Напрасно

Когда то каждый божий день готов был умереть
За девушку одну, которой я безмерно вдохновлялся.
А ныне говорю и знаю, чувства - полный бред,
Ведь музы все, покинувши меня, отныне стали мясом.

И каждый божий день труднее мне о счастье рассуждать,
И я уверен, что навряд ли с кем то встречу старость.
Меня полжизни мучает безмерная нужда
В каких либо эмоциях, которых больше не осталось.

Однако вскоре плач и крик мой будет утихать,
И я с тоской напару буду ждать у твоей дв`ери.
Пожалуйста, не верь же всем моим стихам,
Мне самому так часто не хочется им верить.

Я брошу свое тело где нибудь на эту осень,
И я привыкну наконец считать смертельные потери.
Творец зовётся Богом, он меня уже не спросит,
Творец зовётся Господом, но даже он не вынесет моих истерик.

А ты поцелуешь меня прямо в кровавые губы,
Но ты все равно останешься для меня чужой на словах.
Я больше никогда не поверю тебе, ведь Иуда
Тоже прямо в кровавые губы целовал Христа.

Все люди в этой каторге кончают абсолютно одинаково,
Слезами и прощанием не отменить сей приговор.
Но я так набожно молю, чтоб ты меня оплакала
Меня. И больше в своей жизни никогда и никого.

Ведь истина повсюду мечется, особенно в слезах,
Бездумно капающих с чьих то бледных скул.
Дабы они пытаются взрастить как райский сад
Всю внутреннюю человеческую на земле тоску.

Ведь истина повсюду плещется, особенно в свинце,
В шумящем выстреле и звуке от курка, заметь,
Ведь истина такая же общая и правдивая цель
Той ржавой пули, которая несёт земную смерть.

Ведь истина повсюду раскидана, как нервный взгляд
Очередного висельника распятого, и безумный вой
Тех, чьи сердца неимоверно по нему болят,
Тех, кто по настоящему в жизни ценил его.

Истина горит везде, в ране ли, что нескончаемо кровит
Или в чистой трезвости, а для кого то в вине.
Только ты мне поверь, в твоей мнимой любви
Истины никогда не будет и не было, там её вовсе нет.

Я каждый текст свой понапрасну возьму и выжгу
У себя под изрезанной кожей, подумаешь пусть.
Ты говорила, наше счастье любит только тишину,
Но прекрасно знала, как сильно я тишины боюсь.

И на твоих руках, я обещаю угаснуть как церковная свеча,
Я обещаю, что моя душа ещё во мгле заискрит.
Ты говорила, что о нашем счастье принято молчать,
Ну а теперь послушай же мой вечный крик.

И знаешь, я бы выстроил здесь новый храм,
Там, где ранее рухнул без остатка прежний.
Но поверь, это самая дьявольская из всех игра
Потому что никогда не залатать ту брешь мне.

Все давно сгорело, а я сижу как в склепе,
Что находится под рёбрами слева? Назови.
Здесь повсюду развалины, прах и чёрный пепел,
Что сутками вынуждают меня молиться им.

И знаешь, я воздвиг бы здесь храм, но пыль
На этих мёртвых развалинах мне в разы дороже
Сотни тысяч новых и самых чистых святынь,
Которыми я фанатично покорён и виной заложен.

На моей бледной коже ещё видны ладони муз,
Тех, что даже ставши мне совсем чужими,
Будут и дальше меня ломать, доколь не сорвусь.
И привычное мне пепелище станет ещё длинней и шире.

Но покуда есть память и свет из её глубин,
Оборванная душа будет скована телом пьяницы.
В день когда я забуду как сильно тебя любил
От меня ничего уже больше совсем не останется.

Ведь в пленительном танце, в касаниях пальцев,
В касаниях губ таких горьких от слез, как мир,
Ты именно та, кто навсегда сумеет остаться
Той последней, кого я когда либо полюбил.

Ты мой оборванный Господом вздох и выстрел,
Ты мечта, из отжитых кем то далёким, лет.
Но все обязательно кончится слишком быстро,
Чтобы нам больше не было о чём потом жалеть.

Ты рвешься к небу? Постой же, скажу, сначала
Ты смерть нелюбимого писаки своего отпразднуй.
Ведь все, что здесь сейчас для тебя прозвучало,
Все это как и всегда было абсолютно напрасно.