
Встав на колени и воздев руки, Гамалиил,
Плача взахлёб, тихо вымолвил всё же:
- Это был Ты!.. Это был Ты!.. – шепча, повинился:

- Нам больше нет прощения!.. – рыдал он,
Мы призвали на себя Твою Кровь!.. Она вопиет
К Небу, и теперь проклинает нас Оно!..
Ты был само Милосердие!.. Не говори, прошу, нет!..

- Скажу Я Тебе, - он, заплакав, продолжил
- Я, ничтожный Рабби Иудеи, - шептал он, -
- Да будет на нас Твоя Кровь, - и  возопил, -
- Умоляю Тебя!.. Окропи нас Ею!.. – просил,  он, -

- Лишь Она может, - он в просьбе тянул руку, -
Вымолить прощение!..  - проникновенно шептал,
Тайную свою, исповедуя в рыдании муку:
- Я получил всё же знамение, которое требовал!..

- Моему же внутреннему зрению
Мешают целые столетия духовной слепоты,
И препятствует новому желанию
И громкий голос моей вчерашней гордыни!..

- Помилуй меня!.. Свет мира!.. Пусть в эту тьму,
Что не постигла Тебя, упадёт, Твой луч, один хоть!..
И, плача, он продолжил исповедь Христу:
- Я старый иудей, верный тому, что справедливость

Есть для меня, - произнёс,  горько вздыхая, -
- Это было заблуждением.  Я - голая земля,
Древней Веры без насаждений!.. - сказал, рыдая.
Я – земля, где нет ещё ни семени, ни ростка -

- Веры новой!.. Я – выжженная пустыня!..
- Сотвори же Ты чудо! Пусть из убогого сердца
Старого упрямца, исчезнет гордыня,
А поднимется в нём цветок, носящий Твоё имя!..

- Мой скудный разум - в плену формулировок!..
Приди, как Избавитель!.. – взмолился Гамалиил,
Руки вознося к Христу, а к Небу - кивок,
Старик произнёс с надеждой, - Исайя говорил:

«Он понёс наказание за грешников
И взял на Себя грехи многих». О!.. И мои грехи
Тоже, Иисус Назарянин, средь тех рядов!..
И встал, глядя на Крест, явленный из тьмы.

Рабби, согнутый, постаревший, приниженный,
Уходил прочь, не оглядываясь, унося в душе
Горечь, что слеп, и сам собой пристыженный,
Оттого, что не распознал Божьего Сына во Христе.