Торчит из человеческой глуши
иглой протоевангельская письменность,
воткнувшись в неопознанность души
моей. Ступивший в реченную низменность,
познав порок языковых страстей,
я обращаюсь в вещное речение,
дающее в неравенстве мастей
живое францисканское сечение,
и, говоря о чём-то бунтовском,
во всех своих страстных существованиях
я пользуюсь всерусским языком
на общих алфавитных основаниях.
Как часть пропорции от света и от тьмы
я принимаю речь обетованную,
я речность принимаю от толпы –
покатую, смурную, балаганную.
Свернувшись в нервный, напряжённый ком,
мы образуем плотское сращение,
и оставляет души на потом
Его тысячерукое прощение.
Свидетельство о публикации №122110408453