Детство босоногое моё

                (Сначала было слово(библия)

Меня часто спрашивают, как я вдруг стала писателем? Трудно коротко ответить…
Но для себя я сделала вывод, что вся дальнейшая судьба человека зависит от детства.
Поэтому хочу начать своё повествование с самых ярких эпизодов моего раннего существования на этом свете.
       Сознавать себя я стала сразу после отлучения от груди. Мне тогда было около двух лет. В тот день меня проверяли – возьму ли я грудь или нет.  Внутренний голос говорил мне, что не надо бы брать, но хотелось узнать, что это такое.
    Я только открыла рот, и соседка, инициатор проверки, стала плевать и говорить, что это «бяка».  Я ещё не говорила, но подумала: - Сами говорят –
возьми, и сами же говорят. что это «бяка». Или примерно так…

          Следующий эпизод –это когда я сиганула с печки. Мой четырёхлетний брат               
сидел со мной и выполнял роль няньки. Он вставал на четвереньки и изображал из себя лошадку. Я влезала к нему на спину, а Петька брыкался, чтобы               
сбросить меня. Было очень весело. Но как – то он встал на самом краю печки               
и я полетела вниз. На лбу образовалась шишка размером с грецкий орех. Врач сказал,
что когда станет учиться, то моя травма                может повлиять на зрение.
        Когда к нам приходил кто – то, всегда начиналась одна и та же песня: - Ой, какие
глаза чёрные, наверно, не моешь никогда? Первый раз я послушно пошла в чулан,
склонилась над ведром и смочила только одни глаза водой. Но во второй раз и все последующие – накось выкуси. Меня на мякине не проведёшь. –Сколько их не мой, они всё равно остаются чёрными. Это был новый постулат, что взрослым нельзя верить.


           Отца я не помню, он ушёл на финскую войну и к нам уже не вернулся.
Мать получила похоронку. Она осталась одна с двумя детьми. Мой брат был
старше меня на два года. Няньку трудно было найти. Все работали в колхозе.
Поэтому мы часто оставались дома одни.  Зимой работы не было.  А летом
мать закрывала нас на замок, чтобы не зашли нищие или цыгане и не обворовали нас.
Для Петьки она к окну приставила калитку – вроде лесенки, чтобы он мог вылезать,
когда ему захочется погулять. А гулять ему хотелось всегда. Поэтому я сидела одна и плакала пока не засну. Однажды я тоже решила погулять. Открыла окно, спустила
ноги, но они не достали до поперечной перекладины. Я сорвалась и полетела, но зацепилась сарафанчиком за колышек и повисла головой вниз. Какая –то бабушка шла мимо и увидела, что висит красная тряпка и орёт благим матом. Она посадила меня на подоконник, закрыла окно, и погрозила кулаком. Интересно устроена детская память.  Я помню только как спустила вниз ноги, и больше ничего не помню.
        Когда я подросла, то стала часто посещать свою бабушку по отцу Домну Васильевну. Она знала наизусть множество русских народных сказок и рассказывала их мне. Я просила повторять их снова и снова. Иллюстрации к сказкам плыли у меня перед глазами, как мультики. Бабушка и давала мне первые уроки «челоковедения».
«Ты такая простофиля», - говорила она, - к тебе в рот въедут на телеге, а ты и не заметишь.
И это правда. Привожу примеры. Как – то мы катались на санках с моей подружкой
Галей. Она сделала мне предложение: - Давай ты сначала довезёшь меня до дома, а потом я тебя. А когда я её подвезла к крылечку, то она быстро ускакала домой.
Потом летом, после дождя, мы бегали с ней по лужам, она поскользнулась
и шлёпнулась в лужу. Беленькие трусики с кружавчиками и подол платьица были в
глиняной жиже. Галя не могла вынести, что я оказалась чистой. Она обошла вокруг меня
и заявила: - Ты тоже испачкала платье, давай я замою. И не спрашивая моего
согласия, окатила мне всю спину грязью. Это ещё цветочки. Ягодки будут впереди.
Вместе со своим братом Аликом, они уговаривали меня проглотить ёлочную
стеклянную бусину с острыми краями. Интригуя тем, что проглотишь голубую,
а выйдет розовая. Галя показывала, как это делает она. Брала бусину в рот
открывала его широко, показывая, что там ничего нет. Конечно, бусину она держала
за щекой. Вот откуда такое коварство у ребёнка? Но на этот трюк я уже не купилась.




 
         И последний судьбоносный довоенный эпизод из моего раннего детства.
Я часто слушала рассказы о событиях прошлого времени. А мне объясняли, что меня
тогда ещё на свете не было. И чёрт меня дёрнул спросить: -А, где я была, когда меня не было?  Все засмеялись, а находчивая Тётя Маня (моя назначенная крёстная, поскольку меня не крестили) ответила: - У цыган. Цыгане потеряли тебя, а твоя мамка нашла под кустом. Вскоре об этом диалоге знала вся деревня.

            Не зря – сначала было слово… И это слово – «цыганка». Оно приклеилось ко мне, как банный лист, знаете к какому месту. Это слово отравляло мне всю школьную жизнь. Военный период моего детства я пропускаю, поскольку он подробно описан в поэме «Детство, опалённое войной». В школу тогда записывали с восьми пет. А у меня значилось в метрике - 5 декабря. Так что я пошла в первый класс на следующий год почти с 9 - лет. Школа наша находилась в барском доме. Это был двухэтажный
деревянный особняк, обшитый тёсом. Барыня Рачинская после революции уехала
за границу. В центре здания находился огромный, прежде бальный, зал. Потолки высокие, полы паркетные. Он служил нам и спортивным залом, и для всех остальных мероприятий, проводимых в школе.

             Перемены длились 15 минут, большая – 30. По бокам зала с дух сторон
находились печи, выложенные кафелем. Одна из сторон была сферической. С другой, лицевой стороны, печь переходила в колонну. На переменах мы все высыпали в этот зал. Главное, надо было захватить место у печи, чтобы погреться и посоревноваться
с противниками из другого класса. Левая сторона напирала на правую, а правая на левую. В итоге борьбы все падали на пол то справа, то слева. Образовывалась куча мала.
Было очень весело. Наши семиклассники из –за войны могли бы учиться уже
в 10 классе.

          Старшие девочки в центре зала водили хороводы: - «В этой корзиночке много цветов» или «А мы просо сеяли». А первоклассники вместе с учительницей - водили хоровод «Летели две птички».  Углы зала тоже не пустовали. Мальчишки играли в догонялки. В современных школах запрещают детям бегать на переменах А надо заставлять. На уроках сиди смирно, и на перемене нельзя выплеснуть свою энергию.
            
              Так мы отдыхали зимой. А летом все высыпали на спортивную площадку.
Но прежде, чем перейти к описанию площадки, надо и об учёбе немного рассказать.
Сумки почти у всех были домотканные с лямкой через плечо. Первые тетради мне
Петька сшил из бумажных немецких мешков. Разлиновал простым карандашом.
До первого класса я умела писать и читать только одно слово, состоящее из трёх букв.
Этому меня научили мальчишки.
Стандартные тетради с прописями появились только к концу первой четверти.
Я была очень удивлена, когда увидела, что мне по письму поставили двойку.
Я писала без нажима. А соседка по парте получила четвёрку. Она писала с нажимом,
но с перетяжками. Прямые линии выглядели, как гирлянда сосисок.
  Когда произошла метаморфоза, я не помню, но почерк у меня так и остался корявым.
      В каждом классе тогда насчитывалось по 40 учеников.  Школа работала в две смены.
Учителя в основном были без высшего образования и учились заочно в Калинине.
       Контингент учеников состоял из трёх «сословий» - тех, кто жил непосредственно в
Бобровке, детдомовцев и «деревенских». Некоторые деревни
находились в пяти километрах от школы. Дети пять километров туда и обратно
ходили пешком.  Нам повезло, мы ходили один километр.
          Из всех уроков я больше всего любила рисование. Хотя это и рисованием-
то назвать трудно. Мы только копировали картинки, приколотые на доске.
Я копировала лучше всех. Поскольку у меня не было ни красок, ни кисточки, ни
цветных карандашей, то я рисовала сначала своей соседке за то, что она давала
мне цветные карандаши. Так что я могла немного оживить свой рисунок.
 Потом удивлялась, что соседка получала пятёрку, а я - четвёрку.
      Но основной удар был нанесён позднее. Учительница собрала с нас по рублю и сказала, что это на цветные карандаши. Брать можно только два карандаша. Первыми будут выбирать те, кто хорошо рисует. Но когда она принесла в класс карандаши, то стала вызывать по списку. Соседка была первая по списку. а я последняя…У неё фамилия Баранова, а у меня – Цветкова. И мне достался один коричневый карандаш. Я чуть не разрыдалась прямо у доски.
           Когда я училась во втором классе, подтвердился диагноз знаменитого доктора
Казаченко. Знаменит он был тем, что отбывал наказание по делу сына Максима
Горького. Два года ему нельзя было вернуться в Москву. У меня покраснел правый глаз
 и это сопровождалось сильной резью. Так, что я каталась от боли по снегу.
Учительница Анна Ивановна посоветовала мне сходить в больницу. И я сходила.
 Медсестра написала, что –то на бумажке и отдала её мне. Молча. Я, как ребёнок войны,
не знала слово «рецепт» и слово «аптека». Бумажка послужила закладкой в учебнике.
Хождение в больницу второй раз закончилось тем же самым…
             Как -  то к нам заглянула цыганка. Она сказала матери: - У вашей девочки авитаминоз. Покормите вы её чистым ржаным хлебом. Вплоть до 1952 года мы
пекли хлеб пополам с картошкой.  Но в магазине продавался хлеб только больнице,
детдому, врачам и учителям. Колхознице, даже для больного ребёнка, буханку хлеба не продали. Цыганка дала матери крупную головку мака. Она посоветовала сделать отвар из коробочки мака и поить меня. Но мать побоялась, что я отравлюсь и дала съесть только мак. От него ли или по другой причине, но воспаление прошло.
Даже стопроцентное зрение осталось.
           Как только я научилась читать, так сразу погрузилась в волшебный мир сказок.
Любила - русские народные, сказки Пушкина, Андерсена, Радаре.  Сказы Бажова,
и другие.  Конёк Горбунок Ершова так восхищал меня, что почти всю сказку я
знала наизусть. Любила и прозу- рассказы Максима Горького, Антона Чехова.
Короленко и Григоровича. Персонажи – Дед Архип и Лёнька, Ванька Жуков,
гуттаперчевый мальчик, дети подземелья вызывали душераздирающую боль
и жалость. Из советских классиков любила Гайдара. Сказки Маршака и Михалкова.
Когда я читала строки Пушкина «Румяной зарёю покрылся восток,
                В селе за рекою потух огонёк».
то у меня по коже пробегали мурашки. Как только я получала новый учебник по литературе, то все стихи в нём сразу выучивала наизусть. Память у меня была феноменальной, только я этого тогда не знала. Рассказы на три - четыре страницы
пересказывала слово в слово.  Знала   наизусть много стихов: «Железная дорога»,
«Мороз красный нос» Н. Некрасова и стихи других авторов.
         Первое своё стихотворение я написала во втором классе:
                Как сидит Мороз среди серебра,
                Как махнёт Мороз рукой с севера;
                Запоёт– зажужжит метель лютая
                И нельзя пройти нос не кутая.
Вторая попытка была в четвёртом классе после просмотра фильма «Молодая гвардия».
Я писала об Олеге Кошевом. Но это стихотворение раскритиковал мой брат. Были и другие попытки.  Но сохранились только четыре стихотворения, написанные в седьмом классе по временам года. Они помещены в первом моём сборнике «Боль моя».
Больше писать было не о чём без необходимых знаний и жизненного опыта.
Да и жизнь моя складывалась так, почти как у Ваньки Жукова. Было не до стихов.

           Несколько слов о спортивной площадке. Она была очень защищена со всех сторон. С запада - стеной школы, с востока – парком. С северной стороны и с южной
разросшимися кустарниками сирени. На площадке была установлена волейбольная сетка для старшеклассников и все возможные снаряды. Перемены мы проводили на этой площадке. Мальчишки спускались по до блеска отшлифованному шесту. Девчонки
балансировали на бревне, висели на шведской лесенке, прыгали через верёвочку.
Скакалок - то с ручками не было. На широкой аллее играли в лапту. Ручным мячом били в стенку и потом ловили его со всякими выкрутасами. В деревне летом мы играли не только в лапту, но и в «штандер», в «битоны», в чижа и в городки. Рюхи и биты
мальчишки выпиливали сами.
          Была у нас и школьная самодеятельность. Каждый «концерт» начинался
с пирамиды. Тогда – модный номер. Польку артисты плясали под «тра – ля – ля».
Пение было только акапельное. Конечно читали стихи. Но потом добрались и
до классики. Ставили отрывок из пьесы Погодина «Кремлёвские куранты».
 На роль Ленина выдвинули Дроздову Галю. Одна я была против, но большинством голосов Галя была утверждена. Когда во время представления она снимала меховую шапку, то из - под неё выскакивал крысиный хвостик косички. Учителей почему то
это смехотворчество не смущало.
            Но когда в школу привозили кино, то это был настоящий праздник.
Наш добрый директор отменял все уроки. Иногда фильм крутили бесплатно,
иногда приходилось платить по рублю. Таким образом мы посмотрели такие фильмы,
как «Пятнадцатилетний капитан», «Каменный цветок», «Руслан и Людмила»,
«Молодая гвардия и другие.
            
            Четвёртый класс я закончила с одной тройкой по чистописанию. Это за корявый
почерк. В пятом классе я ещё не успела адаптироваться к новым условиям, как
заболела в тяжёлой форме корью, которая потом перешла в воспаление лёгких.
Очень отстала от своих сверстников. Никто со мной дополнительно не занимался,
поскольку учителя работали и в первую и во вторую смену одни и те же.
Успеваемость моя резко понизилась. Вдобавок в больнице постригли меня наголо.
Я и так считала себя некрасивой, ещё кличка -  это отравляло мне жизнь.
        За первую четверть седьмого класса у меня в журнале красовались четыре двойки:
по истории, географии, русскому языку и литературе. Уроки русского языка я ненавидела всеми фибрами своей души. Слишком много приходилось учить правил.
Разбирать у доски предложение по членам предложения, да ещё по частям речи.
Подчёркивать каждое слово то прямой линией, то извилистой, то пунктиром…

       Мой ренессанс, моё возрождение началось с геометрии. Я поняла, как решаются задачи. Подставляй нужную теорему и – дело в шляпе. Математику вёл у нас бывший фронтовик Василий Арсентьевич Волков. Раньше он учился в нашей же школе.
С прозвищем ему повезло так же, как и мне. Кода по литературе ученики познакомились
с персонажем Васькой Буслаем, то к нему приклеилось это прозвище на всю оставшуюся жизнь. Хотя он был похож на…Гоголя. Портрет писателя висел у нас в классе.
      Я потихоньку стала выкарабкиваться. Научилась решать задачи и по физике.
Подставляй нужную формулу и - дело в шляпе. Во второй четверти у меня осталась
только одна двойка по истории. По геометрии оценки в журнале соответственно
во второй и третьей четверти стали:3, 4 – 4,3. Естественно учитель выводил мне
в итоге тройку. Он никак не мог решиться поставить четвёрку.
      
          Однажды Василий Арсентьевич объяснял нам теорему, которой нет в учебнике.
Такая теорема называется – лемма, или – вспомогательная. Поскольку между уроками геометрии было три дня, то все в классе успешно забыли эту теорему. Но не я.
Легко решила задачу с помощью леммы. Я мечтала о триумфе.  Мне так хотелось
доказать учителю, что я сама решаю задачи, а не списываю у других. Наоборот,
 у меня уже списывали.  Но на этот раз я никому не дала списать. Рисовала себе картину – как Василий Арсентьевич войдёт в класс, вызовет к доске одного, другого, третьего…
Тогда он скажет: - Поднимите руки, кто решил задачу? Не поднимет никто…кроме меня. Но всё пошло не по моему сценарию. Мой мучитель ещё не успел положить журнал, сесть на стул и сразу меня первую вызвал к доске. Ему хотелось подловить меня, чтобы поставить двойку или тройку. Четвёрка у меня уже стояла.
    Я и задачу решила правильно решила, и на два дополнительных вопроса ответила,
Но получила только четвёрку, хотя заслуживала пятёрки. Утешалась только тем,
что в четвёртой четверти будет у меня четвёрка. Но каково же было моё удивление,
когда я увидела в журнале…тройку. У нас никогда с учителями не спорили.
Но я всё – таки решилась спросить, почему у меня стоит за четвёртую четверть
тройка, когда в журнале - две четвёрки. На что учитель ответил мне: -
На что сдашь экзамен, то и получишь в свидетельство. Экзамен по геометрии
я сдала на четвёрку, а в свидетельстве опять стояла тройка…

          На выпускном вечере классная руководительница спрашивала нас,
кто кем в жизни хочет стать.  Когда очередь дошла до меня. То я не задумываясь.
ответила: - Я хотела бы стать художником или писателем.

        И после окончания школы. Василий Арсентьевич не оставлял меня в покое.
Он мне снился и спрашивал: - Ну что, Цветкова, опять не выучила геометрию?
Ничего не оставалось делать, как пойти в вечернюю школу. А потом поступить в институт. Время от школы до первого стихотворения не прошло даром. Я набиралась жизненного опыта, знаний, знакомства с отечественными и зарубежными классиками.
    При чтении следила не только за сюжетом, как в детстве. Меня интересовал
стиль писателя. язык, эрудиция, запас слов. На пустом месте ничего не вырастает.
      
          Стихи я начала писать уже в зрелом возрасте. Работая в школе, как классному руководителю, мне приходилось проводить внеклассные мероприятия: химические вечера, праздники, классные часы. Те вечера, которые проводили другие учителя мне не нравились. Они протекали по одному шаблону: доклад по теме, концерт самодеятельности и…танцы. Ребята приходили на эти мероприятия только ради танцев.
Я же хотела, чтобы они приходили ради первой части.  Стала писать сценки на школьную тему, переписывать известные песни на химический лад, Большую роль сыграл в моём творчестве Майлен Константиновский. На радио была такая передача
КОАП. У него звери разговаривали на русском языке.  Я и решила, почему бы химическим элементам не заговорить. Написала пьесу по таблице Менделеева
«Жизнь обитателей большого дома». Где сценки чередовались с химическими опытами.
  Писала частушки на школьную тему. Завела книгу отзывов.   Ребята писали
хорошие отзывы, что самые интересные вечера –это «Новый год», и химические.
    Два сценария моих химических вечеров были опубликованы в газете «Первое
сентября» - раздел «Химия». Даже гонорар получила.
       Первые стихи были опубликованы в газете «Красное знамя». К празднику
города мне поручили написать песню о Краснознаменске. С этой песней наши работники культуры выступали на областном телевидении. Песню «Город детства»
исполняют до сих пор.  Затем, как ни странно, большую роль сыграл дефолт.
Стало возможным выпускать свои творения за деньги. Сборник «Боль моя»
обошёлся мне в 6 миллионов.
            В дальнейшем судьбоносная встреча произошла с Владимиром Павловичем Лебедевым Шапрановым. Он поместил первое моё стихотворение о Пушкине
в журнале «Балтика» «Член семьи».  Это был мой триумф. Я сравнила своё стихотворение с другими и поняла, что мне за него не стыдно.
      Владимир Павлович затем рекомендовал меня в члены Союза российских писателей.
Таким образом, мой тернистый путь и привёл меня к тому, что я хоть и поздно,
но стала писателем. Лучше поздно, чем никогда…