***

Страница печатного текста вмещает пятьсот
напечатанных чаек,
пятьсот прописных кораблей,
пятьсот набегающих волн
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
и море волнуется,

чайки и берег
сливаются с морем хлопчатобумажным и белым.

Пробелы, пробелы, пробелы, пробелы.

И тонут мои  корабли,

а в них я пыталась спасти
это слово:

«л ю б л ю»

…


Свет у Луны – зелёный.
Вкус у Луны – солёный.
Внутри – шоколад тёртый.
Ты у меня – мёртвый.

...


Тёмная радужка — взгляд твой — виниловый диск, тест на возраст.
Владелец идеи бессмертия, 
прячешь иглу в лоно спящей усталой игрушки.
Для мёртвых
бессмертия нет.
Без смерти я.
Нет.

...


Свет, отражённый в глазах,
преломляет отставшую мысль: не видишь угла перспективы.
Качнётся мечта и за краем остывшего моря (остыло во сне?)
мне снегом уложен в ладони отлитый из золота шар —
мимолётный период избрания высшим младенцем.
И свет, отражённый в глазах.

В испуге рассыпались звёзды, исчезли,
и белым расшиты поля земляники forever,
и тонкие пальцы сминают до сладкого сока
соски под одеждой.
Веди по воде меня, отче.
Веди по воде меня, отче.

…


Устроишь верх, оставишь вдоль, изменишь вектор.
Переключаешь двадцать километров в час
и медленно, но верно исчезаешь: глубже, дальше, дольше.
Над горизонтом твой закат прекрасен.
Прекрасен твой закат над горизонтом.

…


Успокоительно, обёрткой стона
фонари укроют плеч усталый разворот
и яблоко глазное, ниже, ниже – сломан
и разобран позвоночник,
«ночью, ночью, ночью», – обещает сон.

...


Меняешь, мнёшь и на измятом пишешь.
Надеешься уснуть, пока зима прольётся белым вся, до февраля, до слёз,
до (ну, когда же?) марта.
Февраль достал чернил и пастор Пастернаку читает проповедь и белые стихи.
Рыдают оба.
Я
смотрю полночи на ютубе
турнир поэтов восемнадцатого года
и пятый выпуск знаю наизусть.

…


Мы связаны с тобой
из мягких нитей,
мы перевязаны
из длинных растянувшихся шарфов,
скушна бессмысленность петель, затянутых на шеях,
напрасен ужас слов —
твоих бесценных слов.

…


Когда уходит боль,
не ставишь многоточия — лишь точки.
Когда набухли почки
на груди у девочки-весны
и к вечеру, как манна, выпал снег,
ты сам себе врачом был
и свой страх лечил,
и боль свою баюкал,
и никто не видел.
Никто не спел у колыбели:
«Спи, мой сладкий, среброглазый бог».

Ты мог вселенную запеленать.

Но выпал снег, как манна, к вечеру,
а поутру растаял.
Ты не сумел собрать.

...


…не сгоревший я — лиловый я, лиловый…
Дм. В.

Милый мой,
ничего я тебе не дам:
ни наследства, ни имени,
ни укрытия,
ни безопасного дома.

Милый, в небе
темнеют линии
—
тени нитей,
что судьба примотала к рукам
ревнивой одилии.

Милый мой.

Спи-замри,
лиловый мой, исцелованный,
немотою по горло укрытый
в полях разлинованных,
—
тихий крик.

...


Баю-баюшки-боюсь. 
Не стой, девочка, на краю.
Бережок высокий, крутой.
Братец кровный – чужой, не твой.
Волчок неживой.

...


Когда в карманах поёт зима,
когда в рукавах стынет мерзкий джин-тоник и
соболь серых ночей несёт к губам твоим яд
—
за-о-кон-но-го страха не бойся.
Нет его.
Бог с тобой.

...


Мешают мысли, мешкают слова и звуки мельтешат.
Малкольм Макдауэлл мается,
попав нечаянно, некстати, в мои стишата,

мельком,
еле слышным шагом проскальзывает кошка
серая
(как все бывают ночью).
В комнате так пусто.

Перед рассветом тьма сгущается
(так все, бывает, говорят).
Перед рассветом снится всё подряд
и нет покоя нам,
гори, живи,
в крови погоня,
но
ты сделай вид,
что ты покойник

и —

ты наконец спокоен.

…


Утром проснёшься, готовишь есть.
Ночью ложишься, готовишь «нет».
Я не умею писать сонет.
Я не Шекспир, чтоб писать сонет.

Очи закроют телец и лев,
Окна откроют дурак и рак.
Я непременно увижу знак,
Я непременно пойму не так.

При переменном шумел камыш,
Над постоянным цветёт миндаль.
Неуловима моя печаль.
Неутолима моя печаль.

...


О сколько нам...
                А.С. Пушкин
И Шуберт на воде...
                О.М.

О сколько нам пришлось. О сколько вам придётся
Под небом голубым не отстирать белья,
Не вымолить стихов, когда на счастье бьётся
синица в кулаке, крыло у воробья.

Внебрачный божий сын, каких ошибок трудных
Нам скоро предстоит не избежать с тобой?
Добраться до седин, до дней великих судных –
Под небом золотым есть город золотой.

Мечта моя жива: дыши, пока живётся.
Не заметай следы, наш беспокойный дух.
И Шуберт на воде ко мне ещё вернётся,
И гений пушкинист, и мой фейсбучный друг.