Ялта 1932

По лазоревой яйле текли облака,
Заползая в пещеру пытливо,
И, опутав курчавые сосны, река
Упадала в объятья залива.
За фисташками дикими серый геккон
Ковылял враскоряку, по-флотски,
А в столовой спецам подавали бекон,
И лепили на камбузе клецки.
Озорливо матросы, на берег сойдя,
Окликали рабфаковку в фетре,
Но дивилась она под накрапом дождя
На далекий трезубец Ай-Петри.
Оттого и прохлопали все пацана,
Что вскарабкался лихо по трапу,
Презирая и шуточки ваши, шпана,
И туристочки питерской шляпу.
Накануне оборвыш лишился семьи,
Уморили ее продразверсткой,
А до этого греки цедили аи,
Упивались зимой черноморской.
И смешалось французское это вино
Со славянской кручиной в бокале,
Но осмыслить грядущее нам не дано,
Ибо прошлое мы расплескали!
И сестренку на палубе, перекрестясь,
Посадил он, двухлетнее чудо.
Волокли из Торгсина добротную бязь,
И гремела на складах посуда...
Пировать меня Мойры зовут, се ля ви,
Снятся выживших сирот отрепья,
Закипает в моей иудейской крови
Вольный посвист украинской степи.
Слышу гул пассажиров, тягучий прибой,
Капитана из сербов: подкидыш,
Говорит он, несите журнал судовой!
Слышу тихий, застенчивый идиш.
Вижу море: оно, как преданье, старо,
Полумифы там носятся стайкой.
Вижу галечный пляж: обмакнувши перо,
Он выводит каракули чайкой.
Охраняемый глыбами полузапруд
От подмыва косыми волнами,
Сочиняет агиографический труд
О моей неразгаданной маме.