Чермянское побоище

Воскресение, 6 ноября 2022. Еду на Бабушкинскую. Около шести вечера.
Покупаю в худ. салоне две рамки: пластиковую 24 Х 30 за 250 р. и деревянную
20 Х 30 за 300. Сажусь без задержки на 238-й, идущий от Лосиноостровской.
Сначала занимаю место в середине салона, но там в ноги дует печка,
становится жарко и душно. Пересаживаюсь на сиденье позади салона –
на возвышении. В скором времени эта позиция сыграет определённую роль.

На остановке Проезд Дежнёва, д. 32 в автобус вошли кавказцы – двое или трое.
Уселись на свободные места рядом со мной. Один – по правую руку
(этот оказался мирный), второй – напротив, но ниже. Он был под хмельком
и сразу же заговорил со мной, причём без всякого дружелюбия и обычного
“брат”. “Что-то холодно. Давай здесь костёр разведём! – и показывает глазами
на пол. – Погреемся!” Я решил, что это такой горский юмор, и улыбнулся
на всякий случай. “Ну, разжигай!” – и смотрит на меня выжидательно.
“Разожги сам!”

Мой ответ ему не понравился. Глаза злые. В манере говорить чувствуется
вызов. Крепкий, плотный, ниже меня, но руки и ноги заметно толще. Лет 40 –
45 на вид. Голова в шишках и буграх – очевидно, от занятий единоборствами.
Скоро я испытал его навыки на своей шее, подвергшейся поочерёдно разным
захватам.

“Ты не москвич, я вижу. Ты бродяга. Где ты живёшь? – Здесь. – Где именно? –
В Отрадном. – И я здесь живу с 91-го года. Но я же не москвич! Москвичей
в Москве не осталось. Все воевать уехали! – он делает кивок в сторону и
усмехается. – Все воевать уехали! Тьфу, разговаривать не с кем”.

Отвратительная манера допроса. Я отвечаю тихо и с явной неохотой, но просто
молчать тоже невозможно. Он забирает позицию за позицией, т. е. узнаёт обо
мне больше и больше – и всё пока под видом простой любознательности.
В то же время хамская и оскорбительная интонация становится всё отчётливее.

Я посмотрел вправо и убедился, что второй дистанцируется от происходящего.
Это меня успокоило. Значит, иметь дело с одним.

“Твой отец в Москве родился? – Да. – В каком году?” Мне это надоело.
“Слишком много вопросов! – Что?” Он не расслышал. Тогда я стал говорить
нарочито громко, кое-кто в автобусе обернулся. Ему это опять не понравилось.
“Что ты кричишь? – Ты слышишь плохо. Чтоб расслышал! – Я тебя
спрашиваю! – Ты что, следователь?”

Интуиция подвела московского горца дважды: во-первых, я всё-таки москвич.
Как говорит в насмешку моя жена, “на Кутузовском проспекте родился”.
Во-вторых, он отчего-то решил, что я так просто буду сидеть и ждать.
Между тем я заранее незаметно освободил правую руку и соединил пальцы,
чтоб в нужный момент они правильно сложились в кулак. Сумка с документами
и пакет с рамками переместились в левую.

В определении своей личности как “бродяга” я не усмотрел ничего обидного.
Даже забавно, когда о тебе судят настолько превратно. А вот “следователь” для
визави явно стал последней каплей; он почему-то ощутил себя оскорблённым.
Возможно, здесь была какая-то застарелая травма, полученная вследствие
контакта с правоохранительной системой. “Почему следователь?! Щас я тебе
хлебало разобью!” (он выразился грубее).

Он рывком вскочил с сиденья и сделал шаг мне навстречу. Конечно, я видел
это движение с самого начала. Дистанция была оптимальная: он ещё
не доставал до моего лица, а я до его – вполне. И руки у него были низковато.
Я приподнялся и жёстко пробил в середину этой агрессивной головы.
Нос оказался мягким и всхлипнул. Голова заметно мотнулась назад.
Но дело на этом не закончилось, скорее напротив. Я выиграл одну секунду,
не более. Со второй попытки враг сократил дистанцию и практически
вошёл в клинч. Пахло водкой, кожей и каким-то парфюмом.

Моя правая рука ещё оставалась относительно свободной. Теперь я бил
крюками, т. е. с согнутым локтем. И бил довольно удачно: не промахнулся
ни разу, три или четыре раза плотно приложился к щеке и виску.
Лампочку, по боксёрскому выражению, каждый раз встряхивало. Удивительно:
мой писательский кулак не пострадал от столкновения с твёрдой черепной
костью борца. Аффект, наверное. Его голова вибрировала, подобно тыкве
или дыне, которую проверяют на зрелость. Ощущение, что бьёшь по поварской
доске, на которой блином раскатано тесто.

Но вот обе руки связаны, враг прямо передо мной, и теперь уже он выше на
ступеньку. У меня есть ещё одна возможность. Резко бью его головой в лицо,
попадаю в зубы или в подбородок. У меня на лбу осталась ссадина, у него –
никаких внешних повреждений. Это я несколько позднее увидел, т. к. он
провёл бросок, я слетел со ступени на пол и он со мной. Поединок
перешёл в партер. Думаю, со стороны всё это выглядело не спортивно и
даже безобразно. Автобус ехал вдоль Чермянки как ни в чём не бывало,
но мне показалось – медленнее, чтоб не помешать борцам излишней тряской.

Ложась на пол, услышал, как подо мной что-то захрустело: то ли рамка, то ли
стекло на ней. Что ж, лес рубят – щепки летят. Я видел только толстые руки в
чёрных рукавах кожанки, и было ясно, что противник готовит захват.
И действительно, моя шея оказалась в тисках. Всё-таки удалось сделать так,
что он не сдавил мне горло. Дальнейшие мои усилия состояли в том,
чтобы вытащить голову. Кое-как мне удалось это, а потом и подняться.
Каким образом – не помню, память выключилась на время.

Раздавались нервные женские крики. Я оглядел салон автобуса. Ристалище
освободилось от посторонних: все сгрудились на передней площадке возле
кабины. Враг правой рукой вцепился мне в горло через плотный шарф. Я
локтем правой же давил ему на кадык. Это была патовая ситуация. На его
лице не было ни  гемотом, ни крови. А я так старался! “Ты ударил меня!” –
тихо, отчётливо проговорил он. Наверно, приходило осознание этого
возмутительного факта. А то он собирался сделать что-то другое!

Наступила развязка. Решительно подошёл крепкий молодой мужчина и отлепил
его руку от моей шеи. Сразу же я опустил свою, чтобы обозначить мирные
намерения. “Спасибо!” – сказал я и приложил руку к груди. Это была живая,
искренняя благодарность.

В этот момент автобус притормозил, двери открылись. Остановка Универсам
на улице Римского-Корсакова. В 238-м мне больше нечего было делать.
Я внимательно осмотрел пол и сиденья на предмет потерь. На полу лежал
чёрный разбитый смартфон – весь в сетке трещин. Точно не мой. Хорошо!
Я испытал чувство глубокого удовлетворения. Размен копеечная рамка –
гаджет – в мою пользу.

Любопытно: я так и не выпустил из левой руки сумку и пакет. Инстинкт
собственника – точно один из базовых. Сумку я извалял в пыли, пакет был
изорван и растянут. Внутри бренчали обломки. Восстановлению не подлежит.

Первую половину боя забрал я (по очкам). Вторую – противник. Концовка
получилась ничейной. Поле боя тоже ни за кем не осталось: кавказца взяли
под руки и провели на переднюю площадку в тот момент, когда я вышел
на свежий ноябрьский воздух. Дыхание сильно сбилось – и долго ещё не
восстанавливалось. Болело бедро: падая, я приложился к ребру ступеньки.

Перед зеркальной стеной лифта я внимательно изучил своё гладковыбритое
лицо. “Тогда считать мы стали раны...” Ссадина на лбу. Царапина на левой
щеке. Красное пятно на шее, куда вдавились пальцы. Болит правое ухо,
не притронуться. Понятно: захват и последующая борьба. Вот почему у борцов
сплющенные, изуродованные уши.

07. 11. 2022