Медаль За отвагу

         Дядя Каррам, младший брат моего деда, мне рассказывал о войне разные истории. Но любили мы с ним больше всего эту. Итак, в 42-м году, весной, он оказался в действующей армии на Северном Кавказе, а именно в Баксанском ущелье. Тогда сложилась ситуация, что гитлеровцы рвались к Баку. Их горноегерская дивизия "Эдельвейс" захватила многие перевалы и высадила десант на Эльбрус, водрузив на вершине фашистский флаг. Задача выбить Эдельвейс с Эльбруса и остановить продвижение немцев к Баку была поставлена группе из двух армий со штабом в Тырныаузе. Кроме локальных боёв с наступающим противником нашим генералам лично Сталиным был дан приказ выбить Эдельвейс с Эльбруса, снять фашистское знамя с вершины и водрузить советское. Для этой цели из наиболее боеспособных частей формировались штурмовые отряды, которые из районов Терскола и Азау шли на немцев, которые держали оборону у скал Пастухова и в районе "Приюта Одиннадцати". Это на высоте 4200-4300м выше уровне моря. На такой высоте держать оборону против карабкающихся вверх красноармейцев очень легко и удобно, стреляя из за скал вниз. А вот нашим бойцам приходилось тяжело. Честно говоря, они были обречены на смерть, но приказ Сталина никто не отменял и на смену одной уничтоженной штурмовой группе на следующий день приходила другая. Дядя Каррам был связистом при штабе и, так как в горах рации на большие расстояния не работают, то он на коне курсировал между армейским штабом в Тырныаузе и штабом штурмовых групп в Терсколе. Расстояние в 45 км он преодолевал по два раза в день, туда и обратно. Рассказывал, что по утрам он обгонял колонны наших войск, движущихся вверх, а вечером обгонял обозы с убитыми ранеными непрерывной лентой сползающих вниз к Тырныаузу. Убитых было столько, что хоронить их в Приэльбрусье было невозможно, в камнях могилу не выкопаешь, да и просто столько места в узком ущелье нет.
        В одну из таких поездок он и попал в плен к балкарцам. Балкарцы, тюркоязычная нация, были местным населением. Гитлеровские пропагандисты умело разжигали недоверие горцев к советской власти, воспользовавшись ошибками советской политики коллективизации на Северном Кавказе и кровной обидой горцев на поступки некоторых представителей партийных органов и НКВД. Поэтому, а так же видя какие бессмысленные потери несёт Красная Армия, выполняя ужасный по последствиям приказ Сталина о штурме в лоб Эльбруса, многие местные жители бросали свои дома и уходили на горные пастбища.
        У каждой семьи, а жили балкарцы большими семьями, целым родом, были отары овец в сотни голов. Их выпасали на высокогорных пастбищах, которые располагались на высотах около 3000 м между Баксанским ущельем и Карачаем. Мужчины в основном там и жили всегда круглый год, спускаясь вниз к только на праздники, за припасами или по другой надобности. Так что там на многочисленных отрогах Эльбруса у каждой семьи были и жилища и кошары для овец и прочие настроенные за годы постройки для жизни в горах. Поэтому, когда их в аулах стали притеснять для проживания солдат и командиров, когда участились случаи воровства имущества да и просто грабежей, не говоря уже о других преступлениях против личности под девизом, мол, война всё спишет, то многие просто ушли на свои горные пастбища, а некоторые и объединились в отряды, чтобы давать отпор чужакам, которыми были как бойцы Красной Армии, так и дивизии Эдельвейс, которые тоже отбирали скот и еду у местных горцев. И для тех и для других это была необходимая реквизиция для благих целей у диких аборигенов.
        Вот в один из таких отрядов и попал дядя Каррам. Он вез пакет с документами, который как обычно засунул за голенище сапога, поэтому при нападении и обыске его не нашли. Нападавшие оглушили его и, связав, доставили на свою базу. Там Каррама развязали и привели к старшему. Так как его задержание прошло спокойно, то-есть он сам не успел сопротивляться и никого из нападавших не убил, то к нему было отношение нормальное. Им, как выяснилось, нужна была лишь информация о том, что там, внизу делается, какая обстановка, какие планы у командиров. В общем, когда всё закончится и можно будет спускаться к мирной жизни. Дядя Каррам оказался в не простой ситуации. Что делать? Как ему себя вести? Ведь, с одной стороны, перед ним враги, а, с другой, не такие уж они и враги. К счастью, балкарцы увидели, что перед ними не русский, что он говорит на понятном им языке, а татарский и балкарский очень похожи, что он просто молодой парень и, к тому же, рядовой боец и они отнеслись к нему не как к врагу, а как к навестившему их в тяжёлое время родственнику. Каррам рассказал им об обстановке на фронте вообще ив Приэльбрусье в частности, о событиях в стране и в мире. А так как он был при штабе, да и вообще был парнем развитым и общительным, много читал, часто общался с приезжавшими из разных мест людьми и корреспондентами газет, то он не просто много знал, но и умел это грамотно и правильно изложить. В общем провёл он среди балкарцев политинформацию, затем был накормлен и уложен спать.
        Утром он вышел, огляделся. Местность, что называется горная, вдаль не посмотришь, а что за горы, куда бежать не понятно. К нему подошёл балкарец, позвал кушать. За завтраком старший сказал, что его приняли как гостя, оказали уважение, что ему разрешается ходить свободно, но только в пределах этого места. А место это было небольшим горным плато, зажатым горами. В одну сторону за перевалом было ущелье Ирекчат, в другую за перевалом Джил-су. Но это он уже потом узнал. А тогда ему сказали, что если он попробует сбежать, то из гостя превратится в пленника. Вот так молодой парень,рядовой боец Красной Армии Каррам Гайсин стал гостем-пленником отряда Зелимхана или, как ему потом в НКВД объяснили, националистической банды фашистских пособников. После войны, крови, обстрелов и бомбёжек он очутился в тихом и сытном месте, словно в санатории. Делать его ничего не заставляли. Только иногда, когда разведчики приносили из своих вылазок газеты и различные документы, к Зелимхану звали Каррама и он переводил тому сообщения газет и прочих бумажек. Так как Каррам был малый толковый, то он не просто переводил с русского на балкарский, а и растолковывал смысл текстов. Зелимхан, похоже, был рад поговорить с понимающим человеком и относился к Карраму очень уважительно. Однако, когда пару раз Каррам в своих прогулках зашёл слишком близко к перевалу, то его довольно грубо вернули на место другие балкарцы. Не всем, видно, нравилось что чужак пользуется таким расположением старшего.
         Почти пол года провёл Каррам в этом приятном плену. Где-то шла война, умирали люди, гибли города и горела земля, а здесь время как бы остановилось. Каррам стал засматриваться на молоденьких девушек. Жизнь брала своё. Он даже стал заговаривать с некоторыми по пустякам. Особенно одна ему нравилась, Мадина. Ему даже казалось, что она тоже на него посматривает. Но когда он однажды подошёл поближе и взял девушку за руку, чтобы поговорить, то получил вдруг неожиданно удар в спину, а когда поднялся, то еле успел увернуться от кинжала. На него напал брат Мадины, совсем пацан ещё, но очень злой и верткий. Каррам боялся повредить заведомо слабого противника и только уворачивался и отталкивал того. Но один раз оттолкнул неудачно и пацан сильно ударился о дверь. Мадина закричала, прибежали парни и здорово избили Каррама. Потом его увели и заперли в конюшне. Зелимхана в этот день не было и что делать с Каррамом без него решать не стали. Ночью в конюшню пришла мать Мадины. Она принесла поесть, попить, вытерла кровь на лице. Ласково посмотрела она на Каррама и сказала, что он бы был хорошим женихом для её дочери, но уже есть жених. За ним поскакали и завтра он прибудет. Если он успеет раньше Зелимхана, то непременно зарежет Каррама, чтобы тот не стал причиной его позора. И никто ему не посмеет помешать, ведь по закону гор - адату, он прав. Она сказала, что поможет Карраму убежать. Он молодой, сильный, пусть вручит свою судьбу Аллаху и тот поможет. Мама Мадины вывела Каррама с конём на тропинку. Хорошо, что была ясная лунная ночь. Силуэты гор чернели на фоне звёздного небесного плаща. Вот там первый перевал, ты подойдёшь к нему под утро, веди коня в поводу, он сам найдёт дорогу и выведет тебя, а как рассветёт уже по следам дойдёшь до следующего перевала и выйдешь в Ирекчат а по нему к Баксану. За тобой сейчас никто не погонится, только накинь бурку и папаху надень. Инша Алла!
        Всё так и получилось. Правда после первого перевала они с конём заблудились и не смогли выйти к Ирекчату. В этих горных плато оказалось так много троп, а все горы вокруг были такие одинаковые, что Каррам чувствовал себя как в лабиринте. Когда в стороне проходили отары, он не приближаясь перекрикивался с пастухом, что спешит и скакал прочь, ещё более запутывая свой путь. Но на пятый день, уже сильно голодая, он вышел на серпантинную тропу и далеко внизу блеснули огни. Это мог быть только Тырныауз. Ближе к городу у ручья Каррам хорошенько вымылся. Долго-долго срезал острым ножом отросшую как у басмача бороду. Затем привёл одежду в порядок и с сожалением бросил бурку с папахой. Всё, теперь он снова рядовой боец Красной Армии. А самое главное: в сапоге, за голенищем у него лежит драгоценный пакет с бумагами, который он должен был доставить в штаб армии. Он за полгода, что был в плену, несколько раз порывался его выбросить или уничтожить, но что-то всегда удерживало. Какая-то сила, неведомое предчувствие, а может и чувство долга удерживали его от этого. ОН то прятал пакет в одном месте, то перепрятывал, то носил снова при себе. И вот так всё получилось. Въехав в город, в котором он каждый угол знал, Каррам уверенно направил коня к штабу. Было раннее утро, город спал, но в штабе уже кипела жизнь. Сотню раз вот так он уже приезжал в штаб в прошлой жизни и ничего то здесь не изменилось. Всё так же материл старшина в голос нерадивого бойца, всё так же орал в телефон дежурный, как будто хотел голосом докричаться до собеседника, всё так же кемарил стоя охранник у ворот и всё так же шли шли на приступ Эльбруса штурмовые отряды смертников.
        Каррам зашёл в караульное помещение и доложился о прибытии из такого-то полка, передал дежурному пакет и отправился, как и положено курьеру, утолять свой дикий голод и своё право на отдых. Однако отдохнуть и даже доесть паёк не удалось. С криком влетел дежурный с бойцами, Каррама повалили на пол, обыскали, дали пару раз в морду и отвели к замначштаба. Подполковник с красными от недосыпа глазами держал в руках какое-то донесение. На столе валялся его мятый грязный пакет. "Ты это что? Ты это где? Это ты когда?,"- Офицер от недоумения не мог даже правильно спросить, ведь на рапорте была апрельская дата, а за окном стоял октябрь?: "Что это?" "Ну так я был схвачен и уведён в горы балкарцами Зелимхана. Там вот до сих пор продержали. Вот только смог сбежать. Вот пакет, как положено, сохранил в тайне, доставил как приказано было",- Каррам так волновался, что тоже говорил сумбурно, мысль, что вот сейчас расстреляют вертелась и сбивала с толка.
        Потом его отвели в СМЕРШ. Там юный чистенький лейтенантик и грузный вечно пьяный капитан-особист попеременно двое суток пытались заставить Каррама признать, что он шпион-диверсант. Причём садистом оказался именно лейтенант, а пожилой капитан вел долгие задушевные беседы, похмеляясь по ходу то свежим нарзаном, то тёплой водкой. Кого из них он больше ненавидит Каррам так и не успел понять. Внезапно его вывели на двор. Во всю светило солнце. Небо было ясное и чистое. Воздух пах соснами и вином. Хотелось жить. Хотелось целовать Мадину и скакать на коне. У крыльца столпились солдаты комендантского взвода, шушукались не сводя с него испуганных глаз. Всех их он знал давно и прочно. Кто-то из них даже ещё был ему должен, а кому-то он и вовсе был другом. "Неужели же расстреляют," -думали и они, и он сам. В такой же растерянности пребывало эти два дня и начальство. Ну что, скажите, делать с этим курьером. С одной стороны, попал в плен. С другой, секретов не выдал, пакет с документами доставил. Да, в принципе, и плен то какой то не настоящий, не фашистский. Но с другой стороны, на службе то пол года фактически не был. Навели справки за прежнее время службы. А тут всё в масть: доброволец, без взысканий ,исполнительный, аккуратный, пользуется авторитетом, ну и, конечно, комсомолец. Начальник штаба устал думать, треснул кулаком по столу, мол, это, твоя это епархия, замполит, сам решай. Замполит был человек мудрый, когда ему разрешали. Он сказал как бы про себя, мол, вот расстреляем, люди подумают, что пакет то боец доставил в целости, может из под пыток доставил, а всё равно расстреляли. Потом он пыхнул трубкой пару раз и снова как бы про себя, а вот, мол, ежели не расстреляем, а совсем наоборот, то народ воодушевится, геройский парень поступок совершил, пакет доставил несмотря ни на что, приказ то-есть выполнил. "Вот тут ты в точку попал,"- начальник штаба аж заулыбался,-"Приказ выполнен несмотря ни на что, при любых обстоятельствах, это по-нашему! Героя надлежит наградить и прославить в армейской газете. Пусть все знают, что за выполнение приказа следует непременная награда. Сегодня же включить в списки к награде. Да, и тут же перевести в другую часть, чтоб не болтал много. На том и порешим!"
        Вот так в этот день моему деду Гайсину Карраму Галлямовичу кавказское солнце блеснуло медалью "За Отвагу". А перевели его в часть, которая вела трудные бои под Сталинградом. Там были другие подвиги, новые награды, но там же было и тяжёлое ранение, которое изуродовало ему руку, но не сломало жизнь. Ведь он был всегда стойким и весёлым человеком. А жизнь только начиналась.