Сансара венок сонетов

Магистрал

Невнятная бессмыслица – судьба –
столь часто наделяет, отнимая.
Гудит иерихонская труба,
как водится у нас, в начале мая,

божественна, по сути, и груба,
когда на ней архангелы, играя,
доносят нам, что кончилась борьба,
и можно изменяться, догорая.

А ежели собою пренебречь,
раскрыв глаза предсердием к светилу
и перепрыгнув ждущую могилу,
навечно обрести родную речь?

Не хочешь жить – попробуй умереть,
чтоб даже в смерти жизнь свою воспеть.

1

Невнятная бессмыслица – судьба –
навязана и, в сущности, нелепа.
Ты, вычленяя из себя раба,
бредёшь на свет распахнутого склепа,

в котором исправление горба
считается занятием никчёмным,
как молвлено, и даже ворожба
не справится с видением объёмным

непоправимой логики беды,
которая присутствует повсюду.
И вот эскиз, предшествуя этюду,
уже расставил на листе следы.

И лишь Творец, видениям внимая,
столь часто наделяет, отнимая…

2

Столь часто наделяет, отнимая,
что милости не стоит ожидать…
Бредёт судьба – потёртая, немая,
как некий душегубец или тать,

в руке коварно лезвие сжимая.
А что же ей прикажете сжимать?
И страх парит, пространство обнимая.
И человек не смеет не внимать

предсказанному страхом наважденью,
сквозящему из тысячи щелей,
как уценённый грешником елей,
стремящийся к повторному рожденью

в ином краю, где праведностью лба
гудит иерихонская труба…

3

Гудит иерихонская труба,
себя осознавая саксофоном.
Становится банальною пальба,
а, стало быть, становится лишь фоном

для нового значения герба,
в уже совсем ином миропорядке.
И что, в сакральной сущности, гроба,
когда уже галактика в упадке?

Стоит, на двери дыбя, часовой.
В его руках – резной работы чётки.
Но миражи пустынны и нечётки,
как на звонок ответ голосовой.

Ликует гром, пространство сотрясая,
как водится у нас, в начале мая.



4 

Как водится у нас, в начале мая
рыбак на речку ходит без порток,
и, наготу его не принимая,
стремится вдаль вскипающий поток,

на полпути нетленное ломая,
хотя оно могло ещё цвести,
и лишь незримый умысел, летая,
не прекращает сеть свою плести

вкруг рыбака – не он ли первый вестник,
воскликнувший: «Пескарь – не человек!»
Но двадцать первый просвещённый век,
как прокуратор – стало быть, наместник –

кривит ухмылку. Детская губа
божественна, по сути, но груба.

5

Божественна, по сути, и груба
любая практикуемая фраза.
Скользит монах в чужие погреба,
где неподсудна спящая зараза,

рыдает у позорного столба,
надеясь на иное возрожденье,
как верит в свет слепая голытьба.
И можно ль упрекнуть его в служенье

небесной флейте? Отзвуки тихи,
как древние затёртые страницы.
И новое вино зальёт ресницы
у безнадёжно съехавшей стрехи…

Трубу поднимет тот, кто ждал у края,
как будто бы архангелы, играя.



6

Когда на ней архангелы, играя,
заводят бесконечный монолог
о том, кому, возвысив – презирая –
они изменят изначальный слог,

выходит тихо девочка из рая.
За раем закрываются врата,
и день, в закатном мареве сгорая,
кладёт печать на девичьи уста.

Но взгляд её пронзительней железа,
калёного на медленном огне,
и каждого рождённого в вине
ждёт мертвенно-прекрасная аскеза.

И криков утихающих мольба
доносит нам, что кончилась борьба…

7

Доносит нам, что кончилась борьба,
предсмертный хрип пустого подреберья.
Так, опустевши, кренится изба,
где начинали жизнь свою поверья

о вечности, чьи тянут короба
на дно опустошённого колодца.
Когда у жизни кончится резьба,
то нежить в человеке приживётся,

а человек не приживётся в ней.
И девочке, смеющейся задорно,
ничто уже, по сути, не зазорно –
ни скрежет мачт, ни гибель кораблей…

Когда она глядит, сквозь нас взирая,
то можно изменяться, догорая.



8

И можно изменяться, догорая,
перерождаясь в новое тепло,
неведомое прошлое стирая.
Но если сыпать пепел на чело,

и боль, и страх, и ненависть вбирая,
то обмелеет собственное зло.
Ведь девочка, грядущее карая,
не понимает: как же повезло

тем, кто ушёл, заранее прощаясь
с осенней увяданья новизной,
переместясь за новою виной,
в итоге никуда перемещаясь,

чтоб в новой бесконечности возлечь.
А ежели собою пренебречь?

9

А ежели собою пренебречь,
замедлить эту девочку пытаясь,
в свою игру её игру вовлечь,
любым из всех искусно притворяясь,

стать голосом и немоту предречь,
на отчество уже не откликаясь,
в седой гранит вонзив сомнений меч,
по древу тихим словом растекаясь,

отдать ладони первому лучу,
закрыть глаза угаснувшему лету,
и удивиться новому завету,
как другу или даже палачу

своей судьбы, – то ты постигнешь силу,
раскрыв глаза предсердием к светилу.



10

Раскрыв глаза предсердием к светилу,
стоит ослепший выходец из снов.
Он столько лет испытывал Ярилу,
что мир грядущий стал ему не нов,

и всё же стал подобием метилу,
исторгнутый из собственных основ,
для осознанья, что не верит спилу
на пне пророчеств сбрендивший Иов.

Нагадана и всё же не желанна,
стоит перед контрольной полосой
растрёпанная девочка с косой
и что-то произносит постоянно,

но людям то услышать не под силу –
не перепрыгнуть ждущую могилу…

11

И, перепрыгнув ждущую могилу,
ты взором упираешься в рассвет,
но под тобою твердь подобна илу,
а это значит то, что тверди нет.

И как в мешке не затеряться шилу,
не заселить игрушечный макет,
так не поверить сну-библиофилу,
который говорит, что смерти нет…

А смерть стоит, и девичья улыбка
пленяет жизнь, что стоит ни гроша.
И, в сущности, бессмертная душа,
как гладь воды, непостижимо зыбка

в стремлении стремительно истечь,
навечно обретя родную речь…



12

Навечно обрести родную речь…
Что может быть коварнее и слаще?
В слова свои сомнения облечь
и выйти в свет бесхитростно-блестяще.

Свободою безумие наречь,
забыть о том, что было преходяще.
Костром вокруг себя пространство сжечь.
Стрелою опьяняюще-звенящей

вонзиться в плоть и выйти на простор,
где тихо плачет девочка-ребёнок,
который – Смерть, глядящая спросонок
на всех, кто расширяет кругозор

и всё-таки ещё способен петь.
Не хочешь жить – попробуй умереть…

13

Не хочешь жить – попробуй умереть!
Что для тебя волненья суматохи?
Коль раньше не посмел, то не посметь –
стяжать небес обглоданные крохи.

Но только перед девочкой ответь,
прижав ладонь на предпоследнем вдохе
к её груди: чья наступает смерть
через любовь к угаснувшей эпохе?

Стоит туман над полем спорыньи,
как бывшая любовница пред бывшим
затасканным любовником, прослывшим
волшебным экспонатом из НИИ,

наученным неверие терпеть,
чтоб даже в смерти жизнь свою воспеть!



14

Чтоб даже в смерти жизнь свою воспеть,
приходится прибегнуть к усложненью.
Скулит – от невозможности иметь
билет на непричастность к измененью –

душа. Неповторяемая впредь
дорога от рождения к рожденью
кичится тем, что попадает в сеть
и непременно верит наважденью.

И умирает девочка опять…
И воскресает девочка мгновенно.
И ремесло её благословенно,
поскольку нам положено терять,

но здесь и начинается борьба…
Невнятная бессмыслица – Судьба.


10 ч. 46 мин.     21.10.2022 г.