Из Возвращения

Пришла зима, ломает график,
вставать приходится поздней.
Меняем процедурный трафик.
В колоде нету козырей,
ходить приходится с шестёрок.
Идём по снегу без опорок.
При рассужденье о войне,
мы тонем без причин в вине.
Стреляют батареи залпом,
но попадают в никуда.
Взошла печальная звезда,
дождинок будто это капли.
Но "Поживём ещё...", друзья –
Поэтов странная семья.

Начертан лес – расставить мины.
Укропы-воины идут,
спасающие Украину,
чтоб вечная свобода тут
была и только процветала
о лучшей жизни чтоб мечтала.
ЧеКа выводит из себя
без правил ширится борьба
с весёлым выбором народа
творится жёсткий геноцид.
Диктатор полководца мнит.
Его жестокая порода
стремится под себя подмять
весь Мир чекистов злобных тать.

Мне посоветовал Озолин
и молвил: "Знать пора и честь!
Немедля чтобы соизволил
Романа Солнцева прочесть!"
И взялся я за сборник новый
с красивым сочным словом,
что со стихами "странный друг"
заполнил вскоре мой досуг.
Читал стихи его запоем
к ним возвращался много раз,
запомнил множество я фраз,
они во мне все вьются роем
и помогают видеть даль
её печальную печаль.

Хоть неприятно, но понятно
о чём не пишется в тиши,
хоть сказано вполне невнятно,
мол прошуршали камыши.
В сне сумятица из жизни.
Её печаль не из-за тризны,
а что безрадостно живёшь,
но всё-таки сквозь сон поёшь.
Ты видимо стремишься в поле,
где непонятности видны
на фоне драки и войны.
Где все несыгранные роли
тебя терзают без конца
с потерей, собственно лица.

Не надо понимать буквально,
стремись понять одну лишь суть,
которая сверкает сталью
и отвергает напрочь жуть
и всю нелепость беспокойства.
И суть непознанного свойства
за поворотом за изгиб,
он не переходя, погиб
в сраженье под сухой Москвою
за непонятность торжества,
но против, значит, естества.
Но гибель не была ж святою.
Зачем, понять я не могу
так погибать в сыром снегу.

Стихи мои печатал Солнцев,
ему Озолин предложил,
открыв в Поэзию оконце,
в котором я и закружил.
Я вновь читаю "Возвращенье".
Прошу у вас, друзья, прощенье
за столь туманную судьбу...
...я не туда опять гребу...
бывало спотыкался часто.
На помощь приходили вы
из той туманной синевы.
Все встречи с вами были счастьем.
Иду я вслед, друзья, за вами,
тому свидетельство – медали.

Виднеется за далью выше
тут надо мною потолок.
А выше, всем понятно, крыши
красивый теплится видок
и несерьёзность от Поэта,
как будто строчка из привета,
что он передаёт не мне.
Узором синем на окне
с досужим ракурсом сомненья.
На память видимость стихов
без лишних прелестей, без слов,
забытые не мной мгновенья,
не торжествуя, на листе
приходят ранние в чисте.

А вы, друзья, меня простите,
ну, если можете простить.
Вновь дождик свежий, как из сита
здесь не перестаёт всё лить
и разбухает связи нить.
То снег посыплет лёгкий звёздный.
То небо скроет облак грозный,
то солнце глянет из-за туч,
стучит в окошко тонкий луч.
Сижу под степенью фавора,
веду безжалостный дневник.
Ко мне неведомый проник
весёлый профиль от позора
за все жестокие дела,
когда и сажа-то – бела.

Не надо думать о печальном.
Считаем осенью цыплят,
а не весной в её начале.
Олегу нынче шестьдесят
исполнилось уже шестого.
И кто-то скажет: "Что такого!"
А нам за восемьдесят лет.
Таков семейный наш портрет.
Уехал в Украину... вскоре
в России оказался он,
нарушив чёткости закон.
Войною стала эта ссора.
Закон восторжествует... ты,
Олег, для встреч готовь цветы.

Я снова к книге возвращаюсь,
к ней проявляю интерес.
С Поэтом, словно бы прощаюсь,
меня охватывает стресс
из-за утраты "Дня и Ночи"
союз то был, увы, непрочен
как полигон тот для стихов.
Над ним завеса облаков.
И рецензент ушёл из жизни,
и я, как есть, осиротел,
редактор отошёл от дел,
И отвели мы обе тризны,
и связь нарушена вконец.
Переживаю новый стресс.

Смеялись волны, альбатросы.
Им вторили все гогоча
великолепные матросы...
...луна сияла как свеча
и выплывала из-за тучи,
а волны становились круче,
лизали борт наш буруны
и звуки басовой струны
летели, там галдели чайки
бежали волны за кормой
печально-странною весной.
Старпом закручивал все гайки.
Озолин под гитару пел
он был отчаянным и смел.

Поэты видят перспективу,
которой вроде бы и нет.
По нраву инициативы.
Рисованный, как грусть, портрет.
У них – Поэтов от природы
стихи полны святой свободы.
Ограничений нет для строк,
на пользу всем от них урок.
Озолин с Солнцевым взаимны.
Вильям с Романом для меня
поярче звёздного огня
звучат их жизненные гимны,
несут нагрузку тишины
не одурманенной страны.