Молись

У историй моих вечно грустный трагичный финал,
Я бы стёр их, будь всё у меня хорошо.
Я сижу на балконе с бутылкой сухого вина,
Без тебя я для мира отныне чужой.

Вспомни робкие взгляды, касания бледных рук,
Шелест листьев опавших и белый дым.
Я в ту ночь осознал, что однажды точно умру,
Что увяну, словно этой зимой цветы.

Я хотел зарыдать, но молчал, как ни в чём
Не бывало, пока ты вино пила.
Обнажен перед сталью, с пустотой обручён,
Я сам себе и Христос и Пилат.

Ты ушла тогда утром, закурив на холодном ветру,
Остальное, увы, для меня миражи.
Я боюсь признавать, что однажды точно умру,
Хоть, по сути, ни дня без тебя и не жил.

Ты прости меня, мне безумно страшно умирать,
Прикрывши кофтой рану ножевую.
Я, может, оживу когда нибудь в иных мирах,
А может, никогда не оживу я.

Мой детский рваный Бог, пожалуйста, хоть раз позволь
Тоске исчезнуть, пульсу участиться.
Войди в меня, как двести тысяч раскаленных вольт,
Войди в меня и стань моей частицей.

Мне страшно в одиночку умирать, прости за розы,
Шепчу я, эпитафию опять слагая.
На кладбище и в голове играет вечный Моцарт,
Но мы его уже не слышим, дорогая.

И плачут трубы по домам, гудят электро провода,
На часах без пяти смерть.
Я по шлюхам любовь свою давно промотал,
Так что ныне мне не о чем спеть.

А молчание душит ночами во тьме, и пусть
Рассуждать о прекрасном устал.
Я сверну куда то в пустые дворы и напьюсь
Неразбавленной крови Христа.

Все стихи мои полная чепуха и детская ерунда,
Но пойми, ради них я терпел
Эту горькую жизнь, говоря с Господом так,
Будто мы с ним давно наравне.

Под рубашкой ожог и подвеска на острых ключицах,
Я в спирте сжигаю пламя страсти.
Погляди, я пытался, однако не смог научиться,
Ты мой лучший эскиз, но нужен ластик.

Если мир уцелеет, милая, прочти это внукам,
Остывает земля на моих страницах.
Погибать без тебя бесконечно страшная мука,
Ты уже не придёшь, я с тобой не сумею проститься.

Утопая в тоске, что толкает меня на творчество,
Я хочу удалиться под месяцем.
Нажимаю все кнопки, но игра не закончится,
Ты считаешь рубли, я попытки повеситься.

Мы подставили спины под пули, десятки спин,
Если будешь молиться, душу отрубят.
Только небо спит и ему безразличен твой крик,
Что неспешно идет на убыль.

Разрываются пули, колышется месяца серп,
Горя много, каждому хватит.
Если будешь молиться, валяй, помолись за всех,
А за тех, кто не умер, молись вдвойне, солдатик.

И не важно, теракты, расстрелы, поэта все это ранит,
Все это ему одинаково болит.
Бредущий по пепелищу, потерянный меж мирами,
Поэт ищет слова для стихов молитв.

Ему все равно, поймут ли, наградят ли раем,
Он кончается как эта строка.
Он грезит о тихой смерти, устав от ходьбы по краю,
Но лезвие чертит узор на его руках.

Поэту все время плохо, поэт бесконечно болен,
Мечтает шагнуть с моста.
Он гасится всем чем может, он топится в алкоголе,
Молись, чтоб поэтом не стать.