Узбекский брат Илюши Обломова

БОЛА ДАДАВОЙ - УЗБЕКСКИЙ "БРАТ" ИЛЮШИ ОБЛОМОВА?,
или ОБЛОМОВЩИНА ПО-АЗИАТСКИ.


У нас в народе говорят «репу чесать». Грубовато, простовато. Однако же «перевод» более благородный – думать, размышлять. Можно было бы репу заменить на тыкву. Да, так и поступим. Ближе к «языку» оригинала окажемся.
Итак, ковок. Тыква по-узбекски. Не такая круглая, как наша (наша??), из которой при покровительстве феи Золушка исполняет свою хрустальную мечту. Азиатская похожа на тар. Понимаю, мои пояснения пробуждают у вас новые вопросы. Тар – восточно-среднеазиатский струнный щипковый музыкальный инструмент. На вид нечто вроде груши...
Ах, всё равно, что за плод! Чесать – не перечесать! Вот только как объяснить среднестатистическому среднеазиату, что такое «обломовщина»?..

В настоящем изложении я настаиваю на комическом отображении действительности. Тем более ярко будет выражено трагическое начало и трагический конец русской действительной мысли. Однако трагизм – не диагноз русской души. Это её сила. Сила мысленности, переживания, поиска смыслов и справедливостей (или, скорее – причин несправедливостей), сила человечности. (Да и в сущности, что может быть главнее тишины и покоя? Вопрос не риторический. Он требует, требует ответа. И ответ этот – ничего!..)
Кроме прочего, комическое начало исключительно свойственно азиатскому литературному наследию. Сам Иван Александрович Гончаров, автор бессмертного романа, не лишён был расположенности к своему герою, а страницы произведения пропитаны тонким, добрым юмором.

Почти на пятьдесят языков мира был переведён «Обломов». Узбекскому не выпало везение. Правда, отрывки из романа были переведены на сопредельный таджикский язык. Всё же для широкого азиатского читателя, полагаю, «обломовщина» так и осталась тайной за семью печатями. Печатями этническими, лингвистическими, духовными.

Ближе всего (опираюсь на свой читательский опыт) к Илюше Обломову подошёл на своих пухлых, загорелых ножках узбекский мальчик Дадавой из совсем небольшого рассказа несравненного детского писателя Узбекской ССР Латифа Махмудова «Тыква муллы Дадавоя». (Мулла в данном случае – лишь философское сравнение не по годам умозрительного ребёнка с мусульманским священнослужителем).

Для начала припомним Илюшин образ:

     Какой он хорошенький, красненький, полный! Щёчки такие кругленькие, что иной
     шалун надуется нарочно, а таких не сделает.
     Няня ждёт его пробуждения. Она начинает натягивать ему чулочки; он не
     даётся, шалит, болтает ногами; няня ловит его, и оба они хохочут.
     Наконец удалось ей поднять его на ноги; она умывает его, причёсывает головку
     и ведёт к матери.

Дадавой такой же пухленький. Такой же ладненький. Под такой же всепоглощающей опекой, правда, бабушкиной:

     – Смотрите, как мой внучек спит!.. Сейчас он встанет, персиков покушает!..
     Ой, внучек, не ходи сам, споткнёшься!.. Эй, Айша, чего сидишь, принеси брату
     то, подай другое!..
     Маленькая сухонькая бабушка вилась вокруг внука, словно пчёлка, с ласковым
     жужжанием. Но была сразу готова ужалить всякого, кто посмотрел бы на Дадавоя
     косо.
     (...)
     Бабушка напекла слоёных пирожков, самые румяные отложила для внука, накрыла
     их полотенцем, чтобы не простыли к тому моменту, когда он встанет.
     (...)
     – Я тебе маставу приготовила (...)
     – Это что же, опять вставать?
     – Можно и не вставать, – сказала бабушка. – Я сейчас умыться принесу...

Бола (мальчик) Дадавой - гедонист, гурман (проведём параллель: “после того началось кормление его булочками, сухариками, сливочками” – И.Г.). И лентяй, конечно, порядочный. Да присущая восточная хитреца – на своём месте. Но мечтатель и мыслитель – тоже порядочный (“глубокомыслия у него хоть отбавляй” – Л.М.; “...он иногда вдруг присмиреет, сидя подле няни, и смотрит на всё так пристально. Детский ум его наблюдает все совершающиеся перед ним явления; они западают глубоко в душу его, потом растут и зреют вместе с ним”. – И.Г.).

Обломовщину стоит вывести за рамки лени. “Даже вседневное лежанье у Ильи Ильича «не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя”. (И.Г.)
Обломовщина – нечто большее и глубжее. Это огромное, доброе, мягкое сердце. “Лентяи... – люди незлобные, безвредные...” – замечает в своём детском рассказе Латиф Махмудов.
Из разговора писателя с мальчиком:

     – Футболом не интересуешься?
     — Зачем, скажите, бегать, кричать, ноги бить?
        Надо тихо-мирно жить.

В футбол Илюшенька Обломов не играл, но по детству был вполне подвижным (“Ах ты, Господи, что за ребёнок, за юла такая! Да посидишь ли ты смирно, сударь? Стыдно!” – говорила нянька". – И.Г.)

Собеседник Дадавоя продолжает допытываться:

     — А книги читать любишь?
(Припомним: Илья Ильич Обломов как загорался к книгам, так и остывал.)
     От съеденного бутерброда у него, видимо, поднялось настроение, он даже
     хихикнул.
     — Ну да, ещё! Все книги о том, как люди суетятся.
        Если бы хоть одна была про сны...

На этом месте непременно стоит прерваться. Непременно! И вот я уже начинаю сомневаться, что Латиф Махмудов не был знаком с романом Гончарова.
Сны... Сон Обломова... В нём, правда,

     ...нет высоких гор, скал и пропастей...
     ...Горы и пропасти созданы тоже не для увеселения человека. Они грозны,
     страшны, как выпущенные и устремлённые на него когти и зубы дикого зверя;
     они слишком живо напоминают нам бренный состав наш и держат в страхе и тоске
     за жизнь...
 
...однако же есть место и близкому небу, и весело журчащей речке, и приветливо мигающим звёздам, и солнцу, солнцу, солнцу!
Эх, как назло всегда приходится просыпаться, даже в воскресенье. А как сладко спалось... Кстати, о сладости:

     Он вытащил из кармана конфету, не спеша развернул и сунул в рот. И стал
     посасывать, причмокивая и закрыв глазки.
     — Если уснуть с конфетой во рту, обязательно приснится сладкий сон.
     — А не прилипнет за ночь язык к небу? — спросил я,
     — Э-э! — сказал он наставительно.— Надо такой язык иметь, который не
     прилипает.
     Да, глубокомыслия у него было хоть отбавляй.
     В конце концов мы с ним разговорились, и он поведал мне о своей жизни. То
     есть не о всей, не со дня рождения, а о последнем годе. О своих удивительных
     сладких снах.
     — Вы с блокнотом... вы что, писатель? — спросил он.
     Я скромно сказал, что хочу стать писателем.
     — Когда будете писать обо мне, положите в рот конфету,— посоветовал он.
     Тогда это меня удивило. Но вот я сел за стол и чувствую, что не идет
     рассказ, не пишется так, как я бы хотел. Вспомнив совет муллы Дадавоя, набил
     рот конфетами. И — пошло! Мысли потекли сладенькие. Лентяи, подумал я, люди
     незлобные, безвредные, от природы мечтательные. Почему они помногу спят? Да
     ведь все просто: то, что они не успевают совершить наяву, доделывают в своих
     снах.
     Они хорошие люди! — думал я, запивая конфеты чаем.

К сожалению, автор не сдержал своего слова: он превратил Дадавоя из «хорошего» лентяя обратно в «нехорошего». А потом – в подтянутого подростка, спортсмена, активного «деятеля» жизни. История на этом заканчивается, но, бьюсь об заклад, мальчик непременно должен был утратить чистоту и созерцательность мысли, мечтательность, непосредственность и непохожесть на других ребят.
Вот последние, уверенные, чеканные строки узбекского автора:

     — Конфеты — долой! — сказал я себе. Сладкие мысли — долой!
       Надо работать! Надо писать рассказы о хороших людях.

Хорошо. А кто такие – хорошие люди? Деловые, спортивные, вечно занятые, белками крутящиеся в колесе жизни (да так, что одно из двух – или электричество, или огонь добыть можно)? Оббо! Нет-нет.

Да-да... Недолго летал узбекский Илюша Обломов. Невысоко летал. Но красиво летал. Особенно с арбы...


P.S.

Рецепт «Обломовщины по-азиатски».

Необходимо взять (сколько? да побольше!):
- мастовы – жидкого плова (фаршу не жалеть!); мастову подавать с травкой и кислым молоком;
- самсы!;
- мно-о-го–мно-о-го персиков (пожалуйста, очищенных; это будет и еда, и питьё; а глотать можно и с косточками);
- самый крупный арбуз!;
- самый крупный помидор (чтобы даже в рот не влазил, извините);
- горсть карамелек (за щекой всегда должна быть карамелька!);
- и... самую большую и спелую тыкву...
Всё это взять... Взять и... Положить в одного мальчика! Не забыть сдобрить родительским отсутствием, слепой, всепоглощающей бабушкиной заботой и изредка бунтующей покорностью младшей сестры.
 
Что ещё забыли? Ах, горы-степи и солнце, солнце, солнце!!!