Люди. Фернандо Пессоа. Саргасовая мгла

.







САРГАСОВАЯ МГЛА

Автор: Фернандо ПЕССОА
Перевод
Геннадий ЗЕЛЬДОВИЧ (1-9)
Борис СЛУЦКИЙ (10)
Ирина ФЕЩЕНКО-СКВОРЦОВА (11-12)



СОДЕРЖАНИЕ:

- Позволь, арфистка, целовать позволь
- Своих часов бессонный шелкопряд
- Сюда я прихожу издалека
- Посланник неизвестного владыки
- Как если б вдруг фонтаны замолчали
- Глухая ночь, простри ко мне персты,
- Когда от жизни пробудит природа
- Однако прежде прозвучало Слово
- Однако здесь, бредя осиротело
- О Дейзи, как только умру, должна ты
- Пастушка, ты брела в густых туманах
- Посланец я, но от меня таят


===================================_ld_====


***
Позволь, арфистка, целовать позволь  –
Но не ладонь, а взмах твоей ладони:
Чтоб этот Жест во глубине бессоний
Стал только Жестом, обернулся столь
Бесплотным и уже избывшим боль,
Сколь стали на старинном медальоне
Коленопреклоненные в короне,
Которых вящий покорил король.
Ты сделалась прибытком и разором,
Луною, что крадется по озерам,
Когда вокруг чернеется камыш…
Ты отзвук в сталактитовой пещере;
И если обретением даришь,
То только обретением потери.


***
Своих часов бессонный шелкопряд,
Ты ускользаешь наподобье тени,
Отсрочивая для своих молений
Уже давно предвещанный обряд.
И эти губы в океанской пене
Укором нерасслышанным корят;
И чем длиннее череда утрат,
Тем вечер и крылатей, и забвенней.
Все перволунья хочется исплавать  –
И только жижа булькает в углу;
Стоячая засасывает заводь…
Я буду царь, но буду не теперь я…
И я машу в саргасовую мглу
За океаном моего безверья.


***
Сюда я прихожу издалека,
И я дышу туманом и раздором,
Неся свой образ пасмурный, в котором
Есть образ неземного двойника.
Я был когда-то, в прошлые века,
Не Боабдилем,* но прощальным взором,
Скользящим по гранадским косогорам,
Где залегла навечная тоска.
Я павшая гранадская держава,
Сиротствую у мира на виду…
Дорога есть, а цели не найду.
Я сам своя смертельная отрава,
Вчерашняя ненадобная слава,
Подсолнечник в бессолнечном саду.
__________________
Боабдиль – последний мавританский калиф в Испании (1482-1492), бежал из Гранады, впоследствии убит в Африке.

***
Посланник неизвестного владыки,
Я сам не знаю, что я говорю.
Мои слова, угодные царю,
Мне кажутся бессмысленны и дики.
Распался я на образ двоеликий,
Две части меж собой не замирю:
То робко приближаюсь к алтарю,
То изрыгаю варварские зыки.
А есть ли Царь, не ведаю поныне.
Забыть о нем – назначено уроком…
Дано мне целью – странствовать в пустыне.
Но прежде, чем создалось естество,
В безмерье и в довременье далеком,
Я был вблизи от Бога моего…

***
Как если б вдруг фонтаны замолчали
(Напрасен взор, утопленный во взоре), –
Так, сновиденью моему не вторя,
Тот голос, что родился из печали,
Теперь умолк… Уже не в карнавале,
Без музыки, без крыльев средь лазори,
Таинственность, молчащая, как море,
Приходит в обезветренные дали…
Пейзаж вдали – он только лишь на то нам,
Чтоб стало тихо, если мы нисходим
В таинственность, при часе благосклонном…
И где-то есть безмолвная природа,
И где-то мир с движеньем и бесплодьем…
И где-то Бог – Замковым Камнем свода…


***
Глухая ночь, простри ко мне персты,
Усынови… Я был во время оно…  –
Я есмь король, отрекшийся от трона
Моей тревоги и моей мечты.
Мой меч, тяжелый свыше моготы,
Которым овладел я беззаконно,
И непосильный скипетр и корона  –
В чужую длань да будут приняты.
Теперь и бесполезную кольчугу,
И шпоры, что звенели от испугу,
Я бросил пред палатой короля.
С душой и телом я покончил счеты  –
И возвращаюсь в древние темноты,
Как вечером усталая земля.


***
Когда от жизни пробудит природа,
Себя поймем и вызнаем секрет
Паденья в Тело, этого ухода
Из духа в Ночь, из просветленья в бред, –
О сне земли, о свете небосвода
Прозрим ли Правду после стольких лет?
Увы! душе без проку и свобода,
И даже в Боге этой Правды нет.
И даже Бог явился Божьим сыном:
Святой Адам, он тоже грехопал.
Творитель наш и потому сродни нам,
Он создан был, а Правда отлетела.
Безмолвен Дух, как мировой Провал.
И чужд ей мир, который – Божье Тело.


***
Однако прежде прозвучало Слово,
Утраченное в тот же самый миг,
Когда из Тьмы Предвечный Луч возник,
Угаснувший средь хаоса ночного.
Но сознавая свой превратный лик,
Сама из Тьмы, Душа в себе готова
Узнать сиянье радостного зова,
Распятых Роз таинственный язык.
Хранители небесного порога,
Отправимся искать за гранью Бога
Секрет Магистра: сбросив забытье,
К самим себе очнувшиеся в Слове,
Очищены в неостудимой крови, –
Отсюда к Богу, льющему ее.


***
Однако здесь, бредя осиротело,
Себя сновидим, явь не обретем,
И если сердце Правду разглядело,
То Правда обращается в фантом.
Пустые тени, алчущие тела,
Его найдя, узнаем ли о том,
Пустоты стискивая то и дело
В объятье нашем призрачно-пустом?
Ужель Душа не отомкнет засовы,
Не станет знать, что дверь не заперта,
А только – выйти и пойти на зовы?
Немому и усопшему для плоти,
Но с Книгою в закрытом переплете,
Отцу Магистру явлены врата.


***
О Дейзи, как только умру, должна ты
Сказать моим друзьям, что ты скорбишь,
А если ты душою покривишь,
Раскаиваться, право же, не надо.
Потом из Лондона отправься в Йорк скорей
(Ты родилась  –  я часто слышал  –  в Йорке,
Но это все обман и отговорки)
И расскажи о гибели моей Мальчишке бедному.
Лишь с ним был счастлив я,
О чем ты не имела представленья.
Он вести тоже не предаст значенья.
И Сесили пусть знает про меня,
Что верила спроста в мое величье...
Пусть гром разит всех в мире без различья!


***
Пастушка, ты брела в густых туманах
Путем несовершенства моего –
Прощенья жестом было для него
То стадо между трав благоуханных…
«Ты королевой будешь в дальних странах», –
Однажды предрекли, но отчего
Ушла, меня оставив одного?
Лишь тень скользит от юбок домотканых…
И быть тебе, как прежде, той же девой,
И в дальних землях в облике знакомом,
Пастушкой тихой, а не королевой,
Идущей вдаль пастушкою простой,
А мне – мостом непрочным над разломом
Меж будущим неясным и мечтой…


***
Посланец я, но от меня таят
Посланий смысл, и речь моя потоком
Слетает с губ, и мню себя пророком,
И сам как будто надвое разъят…
Я тот, чьи прорицанья свет струят,
И я – ничтожный червь во рву глубоком,
И миссия моя – к людским пророкам
Внушает мне презренья грозный яд…
А вдруг умолкнет голос отдаленный,
И сам себя на царство я венчал,
Своей гордыней страшно ослепленный?
Но ширится высокая тревога,
Оттуда, из начала всех начал…
И – вот оно, прикосновенье Бога…