Катюша

Графин с водой, к нему стакан хрустальный,
На пяльцах наспех брошенная бить,
Зачитанный до дыр - Бальзак охальный,
Цветастый нужничёк в опочивальне...
Всё в доме чинно, ладно, стало быть.
И жизнь похожа больше на игрушку,
Без всяких сантиментов и затей...
Но нудный Гамлет лезет в черепушку
С ту би о нот тубивщинной своей.

 Ей нравилось дразнить, но слыть невинной,
Хоть в этом ничего плохого нет.
Катюше, в полные осьмнадцать лет,
Пристало дебюссировать в гостиной
Где канделябр, подернутый патиной,
Пяток гостей, ценою в рупь с полтиной,
В томленье топчут буковый паркет,
Глядятся в зеркало, а вдруг какой изъян
У них в наружности, будь он окаян,
Аль прочая неловкость, аль напасть.
Но со стены взирал Натальин пращур,
Он, как бы, вопрошал о чем-то вящем...
Рояль в углу, как исполинский ящер,
Разверз гиппопотамовую пасть...
Но к Кате он был нежен, как к ребенку
И, кажется, подыгрывал слегка,
Рука плыла над клавишной гребенкой,
Её прозрачная, изящная рука.
И вот нажав в два такта ноту Ля,
Рояль ответит с нежностью - бля-бля.

Через часок, когда наскучат стансы,
А свет дневной смеркается в окне,
На аглицком смарагдовом сукне
Начнут метать безделицу - пасьянсы
И говорить о разных безделушках,
Иль вспоминать о днях былых, минувших.

Припомнится, их папенька нервозный
Боролся со болезнею скабрёзной,
Одутловатый весь, отёкший, вислопузый,
Он, как бы, был родною, но обузой...
И постоянно, по средам, под вечер,
К нему являлся хитромудрый фельдшер.
Он приносил какой-то эликсир,
Он ставил чудодейственный клистир,
Подобье некой шарлатанской чуши,
Глядел со свечкой то язык, то в уши,
То место вдохновенья Фаберже,
Всё время восклицая : - Надо же...
Разыгрывал раздумья волевые,
как будто видел это всё впервые.
Записывал в тетрадку пару строчек,
напоминавших вольнодумцам почерк,
Затем вставал и подходил к Катюше,
И говорил, что скоро станет лучше,
Он поправлял больному покрывало...
И стало лучше! Папеньки не стало.

В саду, для виду, лаяла собака
Вослед ушедших за полночь гостей.
Любви хотелось, но отнюдь не брака,
Без всяких обязательных затей.
И был у Катерины кандидат,
Корнет безусый, баловень и фат.
Он тайно проникал в окошко спальни,
Шальной, как ветер, дерзкий и нахальный,
И начинал всегда издалека,
Но в лиф ужом ползла его рука,
Шептал на ушко ей о чём-то важном,
Но в мыслях помышлял о плотском, влажном,
О чём-то плотном, вовсе не бумажном,
Ей до сих пор неведомом пока.
Ах, этот, ладно сложенный корнет...
Он числился в любимцах у Фортуны,
Ей исполнял под платьем флажолет,
Он заставлял играть такие струны,
Которым, право, и названья нет...
Но полноте! Пора ложиться спать.
Корнета проводив, идет в кровать.

В часах песочных сыпались песчинки,
Прошло почти что целых двадцать лет.
Сменяли свадьбы пышные поминки,
Французский шик - мещанскою пошлинкой,
Переходил вприсядку менуэт...
А где мораль?
Так, вот она, снаружи!
И нечего пенять на зеркала...
В гордыне б не кабенилась Катюша,
Давно дуреха замужем была.