Александр Сергеевич Пушкин. Полтава

Александр Сергеевич Пушкин.
Alexander Sergeevich Pushkin.
Полтава.
Poltava.
The power and glory of the war,
Faithless as their vain votaries, men,
Had pass'd to triumphant Czar.
Byron
Сила и слава войны,
Неверные, как и их тщеславные приверженцы, люди,
Перешли к торжествующему царю.
Байрон
Посвящение
Dedication
Тебе - но голос музы земной
Коснется ль уха твоего?
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение поэта,
Как некогда его любовь,
Перед тобою без ответа
Пройдет, непризнанное вновь?
To you - but the voice of the earthly muse
Does it touch your ear?
Will you understand with a modest soul
The yearning of my heart?
Or a poet's dedication,
As once his love,
Before you without an answer
Will it pass, unrecognized again?
Узнай по крайней мере звуки,
Бывало, милые тебе -
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.
Recognize at least the sounds
It happened, dear to you -
And think that in the days of separation,
In my changing fate
Your sad desert
The last sound of your speeches
One treasure, shrine
One love of my soul.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
SONG ONE
Богат и славен Кочубей.
Его луга необозримы;
Там табуны его коней
Пасутся вольны, нехранимы.
Кругом Полтавы хутора
Окружены его садами,
И много у него добра,
Мехов, атласа, серебра
И на виду и под замками.
Но Кочубей богат и горд
Не долгогривыми конями,
Не златом, данью крымских орд,
Не родовыми хуторами,
Прекрасной дочерью своей
Гордится старый Кочубей.
Rich and famous Kochubey.
Its meadows are boundless;
There are herds of his horses
They graze freely, unguarded.
Farms around Poltava
Surrounded by its gardens
And he has a lot of good
Furs, satin, silver
Both in plain sight and under the locks.
But Kochubey is rich and proud
Not long-maned horses,
Not gold, a tribute to the Crimean hordes,
Not family farms,
Your beautiful daughter
Old Kochubey is proud.
И то сказать: в Полтаве нет
Красавицы, Марии равной.
Она свежаб как вешний цвет,
Взлелеянный в тени дубравной,
Как тополь киевских высот,
Она стройна. Её движенья
То лебедя пустынных вод
Напоминают плавный ход,
То лани быстрые стремленья.
Как пена, грудь ее бела.
Вокруг высокого чела,
Как тучи, локоны чернеют.
Звездой блестят ее глаза;
Её уста, как роза, рдеют.
Но не единая краса
(Мгновенный цвет!) молвою шумной
В младой Марии почтена:
Везде прославилась она
Девицей скромной и разумной.
Зато завидных женихов
Ей шлет Украйна и Россия;
Но от венца, как от оков,
Бежит пугливая Мария.
Всем женихам отказз - и вот
За ней сам гетман сватов шлет.
And then to say: in Poltava there is no
Beauty, equal to Mary.
She's fresh as a spring flower
Cherished in the shade of an oak forest,
Like a poplar of Kyiv heights,
She is slim. Her movements
That swan of desert waters
Reminds me of a smooth ride
That doe is fast aspirations.
Like foam, her chest is white.
Around a tall man
Like clouds, curls turn black.
Her eyes shine like a star;
Her lips glow like a rose.
But not a single beauty
(Instant color!) noisy rumor
In the young Mary is honored:
She became famous everywhere
A modest and intelligent girl.
But enviable suitors
She sends Ukraine and Russia;
But from the crown, as from shackles,
Fearful Maria runs.
All suitors are refused - and now
The hetman himself sends matchmakers after her.
Он стар. Он удручен годами,
Войной, заботами, трудами;
Но чувства в нем кипят, и вновь
Мазепа ведает любовь.
He is old. He's depressed for years
War, worries, labors;
But feelings boil in him, and again
Mazepa knows love.
Мгновенно сердце молодое
Горит и гаснет. В нем любовь
Проходит и приходит вновь,
В нем чувство каждый день иное:
Не столь послушно, не слегка,
Не столь мгновенными страстями
Пылает сердце старика,
Окаменелое годами.
Упорно, медленно оно
В огне страстей раскалено;
Но поздний жар уж не остынет
И с жизнью лишь его покинет.
Instantly a young heart
It burns and goes out. It has love
Passes and comes again
It has a different feeling every day.
Not so obediently, not slightly,
Not so instantaneous passions
The old man's heart is on fire
Fossilized over the years.
Hard, it's slow
In the fire of passions it is hot;
But the late heat will not cool down
And with life only it will leave.
Не серна под утес уходит,
Орла послыша тяжкий лет;
Одна в сенях невеста бродит,
Трепещет и решенья ждет.
Not a chamois goes under the cliff,
Orla heard a heavy flight;
One bride wanders in the hallway,
Trembling and waiting for decisions.
И, вся полна негодованьем,
К ней мать идет и, с содроганьем
Схватив ей руку, говорит:
"Бесстыдный! старец нечестивый!
Возможно ль?.. нет, пока мы живы,
Нет! он греха не совершит.
Он, должный быть отцом и другом
Невинной крестницы своей....
Безумец! на закате дней
Он вздумал быть ее супругом".
Мария вздрогнула. Лицо
Покрыла бледность гробовая,
И, охладев как неживая,
Упала дева на крыльцо.
And, all full of indignation,
Her mother goes to her and, with a shudder,
Grabbing her hand, he says:
"Shameless! wicked old man!
Is it possible? .. no, while we are alive,
Not! he does not sin.
He must be a father and a friend
Innocent goddaughter of his ....
Madman! at sunset
He wanted to be her husband."
Maria shuddered. Face
Covered with the pallor of a grave,
And, having cooled as inanimate,
The girl fell on the porch.
Она, опомнилась, но снова
Закрыла очи - и ни слова
Не говорит. Отец и мать
Ей сердце ищут успокоить,
Боязнь и горесть разогнать,
Тревогу смутных дум устроить...
She came to her senses, but again
She closed her eyes - and not a word
Does not speak. Father and mother
They seek to calm her heart,
Fear and grief to disperse,
To arrange an alarm of vague thoughts ...
Напрасно. Целые два дня,
То молча плача, то стеня,
Мария не пила, не ела,
Шатаясь, бледная как тень,
Не зная сна. На третий день
Её светлица опустела.
In vain. For two whole days
Silently weeping, then groaning,
Mary did not drink, did not eat,
Staggering, pale as a shadow,
Not knowing sleep. On the third day
Her room is empty.
Никто не знал, когда и как
Она сокрылась. Лишь рыбак
Той ночью слышал конский топот,
Казачью речь и женский шепот,
И утром след осьми подков
Был виден на росе лугов.
Nobody knew when or how
She hid. Only a fisherman
That night I heard a horse clatter,
Cossack speech and female whisper,
And in the morning the trail of eight horseshoes
Was seen in the dew of the meadows.
Не только первый пух ланит
Да русы кудри молодые,
Порой и старца строгий вид.
Рубцы чела, власы седые
В воображенье красоты
Влагают страстные мечты.
Not only the first fluff lays
Yes, Russians curls are young,
Sometimes even the old man has a stern look.
Chela scars, gray hair
In the imagination of beauty
Embrace passionate dreams.
И вскоре слуха Кочубея
Коснулась роковая весть:
Она забыла стыд и честь,
Она в объятиях злодея!
Какой позор! Отец и мать
Молву не смеют понимать.
Тогда лишь истина явилась
С своей ужасной наготой.
Тогда лишь только объяснилась
Душа преступницы младой.
Тогда лишь только стало явно,
Зачем бежала своенравно
Она семейственных оков,
Томилась тайно, воздыхала
И на приветы женихов
Молчаньем гордым отвечала;
Зачем так тихо за столом
Она лишь гетману внимала,
Когда беседа ликовала
И чаша пенилась вином;
Зачем она всегда певала
Те песни, кои он слагал,
Когда он беден был и мал,
Когда молва его не знала;
Зачем с неженскою душой
Она любила конный строй,
И бранный звон литавр, и клики
Пред бунчуком и булавой
Малороссийского владыки...
And soon the hearing of Kochubey
The fatal news touched:
She forgot shame and honor
She's in the arms of a villain!
What a disgrace! Father and mother
They dare not understand the rumor.
Then only the truth appeared
With its terrible nakedness.
Then just explained
The soul of a young criminal.
Then only it became clear
Why did you run away
She is family shackles,
Secretly languished, sighed
And greetings to the grooms
She answered proudly in silence;
Why is it so quiet at the table
She only listened to the hetman,
When the conversation rejoiced
And the cup frothed with wine;
Why did she always sing
The songs he wrote
When he was poor and small,
When the rumor did not know him;
Why with a non-feminine soul
She loved the horse
And the abusive ringing of the timpani, and clicks
Before bunchuk and mace
Little Russian lord...
Богат и знатен Кочубей.
Довольно у него друзей.
Свою омыть он может славу.
Он может возмутить Полтаву;
Внезапно средь его дворца
Он может мщением отца
Постигнуть гордого злодея;
Он может верною рукой
Вонзить...но замысел иной
Волнует сердце Кочубея.
Rich and famous Kochubey.
He has enough friends.
He can wash his glory.
He can anger Poltava;
Suddenly in the middle of his palace
He may revenge his father
Comprehend the proud villain;
He can with the right hand
Stick ... but the idea is different
Excites the heart of Kochubey.
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
Суровый был в науке славы
Ей дан учитель: не один
Урок нежданный и кровавый
Задал ей шведский паладин.
Но в искушеньях долгой кары.
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дрябя стекло, кует булат.
It was that troubled time
When Russia is young
Straining strength in the struggles,
Husband with the genius of Peter.
Severe was in the science of fame
She was given a teacher: not one
Lesson unexpected and bloody
Asked her by a Swedish paladin.
But in the temptations of a long punishment.
Having endured the blows of fate,
Strengthened Russia. So heavy mlat
Flapping glass, forging damask steel.
Венчанный славой бесполезной,
Отважный Карл скользил над бездной.
Он шел на древнюю Москву,
Взметая русские дружины,
Как вихорь гонит прах долины
И клонит пыльную траву.
Он шел путем. где след оставил
В дни наши новый, сильный враг,
Когда падением ославил
Муж рока свой попятный шаг.
Crowned with useless glory,
Brave Karl glided over the abyss.
He went to ancient Moscow,
Taking up the Russian squads,
Like a whirlwind drives the dust of the valley
And tends to dusty grass.
He walked the path. where he left a mark
In our days, a new, strong enemy,
When he fell down
The husband of rock is his backward step.
Украйна глухо волновалась.
Давно в ней искра разгоралась.
Друзья кровавой старины
Народной чаяли войны,
Роптали, требуя кичливо,
Чтоб гетман узы их расторг,
И Карла ждал нетерпеливо
Их легкомысленный восторг.
Вокруг Мазепы раздавался
Мятежный крик: пора, пора!
Но старый гетман оставался
Послушным подданым Петра.
Храня суровость обычайну,
Спокойно ведал он Украйну,
Молве, казалось, не внимал
И равнодушно пировал.
Ukraine was deeply worried.
For a long time, a spark flared up in her.
Friends of the bloody past
The people looked forward to war,
Murmured, demanding arrogantly,
So that the hetman breaks their bonds,
And Carla waited impatiently
Their frivolous delight.
Around Mazepa resounded
Rebellious Cry: It's time, it's time!
But the old hetman remained
Obedient subjects of Peter.
Keeping the severity of the usual,
He calmly knew Ukraine,
Molve didn't seem to mind
And indifferently feasted.
"Что ж гетман? - юноши твердили, -
Он изнемог; он слишком стар;
Труды и годы угасили
В нем прежний, деятельный жар.
Зачем дрожащею рукою
Еще он носит булаву?
Теперь бы грянуть нам войною
На ненавистную Москву!
Когда бы старый Дорошенко,
Иль Самойлович молодой,
Иль наш Палей, иль Гордеенко
Владели силой войсковой;
Тогда б в снегах чужбины дальной
Не погибали казаки,
И Малороссии печальной
Освобождались уж полки".
"What is the hetman? - the young men repeated, -
He was exhausted; he is too old;
Works and years extinguished
It has the same active heat.
Why with a trembling hand
Does he also carry a mace?
Now we would burst into war
To the hated Moscow!
Whenever old Doroshenko,
Il Samoilovich is young,
Or our Paley, or Gordeenko
Possessed military strength;
Then it would be in the snows of a distant foreign land
The Cossacks did not die,
And sad Little Russia
The regiments have already been vacated."
Так, своеволием пылая,
Роптала юность удалая,
Опасных алча перемен,
Забыв отчизны давний плен,
Богдана счастливые споры,
Святые брани, договоры
И славу дедовских времен.
Но старость ходит острожно,
И подозрительно глядит.
Чего нельзя и что возможно,
Еще не вдруг она решит.
Кто снидет в глубину морскую,
Покрытую недвижно льдом?
Кто испытующим умом
Проникнет бездну роковую
Души коварной? Думы в ней,
Плоды подавленных страстей,
Лежат погружены глубоко,
И замысел давнишних дней,
Быть может, зреет одиноко.
Как знать? Но чем Мазепа злей,
Чем сердце в нем хитрей и ложней,
Тем с виду он неосторожней
И в обхождении простей.
Как он умеет самовластно
Сердца привлечь и разгадать,
Умами править безопасно,
Чужие тайны разрешать!
С какой доверчивостью лживой,
Как добродушно на пирах
Со старцами старик болтливый,
Жалеет он о прошлых днях,
Свободу славит с своевольным,
Поносит власти с недовольным,
С ожесточенным слеззы льет,
С глупцом разумну речь ведет!
Не многим, может быть, известно,
Что дух его неукротим,
Что рад и честно и бесчестно
Вредить он недругам своим;
Что ни единой он обиды,
С тех пор как жив, не забывал,
Что далеко преступны виды
Старик надменный простирал;
Что он не ведает святыни,
Что он не помнит благостыни,
Что он не любит ничего,
Что кровь готов он лить, как воду,
Что презирает он свободу,
Что нет отчизны для него.
So, blazing with self-will,
Murmured youth remote,
Dangerous hunger for change
Forgetting the homeland long-standing captivity,
Bogdan happy debate,
Holy battles, treaties
And the glory of grandfather's times.
But old age walks cautiously,
And looks suspicious.
What is impossible and what is possible
She won't decide yet.
Who descends into the depths of the sea,
Covered in motionless ice?
Who with a testing mind
Will penetrate the abyss of fate
Souls insidious? Thoughts in her
Fruits of suppressed passions
Lie sunk deep
And the idea of ;;ancient days,
Perhaps it grows lonely.
How to know? But why is Mazepa angrier,
The heart in it is more cunning and false,
That looks like he's more careless
And easy to get around.
How can he self-control
Attract and unravel hearts
Minds to rule safely
Other people's secrets to resolve!
With what credulity deceitful,
How good-natured at feasts
With the elders, the old man is talkative,
He regrets the past days
Freedom glorifies with the self-willed,
Reviles the authorities with the discontented,
With fierce tears pouring,
With a fool, he talks wisely!
Not many may know
That his spirit is indomitable,
What is happy and honest and dishonorable
To harm his enemies;
That not a single offense he
Since I was alive, I have not forgotten
What far criminal species
The haughty old man extended;
That he does not know the sacred
That he does not remember the goodness,
That he loves nothing
That he is ready to pour blood like water,
That he despises freedom,
That there is no homeland for him.
Издавна умысел ужасный
Взлелеял тайно злой старик
В душе своей. Но взор опасный,
Враждебный взор его проник.
"Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! -
Скрежеща мыслит Кочубей, -
Я пощажу твою обитель,
Темницу дочери моей;
Ты не истлеешь средь пожара,
Ты не издохнешь от удара
Казачьей сабли. Нет, злодей,
В руках московских палачей,
В крови, при тщетных отрицаньях,
На дыбе, корчась в истязаньях,
Ты проклянешь и день и час,
Когда ты дочь крестил у нас,
И пир. на коем чести чашу
Тебе я полну наливал,
И ночь, когда голубку нашу
Ты, старый коршун, заклевал!.."
It has long been a terrible intention
Cherished secretly by an evil old man
In your soul. But the gaze is ominous
His hostile gaze penetrated.
"No, impudent predator, no, destroyer! -
Grinding thinks Kochubey, -
I will spare your home
My daughter's dungeon;
You won't rot in the fire
You won't die on impact.
Cossack saber. No, villain
In the hands of Moscow executioners,
In blood, with vain denials,
On the rack, writhing in torture,
You curse the day and the hour
When you baptized your daughter with us,
And a feast, on what honor the cup
I poured you full
And the night when our dove
You, old kite, pecked! .. "
Так! было время: с Кочубеем
Был друг Мазепа; в оны дни
Как солью, хлебом и елеем,
Делились чувствами они.
Их кони по полям победы
Скакали рядом сквозь огни;
Нередко долгие беседы
Наедине вели они -
Пред Кочубеем гетман скрытный
Души мятежной, ненасытной
Отчасти бездну открывал
И о грядущих измененьях,
Переговорах, возмущеньях
В речах неясных намекал.
Так, было сердце Кочубея
В то время предано ему.
Но, в горькой злобе свирепея,
Теперь по зову одному
Оно послушно: он голубит
Едину мысль и день и ночь:
Иль сам погибнет, иль погубит -
Отмстит поруганную дочь.
So! there was a time: with Kochubey
There was a friend of Mazepa; those days
Like salt, bread and oil,
They shared their feelings.
Their horses on the fields of victory
They galloped side by side through the lights;
Often long conversations
Alone they led -
Before Kochubey, the secretive hetman
Souls of the rebellious, insatiable
Partly opened the abyss
And the upcoming changes
Negotiations, outrage
In obscure speeches hinted.
So, it was the heart of Kochubey
At that time devoted to him.
But, in bitter anger, ferocious,
Now at the call of one
It is obedient: it doves
One thought day and night:
Either he himself will die, or he will destroy -
Revenge the abused daughter.
Но предприимчивую злобу
Он крепко в сердце затаил.
"В бессильной горести, ко гробу
Теперь он мысли устремил.
Он зла Мазепе не желает;
Всему виновна дочь одна.
Но он и дочери прощает:
Пусть богу даст ответ она,
Покрыв семью свою позором,
Забыв и небо и закон..."
But enterprising malice
He held it tight in his heart.
"In impotent grief, to the grave
Now he directed his thoughts.
He does not wish evil to Mazepa;
It's all the daughter's fault.
But he also forgives his daughters:
May God answer her
Having covered his family with shame,
Forgetting both heaven and law..."
А между тем орлиным взором
В кругу домашнем ищет он
Себе товарищей отважных,
Неколебимых, непродажных.
Во всем открылся он жене:
Давно в глубокой тишине
Уже донос он грозный копит,
И, гнева женского полна,
Нетерпеливая жена
Супруга злобного торопит.
В тиши ночей, на ложе сна,
Как некий дух, ему она
О мщенье шепчет, укоряет,
И слезы льет, и ободряет,
И клятвы терует - и ей
Клянется мрачный Кочубей.
Meanwhile, with an eagle eye
In the circle of the home he is looking for
Yourself brave comrades,
Unshakable, unsaleable.
He revealed himself to his wife in everything:
For a long time in deep silence
Already he is accumulating a terrible denunciation,
And full of female anger
The Impatient Wife
The wife of the evil one is in a hurry.
In the silence of the night, on the bed of sleep,
Like a spirit, she
About revenge whispers, reproaches,
And sheds tears, and encourages,
And she takes oaths - and she
The gloomy Kochubey swears.
Удар обдуман. С Кочубеем
Бесстрашный Искра заодно.
И оба мыслят: "Одолеем;
Врага паденье решено.
Но кто ж, усердьем пламенея.
Ревнуя к общему добру,
Донос на мощного злодея
Предубежденному Петру
К ногам положит, не робея?"
The blow is well thought out. With Kochubey
Fearless Spark at the same time.
And both think: "We will overcome;
The enemy's fall is decided.
But who, zealous flame.
Jealous of the common good,
Denunciation of a powerful villain
Prejudiced Peter
Will he put it at his feet, without being shy?
Между полтавских казаков,
Презренных девою несчастной,
Один с младенческих годов
Ее любил любовью страстной.
Вечерней, утренней порой,
На берегу реки родной,
В тени украинских черешен,
Бывало, он Марию ждал,
И ожиданием страдал,
И краткой встречей был утешен.
Between the Poltava Cossacks,
Despised by the unfortunate virgin,
One from infancy
He loved her with passionate love.
Evening, morning time,
On the bank of the native river,
In the shade of Ukrainian cherries,
Sometimes he was waiting for Mary,
And I suffered with the expectation
And a brief meeting was comforted.
Он без надежд ее любил,
Не докучал он ей мольбою:
Отказа б он не пережил.
Когда наехали толпою
К ней женихи, из их рядов
Уныл и сир он удалился.
Когда же вдруг меж казаков
Позор Марии огласился
И беспощадная молва
Ее со смехом поразила,
И тут Мария сохранила
Над ним привычные права.
Но если кто хотя случайно
Пред ним Мазепу наззывал,
То он бледнел, терзаясь тайно,
И взоры в землю опускал.
He loved her hopelessly
He did not bother her with a prayer:
He wouldn't survive a rejection.
When the crowd came
To her suitors, from their ranks
Sad and alone, he left.
When suddenly among the Cossacks
Mary's Shame Revealed
And merciless rumor
She was struck with laughter,
And then Mary saved
Above him are the usual rights.
But if anyone by chance
He called Mazepa before him,
Then he turned pale, tormented secretly,
And he lowered his eyes to the ground.
Кто при звездах и при луне
Так поздно едет на коне?
Чей это конь неутомимый
Бежит в степи необозримой?
Who is under the stars and under the moon
Riding a horse this late?
Whose tireless horse is this
Running in the boundless steppe?
Казак на север держит путь,
Казак не хочет отдохнуть
Ни в чистом поле, ни в дубраве,
Ни при опасной переправе.
The Cossack is heading north
Cossack does not want to rest
Not in an open field, not in the oak forest
Not at a dangerous crossing.
Как стекло булат его блестит,
Мешок за пазухой звенит,
Не спотыкаясь, конь ретивый
Бежит, размахивая гривой.
Like his damask glass shines,
The bag in the bosom is ringing,
Not stumbling, zealous horse
Runs waving its mane.
Червонцы нужны для гонца,
Булат потеха молодца,
Ретивый конь потеха тоже -
Но шапка для него дороже.
Chervonets are needed for the messenger,
Bulat fun young man,
Zealous horse fun too -
But the hat is more expensive for him.
За шапку он оставить рад
Коня, червонцы и булат,
Но выдаст шапку только с бою,
И то лишь с буйной головою.
Behind the cap he leave glad
Horse, gold pieces and damask steel,
But he will give out a hat only with a fight,
And then only with a violent head.
Зачем он шапкой дорожит?
Затем, что в ней донос зашит,
Донос на гетмана злодея
Царю Петру от Кочубея.
Why does he value his hat?
Then, that a denunciation is sewn up in it,
Denunciation of the hetman villain
Tsar Peter from Kochubey.
Грозы не чуя между тем,
Не ужасаемый ничем,
Мазепа козни продолжает.
С ним полномощный езуит
Мятеж народный учреждает
И шаткий трон ему сулит.
Во тьме ночной они как воры
Ведут свои переговоры,
Измену ценят меж собой,
Слагают цифр универсалов,
Торгуют царской головой,
Торгуют клятвами вассалов.
Какой-то нищий во дворец
Неведомо отколе ходит,
И Орлик, гетманов делец,
Его приводит и выводит.
Повсюду тайно сеют яд
Его подосланные слуги:
Там на Дону казачьи круги
Они с Булавинным мутят:
Там будит диких орд отвагу:
Там за порогами Днепра
Стращают буйную ватагу
Самодержавием Петра.
Мазепа всюду взор кидает
И письма шлет из края в край:
Угрозой хитрой подымает
Он на Москву Бахчисарай.
Король ему в Варшаве внемлет,
В стенах Очакова паша,
Во стане Карл и царь. Не дремлет
Его коварная душа;
Он, думой думу развивая,
Верней готовит свой удар;
В нем не слабеет воля злая,
Неутомим преступный жар.
Thunderstorms do not feel meanwhile,
Not terrified of anything
Mazepa continues to intrigue.
With him a full-powered Jesuit
The rebellion of the people establishes
And a shaky throne promises him.
In the darkness of the night they are like thieves
Conduct their negotiations
Treason is valued among themselves,
Compose the numbers of generalists,
Trade in the king's head,
Trade in oaths of vassals.
Some beggar to the palace
I don't know where it goes
And Orlyk, the hetman's businessman,
He brings in and out.
Poison is secretly sown everywhere
His sent servants:
There are Cossack circles on the Don
They stir up with Bulavin:
There awakens wild hordes of courage:
There beyond the rapids of the Dnieper
Frightening violent gang
Autocracy of Peter.
Mazepa casts his eyes everywhere
And letters are sent from end to end:
Raises with a cunning threat
He is on Moscow Bakhchisarai.
The king in Warsaw listens to him,
Within the walls of Ochakov Pasha,
In the camp Charles and the king. Do not sleep
His insidious soul;
He, developing a thought with a thought,
Verneuil prepares his blow;
The evil will does not weaken in him,
Relentless criminal fever.
Но как он вздрогнул, как воспрянул,
Когда пред ним незапно грянул
Упадший гром! когда ему,
Врагу России самому,
Вельможи русские послали
В Полтаве писанный донос
И вместо праведных угроз,
Как жертве, ласки расточали;
И озабоченный войной,
Гнушаясь мнимой клеветой,
Донос оставя без вниманья,
Сам царь Иуду утешал
И злобу шумом наказанья
Смирить надолго обещал!
But how he shuddered, how he perked up,
When suddenly burst before him
Fallen Thunder! when he
To the enemy of Russia himself,
The Russian nobles sent
In Poltava, a written denunciation
And instead of righteous threats,
Like a victim, caresses lavished;
And preoccupied with the war
Disdainful of imaginary slander,
Leaving the denunciation without attention,
The king himself consoled Judah
And malice with the noise of punishment
Promised to reconcile for a long time!
Мазепа, в горести притворной,
К царю возносит глас покорный.
"И знает бог, и видит свет:
Он, бедный гетман, двадцать лет
Царю служил душою верной;
Его щедротою безмерной
Осыпан, дивно вознесен...
О, как слепа, безумна злоба!..
Ему ль теперь у двери гроба
Начать учение измен
И потемнять благую славу?
Не он ли помощь Станиславу
С негодованьем отказал,
Стыдясь, отверг венец Украйны,
И договор и письма тайны
К царю, по долгу, отослал?
Не он ли наущеньям хана
И цареградского салтана
Был глух? Усердием горя,
С врагами белого царя
Умом и саблей рад был спорить,
Трудов и жизни не жалел,
И ныне злобный недруг смел
Его седины опозорить!
И кто же? Искра, Кочубей!
Так долго быв его друзьями!.."
И с кровожадными слезами,
В холодной дерзости своей,
Их казни требует злодей...
Чьей казни?.. старец непреклонный!
Чья дочь в объятиях его?
Но хладно сердца своего
Он заглушает ропот сонный.
Он говорит: "В неравный спор
Зачем вступает сей безумец?
Он сам, надменный вольнодумец,
Сам точит на себя топор.
Куда бежит, зажавши вежды?
На чем он основал надежды?
Или... но дочери любовь
Главы отцовской не искупит.
Любовник гетману уступит,
Не то моя прольется кровь".
Mazepa, in feigned grief,
A submissive voice lifts up to the king.
And God knows and sees the light:
He, poor hetman, twenty years old
He served the king with a faithful soul;
His boundless generosity
Showered, wondrously exalted...
Oh, how blind, insane malice!..
Is he now at the door of the coffin
Start teaching change
And darken the good glory?
Isn't he helping Stanislav
Refused indignantly.
Ashamed, he rejected the crown of Ukraine,
And the treaty and letters of mystery
To the king, on duty, sent?
Isn't he the Khan's instigation
And Tsaregradsky Saltan
Was deaf? By the zeal of grief,
With the enemies of the white king
I was glad to argue with my mind and saber,
Labor and life did not regret,
And now the evil enemy dared
Disgrace his gray hair!
And who? Spark, Kochubey!
Being his friends for so long!.."
And with bloodthirsty tears,
In his cold insolence,
Their execution is demanded by the villain...
Whose execution? .. adamant old man!
Whose daughter is in his arms?
But your heart is cold
He drowns out the sleepy murmur.
He says: "In an unequal dispute
Why does this madman enter?
He himself, an arrogant freethinker,
He sharpens his own axe.
Where does he run, clutching his eyelids?
On what did he base his hopes?
Or... but daughters love
He will not redeem the head of his father.
The lover will yield to the hetman,
Otherwise my blood will be shed."
Мария, бедная Мария,
Краса черкасских дочерей!
Не знаешь ты, какого змия
Ласкаешь на груди своей.
Какой же властью непонятной
К душе свирепой и развратной
Так сильно ты привлечена?
Кому ты в жертву отдана?
Его кудрявые седины,
Его глубокие морщины,
Его блестящий, впалый взор,
Его лукавый разговор
Тебе всего, всего дороже:
Ты мать забыть для них могла,
Соблазном постланное ложе
Ты отчей сени предпочла.
Своими чудными очами
Тебя старик заворожил,
Своими тихими речами
В тебе он совесть усыпил;
Ты на него с благоговеньем
Возводишь ослепленный взор,
Его лелеешь с умиленьем -
Тебе приятен твой позор,
Ты им, в безумном упоенье,
Как целомудрием горда -
Ты прелесть нежную стыда
В своем утратила паденье...
Mary, poor Mary,
The beauty of Cherkasy daughters!
You don't know what snake
You caress on your chest.
By what incomprehensible power
To the soul of the ferocious and depraved
How attracted are you?
To whom are you sacrificed?
His curly gray hair
His deep wrinkles
His shining, sunken eyes,
His sly talk
Everything is dear to you, everything is dearer to you:
You could forget your mother for them,
Seductively laid bed
You preferred the canopy of your father.
With your wonderful eyes
The old man bewitched you
With your quiet words
In you, he lulled the conscience;
You respect him
Raise your blinded gaze
You cherish him with tenderness -
You enjoy your shame
You to them, in insane ecstasy,
How proud of chastity -
You are the charm of tender shame
Lost her fall in her...
Что стыд Марии? что молва?
Что для нее мирские пени,
Когда склоняется в колени
К ней старца гордая глава,
Когда с ней гетман забывает
Судьбы своей и труд и шум,
Иль тайны смелых, грозных дум
Ей, деве робкой, открывает?
И дней невинных ей не жаль,
И душу ей одна печаль
Порой, как туча, затмевает:
Она унылых пред собой
Отца и мать воображает;
Она, сквозь слезы, видит их
В бездетной старости, одних,
И, мнится, пеням их внимает...
О, если б ведала она,
Что уж узнала вся Украйна!
Но от нее сохранена
Ещё убийственная тайна.
What is Mary's shame? what is the rumor?
What are worldly songs for her,
When kneeling down
To her the old man's proud head,
When with her the hetman forgets
Your fate and labor and noise,
Or the secrets of bold, formidable thoughts
She, a timid girl, opens?
And she does not feel sorry for innocent days,
And her soul is sad
Sometimes, like a cloud, it overshadows:
She is despondent in front of her
Father and mother imagines;
She sees them through her tears
In childless old age, alone,
And, it seems, he listens to their penances ...
Oh, if only she knew
What did the whole Ukraine know!
But kept from her
Another deadly secret.
Песнь Вторая.
Song Two.
Мазепа мрачен. Ум его
Смущен жестокими мечтами.
Мария нежными очами
Глядит на старца своего.
Она, обняв его колени,
Слова любви ему твердит.
Напрасно: черных помышлений
Ее любовь не удалит.
Пред бедной девой с невниманьем
Он хладно потупляет взор
И ей на ласковый укор
Одним ответствует молчаньем.
Удивлена, оскорблена,
Едва дыша, встает она
И говорит с негодованьем:
Mazepa is gloomy. Mind it
Confused by cruel dreams.
Mary with tender eyes
He looks at his old man.
She hugged his knees
Words of love repeat to him.
In vain: black thoughts
Her love will not remove.
Before the poor maiden with inattention
He coldly lowers his gaze
And to her for a gentle reproach
One responds with silence.
Surprised, offended
Barely breathing, she gets up
And he says indignantly:
"Послушай, гетман: для тебя
Я позабыла все на свете.
Навек однажды полюбя,
Одно имела я в предмете:
Твою любовь. Я для нее
Сгубила счастие мое,
Но ни о чем я не жалею...
Ты помнишь: в страшной тишине,
В ту ночь, как стала я твоею,
Меня любить ты клялся мне.
Зачем же ты меня не любишь?"
"Listen, hetman: for you
I forgot everything in the world.
Forever once in love,
I had one in the subject:
Your love I am for her
Ruined my happiness
But I don't regret anything...
Do you remember: in terrible silence,
The night I became yours
You swore to love me.
Why don't you love me?"
Мазепа
Мой друг, несправедлива ты.
Оставь безумные мечты;
Ты подозреньем сердце губишь:
Нет, душу пылкую твою
Волнуют, ослепляют страсти.
Мария, верь: тебя люблю
Я больше славы, больше власти.
Mazepa
My friend, you are unfair.
Leave crazy dreams;
You are destroying the heart with suspicion:
No, your ardent soul
Excite, blind passions.
Mary, believe: I love you
I am more fame, more power.
Мария
Неправда: ты со мной хитришь.
Давно ль мы были неразлучны?
Теперь ты ласк моих бежишь;
Теперь они тебе докучны;
Ты целый день в кругу старшин,
В пирах, в разъездах - я забыта;
Ты долгой ночью иль один,
Иль с нищим, иль у езуита;
Любовь смиренная моя
Встречает хладную суровость.
Ты пил недавно, знаю я,
Здоровье Дульской. Это новость;
Кто эта Дульская?
Maria
False: you are cheating with me.
How long have we been inseparable?
Now you run away from my caresses;
Now they bore you;
You are in the circle of foremen all day,
In feasts, on the road - I am forgotten;
Are you long night or alone
Either with a beggar, or with a Jesuit;
My humble love
Meets cold severity.
You've been drinking recently, I know
Dulskaya's health. This is news;
Who is this Dulskaya?
Мазепа
И ты
Ревнива? Мне ль, в мои ли лета
Искать надменного привета
Самолюбивой красоты?
И стану ль я, старик суровый,
Как праздный юноша, вздыхать,
Влачить позорные оковы
И жен притворством искушать?
Mazepa
And you
Jealous? Is it for me, in my years
Looking for a haughty hello
Selfish beauty?
And will I, a stern old man,
Like an idle youth, sigh
To drag shameful shackles
And tempt wives with pretense?
Мария
Нет, объяснись без отговорок
И просто, прямо отвечай.
Maria
No, explain without excuses
And just be direct.
Мазепа
Покой души твоей мне дорог,
Мария; так и быть: узнай.
Давно замыслили мы дело;
Теперь оно кипит у нас.
Благое время нам приспело;
Борьбы великой близок час.
Без милой вольности и славы
Склоняли долго мы главы
Под покровительством Варшавы,
Под самовластием Москвы.
Но независимой державой
Украйне быть уже пора:
И знамя вольности кровавой
Я подымаю на Петра.
Готово все: в переговорах
Со мною оба короля;
И скоро в смутах, в бранных спорах,
Быть может, трон воздвигну я.
Друзей надежных я имею:
Княгиня Дульская и с нею
Мой езуит, да нищий сей
К концу мой замысел приводят.
Чрез руки их ко мне доходят
Наказы, письма королей.
Вот важные тебе признанья.
Довольна ль ты? Твои мечтанья
Рассеяны ль?
Mazepa
The peace of your soul is dear to me,
Maria; so be it: find out.
For a long time we have planned the matter;
Now it boils with us.
A good time has come to us;
The hour of the great struggle is near.
Without sweet liberty and glory
We bowed our heads for a long time
Under the auspices of Warsaw,
Under the autocracy of Moscow.
But an independent power
It's time to be Ukraine:
And the banner of liberty is bloody
I raise to Peter.
Everything is ready: in negotiations
Both kings are with me;
And soon in turmoil, in abusive disputes,
Perhaps I will raise a throne.
I have reliable friends:
Princess Dulskaya and with her
My Jesuit, yes this beggar
My plan is brought to an end.
Through their hands they reach me
Orders, letters of kings.
Here are some important confessions for you.
Are you satisfied? your dreams
Are you scattered?
Мария
О милый мой,
Ты будешь царь земли родной!
Твоим сединам как пристанет
Корона царская!
Maria
Oh my dear
You will be the king of the native land!
Your gray hairs will stick
Royal crown!
Мазепа
Постой.
Не все свершилось. Буря грянет:
Кто может знать, что ждет меня?
Mazepa
Wait.
Not everything has happened. The storm is coming:
Who can know what awaits me?
Мария
Я близ тебя не знаю страха -
Ты так могущ! О, знаю я:
Трон ждет тебя.
Maria
I do not know fear near you -
You are so powerful! Oh I know
The throne is waiting for you.
Мазепа
А если плаха?..
Mazepa
And if it's bad?..
Мария
С тобой на плаху, если так.
Ах, пережить тебя могу ли?
Но нет: ты носишь власти знак.
Maria
With you on the chopping block, if so.
Ah, can I survive you?
But no: you wear the badge of power.
Мазепа
Меня ты любишь?
Mazepa
Do you love me?
Мария
Я! Люблю ли?
Maria
I! Do I love?
Мазепа
Скажи: отец или супруг
Тебе дороже?
Mazepa
Say: father or spouse
Are you more valuable?
Мария
Милый друг,
К чему вопрос такой? тревожит
Меня напрасно он. Семью
Стараюсь я забыть мою.
Я стала ей в позор; быть может
(Какая страшная мечта!),
Моим отцом я проклята,
А за кого?
Maria
Dear friend,
Why is this a question? worries
Me in vain he. family
I try to forget mine.
I became her shame; may be
(What a terrible dream!)
I am cursed by my father
And for whom?
Мазепа
Так я дороже
Тебе отца? Молчишь...
Mazepa
So I'm more expensive
You father? You are silent...
Мария
О боже!
Maria
Oh my God!
Мазепа
Что ж? отвечай.
Mazepa
Well? answer.
Мария
Реши ты сам.
Maria
Decide yourself.
Мазепа
Послушай: если было б нам,
Ему ль мне, погибнуть надо,
А ты бы нам судьей была,
Кого б ты в жертву принесла,
Кому бы ты была ограда?
Mazepa
Listen: if it were for us,
He or me, I need to die,
And you would be our judge,
Who would you sacrifice
To whom would you be a fence?
Мария
Ах, полно! сердце не смущай!
Ты искуситель.
Maria
Ah, full! do not trouble your heart!
You are the tempter.
Мазепа
Отвечай!
Mazepa
Answer!
Мария
Ты бледен; речь твоя сурова...
О, не сердись! Всем, всем готова
Тебе я жертвовать, поверь;
Но страшны мне слова такие.
Довольно.
Maria
You are pale; your speech is harsh...
Oh don't be angry! Everyone, everyone is ready
I donate to you, believe me;
But such words scare me.
Enough.
Мазепа
Помни же, Мария,
Что ты сказала мне теперь.
Mazepa
Remember Mary
What did you say to me now.
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листвы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
И тихо, тихо все кругом;
Но в замке шепот и смятенье.
В одной из башен, под окном,
В глубоком, тяжком размышленье,
Окован, Кочубей сидит
И мрачно на небо глядит.
Quiet Ukrainian night.
The sky is transparent. The stars are shining.
Overcome your slumber
Doesn't want air. A little tremble
Silvery poplar foliage.
The moon is calm from above
Above the White Church shines
And lush hetman gardens
And the old castle lights up.
And quiet, quiet all around;
But in the castle there is whispering and confusion.
In one of the towers, under the window,
In deep, heavy contemplation,
Chained, Kochubey sits
And gloomily looks at the sky.
Заутра казнь. Но без боязни
Он мыслит об ужасной казни;
О жизни не жалеет он.
Что смерть ему? желанный сон.
Готов он лечь во гроб кровавый.
Дрема долит. Но, боже правый!
К ногам злодея, молча, пасть
Как бессловесное созданье,
Царем быть отдану во власть
Врагу царя на поруганье,
Утратить жизнь - и с нею честь,
Друзей с собой на плаху весть,
Над гробом слышать их проклятья,
Ложась безвинным под топор,
Врага веселый встретить взор
И смерти кинуться в объятья,
Не завещая никому
Вражды к злодею своему!
Execution tomorrow. But without fear
He thinks of a terrible execution;
He does not regret life.
What is death to him? desired dream.
He is ready to lie down in a bloody coffin.
Drema is pouring. But, good God!
At the feet of the villain, silently, fall
Like a mindless creature
I will be given into power by the king
To the enemy of the king for reproach,
Lose life - and with it honor,
Friends with you on the chopping block news,
Over the coffin to hear their curses,
Lying down innocent under the ax
Enemy merry to meet the gaze
And rush into the arms of death,
Not bequeathing to anyone
Enmity to your villain!
И вспомнил он свою Полтаву,
Обычный круг семьи, друзей,
Минувших дней богатство, славу,
И песни дочери своей,
И старый дом, где он родился,
Где знал и труд и мирный сон,
И все, чем в жизни насладился,
Что добровольно бросил он,
И для чего? -
And he remembered his Poltava,
The usual circle of family, friends,
Past days wealth, glory,
And the songs of his daughter,
And the old house where he was born
Where he knew both labor and peaceful sleep,
And everything that I enjoyed in life,
What he voluntarily gave up
And for what? -
Но ключ в заржавом
Замке гремит - и, пробужден,
Несчастный думает: вот он!
Вот на пути моем кровавом
Мой вождь под знаменем креста,
Грехов могущий разрешитель,
Духовной скорби врач, служитель
За нас распятого Христа,
Его святую кровь и тело
Принесший мне, да укреплюсь,
Да приступлю ко смерти смело
И жизни вечной приобщусь!
But the key is rusty
The castle rattles - and, awakened,
The unfortunate man thinks: here he is!
Here on my bloody path
My leader under the banner of the cross,
A mighty resolver of sins,
Spiritual affliction doctor, minister
Christ crucified for us,
His holy blood and body
Who brought me, let me be strengthened,
May I boldly approach death
And I will partake of eternal life!
И с сокрушением сердечным
Готов несчастный Кочубей
Перед всесильным, бесконечным
Излить тоску мольбы своей.
Но не отшельника святого,
Он гостя узнает иного:
Свирепый Орлик перед ним.
И, отвращением томим,
Страдалец горько вопрошает:
"Ты здесь, жестокий человек?
Зачем последний мой ночлег
Еще Мазепа возмущает?"
And with contrition of heart
The unfortunate Kochubey is ready
Before the omnipotent, infinite
Pour out the anguish of your prayer.
But not a holy hermit,
He recognizes a different guest:
Ferocious Orlik in front of him.
And, languishing with disgust,
The sufferer bitterly asks:
"Are you here, cruel man?
Why is my last night
Does Mazepa still resent?"
Орлик
Допрос не кончен: отвечай.
Orlik
The interrogation is not over: answer.
Кочубей
Я отвечал уже: ступай,
Оставь меня.
Kochubey
I already answered: go,
Leave me.
Орлик
Еще признанья
Пан гетман требует.
Orlik
More confessions
Pan hetman demands.
Кочубей
Но в чем?
Давно сознался я во всем,
Что вы хотели. Показанья
Мои все ложны. Я лукав,
Я строю козни. Гетман прав.
Чего вам более?
Kochubey
But in what?
Long ago I confessed everything
What did you want. Testimony
Mine are all false. I'm sly
I plot. Hetman is right.
What do you want more?
Орлик
Мы знаем,
Что ты несчетно был богат;
Мы знаем: не единый клад
Тобой в Диканьке укрываем.
Свершиться казнь твоя должна;
Твое имение сполна
В казну поступит войсковую -
Таков закон. Я указую
Тебе последний долг: открой,
Где клады, скрытые тобой?
Orlik
We know,
That you were uncountably rich;
We know: not a single treasure
We shelter you in Dikanka.
Your execution must be done;
Your estate is full
The military will go to the treasury -
That is the law. I indicate
Your last duty: open,
Where are the treasures hidden by you?
Кочубей
Так, не ошиблись вы: три клада
В сей жизни были мне отрада.
И первый клад мой честь была,
Клад этот пытка отняла:
Другой был клад невозвратимый
Честь дочери моей любимой.
Я день и ночь над ним дрожал:
Мазепа этот клад украл.
Но сохранил я клад последний,
Мой третий клад: святую месть.
Её готовлюсь богу снесть.
Kochubey
So, you were not mistaken: three treasures
In this life there were joys for me.
And my honor was the first treasure,
Treasure took away this torture:
The other was an irretrievable treasure
Honor to my beloved daughter.
I trembled day and night over him:
Mazepa stole this treasure.
But I kept the last treasure,
My third treasure: holy vengeance.
I'm getting ready to take it down.
Орлик
Старик, оставь пустые бредни:
Сегодня покидая свет,
Питайся мыслию суровой.
Шутить не время. Дай ответ,
Когда не хочешь пытки новой:
Где спрятал деньги?
Orlik
Old man, leave empty nonsense:
Leaving the world today
Feed on the harsh thought.
It's not the time to joke. Give an answer,
When you don't want a new torture:
Where did you hide the money?
Кочубей
Злой холоп!
Окончишь ли допрос нелепый?
Повремени: дай лечь мне в гроб,
Тогда ступай себе с Мазепой
Мое наследие считать
Окровавленными перстами,
Мои подвалы разрывать,
Рубить и жечь сады с домами.
С собой возьмите дочь мою:
Она сама вам все расскажет,
Сама все клады вам укажет;
Но ради господа молю,
Теперь оставь меня в покое.
Kochubey
Evil bastard!
Will you finish the ridiculous interrogation?
Wait a minute: let me lie in a coffin,
Then go with Mazepa
My legacy count
bloody fingers,
Break my cellars
Chop and burn gardens with houses.
Take my daughter with you:
She will tell you everything
She herself will show you all the treasures;
But for the Lord's sake, I pray
Now leave me alone.
Орлик
Где спрятал деньги? укажи.
Не хочешь? - Деньги где? скажи,
Иль выйдет следствие плохое.
Подумай: место нам назначь.
Молчишь? - Ну, в пытку. Гей, палач!
Orlik
Where did you hide the money? indicate.
Do not want? - Where is the money? tell,
Or the result will be bad.
Think: appoint a place for us.
Are you silent? - Well, in torture. Hey, executioner!
Палач вошел...
О, ночь мучений!
Но где же гетман? где злодей?
Куда бежал от угрызений
Змеиной совести своей?
В светлице девы усыпленной,
Еще незнанием блаженной,
Близ ложа крестницы младой
Сидит с поникшею главой
Мазепа тихий и угрюмый.
В его душе проходят думы,
Одна другой мрачней, мрачней.
The executioner entered...
Oh night of torment!
But where is the hetman? where is the villain?
Where did you run from remorse
Of your snake conscience?
In the light of the maiden lulled to sleep,
Still ignorant of the blessed,
Near the bed of the young goddaughter
Sitting with a drooping head
Mazepa is quiet and gloomy.
Thoughts run through his mind
One is darker than the other, darker.
"Умрет безумный Кочубей;
Спасти нельзя его. Чем ближе
Цель гетмана. тем тверже он
Быть должен властью облечен,
Тем перед ним склоняться ниже
Должна вражда. Спасенья нет:
Доносчик и его клеврет
Умрут". Но, брося взор на ложе,
Мазепа думает: "О боже!
Что будет с ней, когда она
Услышит слово роковое?
Досель она еще в покое -
Но тайна быть сохранена
Не может долее. Секира,
Упав поутру. загремит
По всей Украйне. Голос мира
Вокруг нее заговорит!..
Ах, вижу я: кому судьбою
Волненья жизни суждены,
Той стой один перед грозою,
Не призывай к себе жены.
В одну телегу впрячь неможно
Коня и трепетную лань.
Забылся я неосторожно:
Теперь плачу безумства дань...
Все, все, чем жизнь мила бывает,
Бедняжка принесла мне в дар.
Мне, старцу мрачному. - и что же?
Какой готовлю ей удар!"
И он глядит: на тихом ложе
Как сладок юности покой!
Как сон ее лелеет нежно!
Уста раскрылись; безмятежно
Дыханье груди молодой;
А завтра. завтра... содрогаясь.
Мазепа отвращает взгляд,
Встает и, тихо пробираясь,
В уединенный сходит сад.
"The mad Kochubey will die;
You can't save him. The closer
Goal of the hetman. the harder it is
Should be invested with power
To bow down before him
There must be enmity. There is no salvation
Scammer and his slander
They will die." But, casting a glance at the bed,
Mazepa thinks: "Oh my God!
What will happen to her when she
Hear the word fatal?
So far, she is still at rest -
But the secret is to be kept
Can't take longer. Ax,
I fell in the morning. will thunder
All over Ukraine. Voice of the world
Around her will speak! ..
Oh, I see: who is destined
The troubles of life are destined
Stand alone before the storm
Don't invite your wife.
It is impossible to harness in one cart
A horse and a quivering doe.
I carelessly forgot:
Now I'm crying tribute to madness ...
Everything, everything that life is sweet,
The poor thing brought me a gift.
To me, a gloomy old man. - and what?
What a blow I am preparing for her!"
And he looks: on a quiet bed
How sweet is the peace of youth!
How tenderly her sleep cherishes!
The mouth opened; serenely
The breath of the chest is young;
And tomorrow. tomorrow... shuddering.
Mazepa looks away
He gets up and, quietly making his way,
In a secluded garden descends.
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Но мрачны странные мечты
В душе Мазепы: звезды ночи,
Как обвинительные очи,
За ним насмешливо глядят.
И тополи, стеснившись в ряд,
Качая тихо головою,
Как судьи, шепчут меж собою.
И летней, теплой ночи тьма
Душна, как черная тюрьма.
Quiet Ukrainian night.
The sky is transparent. The stars are shining.
Overcome your slumber
Doesn't want air. A little tremble
Silvery poplar leaves.
But dark strange dreams
In the soul of Mazepa: the stars of the night,
Like accusatory eyes
They look at him mockingly.
And poplars, shy in a row,
Shaking his head quietly
Like judges, they whisper among themselves.
And summer, warm night darkness
Stuffy, like a black prison.
Вдруг...слабый крик...невнятный стон
Как бы из замка слышит он.
То был ли сон воображенья,
Иль плач совы, иль зверя вой,
Иль пятки стон, иль звук иной -
Но только своего волнененья
Преодолеть не смог старик
И на протяжный слабый крик
Другим ответствовал - тем криком,
которым он в веселье диком
Поля сраженья оглашал,
Когда с Забелой, с Гамалеем,
И с ним... и с этим Кочубеем
Он в бранном пламени скакал.
Suddenly... a faint cry... an indistinct groan
As if from the castle he hears.
Was it a dream of imagination
Or the cry of an owl, or the howl of a beast,
Or a groan of a heel, or a different sound -
But only your excitement
The old man could not overcome
And to a lingering weak cry
He answered others - with that cry,
whom he is in wild fun
The battlefields announced
When with Zabela, with Gamalei,
And with him... and with this Kochubey
He rode in a blazing flame.
Зари багряной полоса
Объемлет ярко небеса.
Блеснули долы, холмы, нивы,
Вершины рощ и волны рек.
Раздался утра шум игривый,
И пробудился человек.
Dawn crimson streak
It brightly embraces the sky.
Dales, hills, fields flashed,
Tops of groves and waves of rivers.
There was a playful noise in the morning,
And the man woke up.
Еще Мария сладко дышит,
Дремой объятая, и слышит
Сквозь легкий сон, что кто-то к ней
Вошел и ног ее коснулся.
Она проснулась - но скорей
С улыбкой взор ее сомкнулся
От блеска утренних лучей.
Мария руки протянула
И с негой томною шепнула:
"Мазепа, ты?.." Но голос ей
Иной ответствует... о боже!
Вздрогнув, она глядит... и что же?
Пред нею мать...
Maria still breathes sweetly,
Embraced by drowsiness, and hears
Through a light dream that someone is to her
He entered and touched her feet.
She woke up - but soon
With a smile, her eyes closed
From the brilliance of the morning rays.
Mary extended her hands
And with a languid languor she whispered:
"Mazepa, are you? .." But her voice
Another answers ... oh my!
Startled, she looks ... and what?
In front of her mother...
Мать
Молчи, молчи;
Не погуби нас: я в ночи
Сюда прокралась осторожно
С единой, слезною мольбой.
Сегодня казнь. Тебе одной
Свирепство их смягчить возможно.
Спаси отца.
Mother
Shut up, shut up;
Do not destroy us: I am in the night
Came here carefully
With a single, tearful prayer.
Today is the execution. You alone
It is possible to mitigate their ferocity.
Save your father.
Дочь, в ужасе
Какой отец?
Какая казнь?
Daughter, horrified
What father?
What punishment?
Мать
Иль ты доныне
Не знаешь?..нет! ты не в пустыне,
Ты во дворце; ты знать должна,
Как сила гетмана грозна,
Как он врагов своих карает,
Как государь ему внимает...
Но вижу: скорбную семью
Ты отвергаешь для Мазепы;
Тебя я сонну застаю,
Когда свершают суд свирепый,
Когда читают приговор,
Когда готов отцу топор...
Друг другу, вижу, мы чужие...
Опомнись, дочь моя! Мария,
Беги, пади к его ногам,
Спаси отца, будь ангел нам:
Твой взгляд злодеям руки свяжет,
Ты можешь их топор отвесть.
Рвись, требуй - гетман не откажет:
Ты для него забыла честь,
Родных и бога.
Mother
Or are you still
Don't you know?..no! you are not in the desert
You are in the palace; you should know
How formidable is the power of the hetman,
How he punishes his enemies
As the sovereign listens to him ...
But I see: a mournful family
You reject for Mazepa;
I make you sleepy
When they execute a fierce judgment,
When the verdict is read
When father's ax is ready...
To each other, I see we are strangers...
Come to your senses, my daughter! Maria,
Run, fall at his feet
Save your father, be an angel to us:
Your gaze will tie the hands of the villains,
You can take them with an axe.
Rush, demand - the hetman will not refuse:
You forgot honor for him,
Relatives and God.
Дочь
Что со мною?
Отец...Мазепа...казнь с мольбою
Здесь, в этом замке. мать моя -
Нет, иль ума лишилась я,
Иль это грезы.
Daughter
What's wrong with me?
Father ... Mazepa ... execution with a plea
Here in this castle. my mother -
No, I've lost my mind
Ile is a dream.
Мать
Бог с тобою,
Нет, нет - не грезы, не мечты.
Ужель еще не знаешь ты,
Что твой отец ожесточенный
Бесчестья дочери не снес
И, жаждой мести увлеченный,
Царю на гетмана донес...
Что в истязаниях кровавых
Сознался в умыслах лукавых,
В стыде безумной клеветы,
Что, жертва смелой правоты,
Врагу он выдан головою,
Что пред громадой войсковою,
Когда его не осенит
Десница вышняя господня,
Он должен быть казнен сегодня,
Что здесь покамест он сидит
В тюремной башне.
Mother
God be with you
No, no - not dreams, not dreams.
Don't you know yet
That your father is fierce
I did not take down the dishonor of my daughter
And, carried away by the thirst for revenge,
Reported to the tsar against the hetman...
What is in the bloody tortures
Confessed to the evil intentions,
In the shame of insane slander,
What, a victim of bold righteousness,
He is given to the enemy by his head,
What is before the bulk of the army,
When it doesn't dawn on him
The upper right hand of the Lord,
He should be executed today
What is he sitting here for now
In the prison tower.
Дочь
Боже, боже!..
Сегодня! - бедный мой отец!
Daughter
God, God!
Today! - my poor father!
И дева падает на ложе,
Как хладный падает мертвец.
And the maiden falls on the bed,
Like a cold dead man falls.
Пестреют шапки. Копья блещут.
Бьют в бубны. Скачут сердюки.
В строях равняются полки.
Толпы кипят. Сердца трепещут.
Дорога, как змеиный хвост,
Полна народу, шевелится.
Средь поля роковой намост.
На нем гуляет, веселится
Палач и алчно жертвы ждет:
То в руки белые берет,
Играючи, топор тяжелый.
То шутит с чернию веселой.
В гремучий говор все слилось:
Hats pop. The spears are shining.
They beat drums. Serdyuki are jumping.
The shelves are equal in the buildings.
The crowds are seething. Hearts flutter.
The road is like a snake's tail
Full of people, moving.
In the middle of the field is a fatal bridge.
Walking on it, having fun
The executioner and greedily awaits the victim:
Then he takes white in his hands,
Playfully, the ax is heavy.
That jokes with black cheerful.
Everything merged into a thunderous conversation:
Крик женский, брань, и смех, и ропот.
Вдруг восклицанье раздалось,
И смолкло все. Лишь конский топот
Был слышен в грозной тишине.
Там, окруженный сердюками,
Вельможный гетман с старшинами
Скакал на вороном коне.
А там по киевской дороге
Телега ехала. В тревоге
Все взоры обратили к ней.
В ней. с миром, с небом примиренный,
Могущей верой укрепленный,
Сидел безвинный Кочубей,
С ним Искра тихий, равнодушный,
Как агнец, жребию послушный.
Телега стала. Раздалось
Моленье ликов грамогласных.
С кадил куренье поднялось.
За упокой души несчастных
Безмолвно молится народ,
Страдальцы за врагов. И вот
Идут они, взошли. На плаху,
Крестясь, ложится Кочубей.
Как будто в гробе, тьмы людей
Молчат. Топор беснул с размаху,
И отскочила голова.
Все поле охнуло. Другая
Катится вслед за ней, мигая.
Зарделась кровию трава -
И, сердцем радуясь во злобе,
Палач за чуб поймал их обе
И напряженною рукой
Потряс их обе над толпой.
The cry of a woman, scolding, and laughter, and grumbling.
Suddenly there was an exclamation
And everything was silent. Only horse stomp
It was heard in the terrible silence.
There, surrounded by hearts,
Noble hetman with foremen
Ride on a black horse.
And there on the Kyiv road
The cart was moving. in alarm
All eyes turned to her.
In her. reconciled with the world, reconciled with the sky,
Fortified by mighty faith,
Sat innocent Kochubey,
With him, the spark is quiet, indifferent,
Like a lamb, obedient to the lot.
The cart has become. resounded
Prayer of gramophone faces.
The smoke rose from the censer.
For the rest of the souls of the unfortunate
People silently pray
Sufferers for enemies. And so
They go, they get up. On the chopping block
Being baptized, Kochubey lies down.
As if in a coffin, the darkness of people
They are silent. The ax raged on a grand scale,
And the head popped off.
The whole field gasped. Other
Rolls after her, blinking.
Grass bled with blood
And, heart rejoicing in malice,
The executioner for the forelock caught them both
And with a tense hand
Shake them both above the crowd.
Свершилась казнь. Народ беспечный
Идет, рассыпавшись, домой
И про свои работы вечны
Уже толкует меж собой.
Пустеет поле понемногу.
Тогда чрез пеструю дорогу
Перебежали две жены.
Утомлены, запылены,
Они. казалось, к месту казни
Спешили, полные боязни.
"Уж поздно", - кто-то им сказал
И в поле перстом указал.
Там роковой намост ломали,
Молился в черных ризах поп,
И на телегу подымали
Два казака дубовый гроб.
The execution is over. The people are careless
Goes, scattered, home
And about their works are eternal
Already interpreting among themselves.
The field is emptying out.
Then through the motley road
Two wives ran away.
Tired, dusty
They are. it seemed to the place of execution
They hurried, full of fear.
"It's too late" - someone told them
And he pointed in the field with his finger.
There they broke the fatal bridge,
Prayed in black vestments pop,
And they raised the cart
Two Cossacks oak coffin.
Один пред конною толпой
Мазепа, грозен, удалялся
От места казни. Он терзался
Какой-то страшной пустотой.
Никто к нему не приближался,
Не говорил он ничего;
Весь в пене мчался конь его.
Домой приехав, "что Мария?"
Спросил Мазепа. Слышит он
Ответы робкие, глухие...
Невольным страхом поражен,
Идет он к ней; в светлицу входит:
Светлица тихая пуста -
Он в сад, и там смятенный бродит;
Но вкруг широкого пруда,
В кустах, вдоль сеней безмятежных
Все пусто, нет нигде следов -
Ушла! - Зовет он слуг надежных,
Своих проворных сердюков.
Они бегут. Храпят их кони -
Раздался дикий клик погони,
Верхом - и скачут молодцы
Во весь опор во все концы.
One in front of the horse crowd
Mazepa, formidable, retired
From the place of execution. He was tormented
Some terrible emptiness.
No one came close to him
He didn't say anything;
All in the foam raced his horse.
Arriving home, "What is Maria?"
Mazepa asked. He hears
The answers are timid, deaf...
Struck by involuntary fear,
He goes to her; the lamp includes:
The quiet room is empty -
He is in the garden, and there he wanders confused;
But around a wide pond,
In the bushes, along the serene canopy
Everything is empty, there are no traces anywhere -
Gone! - He calls reliable servants,
His nimble Serdyukov.
They run. Snoring their horses -
There was a wild call of the chase,
On horseback - and the good fellows are jumping
At full speed in all directions.
Бегут мгновенья дорогие.
Не возвращается Мария.
Никто не ведал, не слыхал,
Зачем и как она бежала...
Мазепа молча скрежетал.
Затихнув, челядь трепетала.
В груди кипучий яд нося,
В светлице гетман заперся.
Близ ложа там во мраке ночи
Сидел он, не смыкая очи,
Нездешней мукою томим.
Поутру посланные слуги
Один явились за другим.
Dear moments are running.
Mary does not return.
No one knew, no one heard
Why and how did she run...
Mazepa silently gnashed.
Calming down, the servants trembled.
Carrying seething poison in my chest,
The hetman locked himself in the room.
Near the bed there in the darkness of the night
He sat without closing his eyes
We languish with unearthly flour.
Servants sent in the morning
One after another came.
Чуть кони двигались. Подпруги,
Подковы, узды, чепраки,
Все было пеною покрыто,
В крови, растеряно. избито -
Но ни один ему принесть
Не мог о бедной деве весть.
И след ее существованья
Пропал как будто звук пустой,
И мать одна во мрак изгнанья
Умчала горе с нищетой.
The horses moved a little. girth,
Horseshoes, bridles, saddlecloths,
Everything was covered in foam
In the blood, confused. beaten -
But not one to bring him
I couldn't hear about the poor maiden.
And the trace of her existence
Gone as if the sound is empty,
And mother alone in the darkness of exile
Swept away grief with poverty.
ПЕСНЬ ТРЕТИЯ
SONG THREE
Души глубокая печаль
Стремиться дерзновенно вдаль
Вождю Украины не мешает.
Твердея в умысле своем,
Он с гордым шведским королем
Свои сношенья продолжает.
Меж тем, чтоб обмануть верней
Глаза враждебного сомненья,
Он, окружась толпой врачей,
На ложе мнимого мученья
Стоная молит исцеленья.
Плоды страстей, войны, трудов,
Болезни, дряхлость и печали,
Предтечи смерти приковали
Его к одру. Уже готов
Он скоро бренный мир оставить;
Святой обряд он хочет править,
Он архипастыря зовет
К одру сомнительной кончины,
И на коварные седины
Елей таинственный течет.
Souls of deep sadness
Strive boldly into the distance
The leader of Ukraine does not interfere.
Firm in your mind,
He is with the proud Swedish king
He continues his intercourse.
Meanwhile, to deceive rather
Eyes of hostile doubt
He, surrounded by a crowd of doctors,
On the bed of imaginary torment
Moaning prays for healing.
The fruits of passions, wars, labors,
Disease, decrepitude and sorrow,
Forerunners of death chained
Him to the bed. I'm ready now
He will soon leave the mortal world;
Holy rite he wants to rule
He calls the archpastor
To the bed of a doubtful death,
And insidious gray hair
The mystical oil flows.
Но время шло. Москва напрасно
К себе гостей ждала всечастно,
Средь старых, вражеских могил
Готовя шведам тризну тайну.
Незапно Карл поворотил
И перенес войну в Украину.
But time passed. Moscow in vain
She was waiting for guests all the time,
Among the old, enemy graves
Preparing the feast for the Swedes secret.
Suddenly Karl turned
And he moved the war to Ukraine.
И день настал. Встает с одра
Мазепа, сей страдалец хилый,
Сей труп живой, еще вчера
Стонавший слабо над могилой.
Теперь он мощный враг Петра.
Теперь он, бодрый, пред полками
Сверкает гордыми очами
И саблей машет - и к Десне
Проворно мчится на коне.
Согбенный тяжко жизнью старой,
Так оный хитрый кардинал,
Венчавшись римскою тиарой,
И прям, и здрав, и молод стал.
And the day has come. Gets up from the bed
Mazepa, this frail sufferer,
This corpse is alive, yesterday
Moaning weakly over the grave.
Now he is a powerful enemy of Peter.
Now he, cheerful, in front of the shelves
Sparkling proud eyes
And waving a saber - and to the Desna
Quickly rides on a horse.
Heavily bent by the old life,
So this cunning cardinal,
Married with a Roman tiara,
And straight, and healthy, and young became.
И весть на крыльях полетела.
Украина смутно зашумела:
"Он перешел, он изменил,
К ногам он Карлу положил
Бунчук покорный". Пламя пышет,
Встает кровавая заря
Войны народной.
Кто опишет
Негодованье, гнев царя?
Гремит анафема в соборах;
Мазепы лик терзает кат.
На шумной раде, в вольных спорах
Другого гетмана творят.
С брегов пустынных Енисея
Семейства Искры, Кочубея
Поспешны призваны Петром.
Он с ними слезы проливает.
Он их, лаская, осыпает
И новой честью и добром.
Мазепы враг, наездник пылкий,
Старик Палей из мрака ссылки
В Украйну едет в царский стан.
Трепещет бунт осиротелый.
На плахе гибнет Чечель смелый
И запорожский атаман.
И ты, любовник бранной славы,
Для шлема кинувший венец,
Твой близок день, ты вал Полтавы
Вдали завидел наконец.
And the news flew on wings.
Ukraine murmured vaguely:
"He moved, he changed,
He laid Karla at his feet
Bunchuk submissive. "The flame blazes,
A bloody dawn rises
People's Wars.
Who will describe
Indignation, the wrath of the king?
Anathema thunders in cathedrals;
Mazepa's face is tormented by cat.
At a noisy council, in free-style disputes
Another hetman is being created.
From the shores of the deserted Yenisei
Families Iskra, Kochubey
Hasty are called by Peter.
He sheds tears with them.
He caresses them, showers
And a new honor and kindness.
Mazepa is an enemy, an ardent rider,
Old man Paley from the darkness of exile
In Ukraine he goes to the royal camp.
The orphaned rebellion trembles.
Chechel the brave is dying on the chopping block
And the Zaporozhian ataman.
And you, lover of warfare,
For a helmet throwing a crown,
Your day is near, you are the shaft of Poltava
I finally saw it in the distance.
И царь туда ж помчал дружины.
Они как буря притекли -
И оба стана средь равнины
Друг друга хитро облегли.
Не раз избитый в схватке смелой,
Заранее кровью опьянелый.
С бойцом желанным наконец
Так грозный сходится боец.
И, злобясь. видит Карл могучий
Уж не расстроенные тучи
Несчастных нарвских беглецов,
А нить полков блестящих, стройных,
Послушных, быстрых и спокойных,
И ряд незыблемый штыков.
And the king rushed his squads there.
They came like a storm
And both camps in the middle of the plain
They cunningly hugged each other.
Beaten more than once in a bold fight,
Drunk with blood beforehand.
With a desired fighter at last
So the formidable fighter converges.
And angry. sees Charles the mighty
No more upset clouds
Unfortunate Narva fugitives,
And the thread of the regiments is shiny, slender,
Obedient, fast and calm,
And a number of unshakable bayonets.
Но он решил: заутра бой.
Глубокий сон во стане шведа.
Лишь под палаткою одной
Ведется шепотом беседа.
But he decided: fight tomorrow.
Deep sleep in the camp of the Swede.
Only under a tent
The conversation is in whispers.
"Нет, вижу я, нет, Орлик мой,
Поторопились мы некстати:
Расчет и дерзкий и плохой,
И в нем не будет благодати.
Пропала, видно, цель моя.
Что делать? Дал я промах важный:
Ошибся в этом Карле я.
Он мальчик бойкий и отважный;
Два-три сраженья разыграть.
Конечно, может он с успехом,
К врагу на ужин прискакать,
Ответствовать на бомбу смехом;
Не хуже русского стрелка
Прокрасться в ночь ко вражью стану;
Свалить как нынче казака
И обменять на рану рану;
Но не ему вести борьбу
С самодержавным великаном:
Как полк, вертеться он судьбу
Принудить хочет барабаном;
Он слеп, упрям, нетерпелив,
И легкомыслен, и кичлив,
Бог весть какому счастью верит;
Он силы новые врага
Успехом прошлым только мерит -
Сломить ему свои рога.
Стыжусь: воинственным бродягой
Увлекся я на старость лет;
Был ослеплен его отвагой
И беглым счастием побед,
К дева робкая".
"No, I see, no, my Orlik,
We hurried inopportunely:
Calculation and impudent and bad,
And there will be no grace in it.
Missing, apparently, my goal.
What to do? I made an important mistake:
I made a mistake in this Karl.
He is a lively and courageous boy;
Play two or three battles.
Of course, he can successfully
Jump to the enemy for dinner,
Answer the bomb with laughter;
No worse than a Russian shooter
Sneak into the night to become an enemy;
Dump like a Cossack today
And exchange for a wound wound;
But it's not for him to fight
With the autocratic giant:
Like a regiment, he twirl fate
He wants to force with a drum;
He is blind, stubborn, impatient,
Both frivolous and arrogant,
God knows what kind of happiness he believes;
He forces a new enemy
Success only measures the past -
Break his horns.
I am ashamed: a militant vagabond
I got carried away in my old age;
Was blinded by his courage
And the fleeting happiness of victories,
To a timid girl."
Орлик
Сраженья
Дождемся. Время не ушло
С Петром опять войти в сношенья:
Еще поправить можно зло.
Разбитый нами, нет сомненья,
Царь не отвергнет примиренья.
Orlik
Battles
Let's wait. Time hasn't gone
Enter into relations with Peter again:
You can still fix evil.
Broken by us, no doubt
The king will not reject reconciliation.
Мазепа
Нет, поздно. Русскому царю
Со мной мириться невозможно.
Давно решилась непреложно
Моя судьба. Давно горю
Стесненной злобой. Под Азовом
Однажды я с царем суровым
Во ставке ночью пировал:
Полны вином кипели чаши,
Кипели с ними речи наши.
Я слово смелое сказал.
Смутились гости молодые...
Царь, вспыхнув, чашу уронил
И за усы мои седые
Меня с угрозой ухватил.
Тогда, смирясь в бессильном гневе,
Отмстить себе я клятву дал:
Носил ее - как мать во чреве
Младенца носит. Срок настал.
Так, обо мне воспоминанье
Хранить он будет до конца.
Петру я послан в наказанье;
Я терн в листах его венца:
Он дал бы грады родовые
И жизни лучшие часы,
Чтоб снова как во дни былые
Держать Мазепу за усы.
Но есть еще для нас надежды:
Кому бежать, решит заря.
Умолк и закрывает вежды
Изменник русского царя.
Mazepa
No, it's late. Russian tsar
It's impossible to put up with me.
Decided a long time ago
My destiny. I've been burning for a long time
Embarrassed malice. Under Azov
One day I'm with a harsh king
At the headquarters he feasted at night:
Cups were full of wine,
Our speeches boiled with them.
I said a bold word.
Young guests were embarrassed ...
The king, flaring up, dropped the cup
And behind my gray mustache
He grabbed me with a threat.
Then, humbled in impotent anger,
I vowed to take revenge on myself:
Carried her - like a mother in the womb
He wears a baby. The time has come.
Yes, a memory of me
He will keep until the end.
I am sent to Peter in punishment;
I am a thorn in the sheets of his crown:
He would give birth towns
And life's best hours
So that again, as in the days of old
Hold Mazepa by the mustache.
But there is still hope for us:
Whom to run, the dawn will decide.
Silent and closes eyelids
Traitor of the Russian Tsar.
Горит восток зарею новой.
Уж на равнине, по холмам
Грохочут пушки. Дым багровый
Кругами всходит к небесам
Навстречу утренним лучам.
Полки ряды свои сомкнули.
В кустах рассыпались стрелки.
Катятся ядра, свищут пули;
Нависли хладные штыки.
Сыны любимые победы,
Сквозь огнь окопов рвутся шведы;
Волнуясь, конница летит;
Пехота движется за нею
И тяжкой твердостью своею
Ее стремление крепит.
И битвы поле роковое
Гремит, пылает здесь и там,
Но явно счастье боевое
Служить уж начинает нам.
Пальбой отбитые дружины,
Мешаясь, падают во прах.
Уходит Розен сквозь теснины;
Сдается пылкий Шлипенбах.
Тесним мы шведов рать за ратью;
Темнеет слава их знамен,
И бога браней благодатью
Наш каждый шаг запечатлен.
Тогда-то свыше вдохновенный
Раздался звучный глас Петра:
"За дело, с богом!" Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как божия гроза.
Идет. Ему коня подводят.
Ретив и смирен верный конь.
Почуя роковой огонь,
Дрожит. Глазами косо водит
И мчится в прахе боевом,
Гордясь могущим седоком.
The east is burning like a new dawn.
Already on the plain, over the hills
Cannons roar. Smoke crimson
Rising in circles to the sky
Against the morning rays.
The regiments closed their ranks.
Arrows scattered in the bushes.
Cannonballs roll, bullets whistle;
Cold bayonets hung.
Sons of beloved victory,
Through the fire of the trenches, the Swedes are torn;
Agitated, the cavalry flies;
The infantry follows her
And with its heavy firmness
Her desire strengthens.
And the battlefield is fatal
Thundering, burning here and there,
But obviously fighting happiness
Serve already begins to us.
repulsed squads,
Interfering, they fall to dust.
Rosen leaves through the gorges;
Passionate Schlipenbach surrenders.
We are pushing the Swedes army after army;
The glory of their banners darkens,
And god fight with grace
Our every step is captured.
Then something over inspired
Peter's sonorous voice rang out:
"For business, with God!" From the tent
Surrounded by a crowd of favorites,
Peter comes out. His eyes
Shine. His face is terrible.
The movements are fast. He is beautiful,
He's all like God's thunderstorm.
Goes. They bring him a horse.
Zealous and humble faithful horse.
Feeling the fatal fire
Trembling. Eyes askance
And rushes in the dust of battle,
Proud of the mighty rider.
Уж близок полдень. Жар пылает.
Как пахарь, битва отдыхает.
Кой-где гарцуют казаки.
Равняясь, строятся полки.
Молчит музыка боевая.
На холмах пушки, присмирев,
Прервали свой голодный рев.
И се - равнину оглашая
Далече грянуло ура:
Полки увидели Петра.
It's close to noon. The fire is burning.
Like a plowman, the battle rests.
In some places the Cossacks are prancing.
Equalizing, shelves are being built.
Fighting music is silent.
On the hills of the gun, subdued,
Stopped their hungry roar.
And behold - announcing the plain
Hurrah rang out in the distance:
The regiments saw Peter.
И он промчался пред полками,
Могущ и радостен, как бой.
Он поле пожирал очами.
За ним вослед неслись толпой
Сии птенцы гнезда Петрова -
В пременах жребия земного,
В трудах державства и войны
Его товарищи, сыны:
И Шереметев благородный,
И Брюс, и Боур, и Репнин,
И, счастья баловень безродный,
Полудержавный властелин.
And he rushed in front of the shelves,
Powerful and joyful, like a fight.
He devoured the field with his eyes.
A crowd followed him
These chicks of Petrov's nest -
In the changes of the lot of the earth,
In the writings of statehood and war
His comrades, sons:
And noble Sheremetev,
And Bruce, and Bour, and Repnin,
And, happiness minion rootless,
Semi-ruler.
И перед синими рядами
Своих воинственных дружин,
Несомый верными слугами,
В качалке, бледен, недвижим,
Страдая раной, Карл явился.
Вожди героя шли за ним.
Он в думу тихо погрузился.
Смущенный взор изобразил
Необычайное волненье.
Казалось, Карла приводил
Желанный бой в недоуменье...
Вдруг слабым манием руки
На русских двинул он полки.
And in front of the blue rows
Their militant squads,
Carried by faithful servants,
In a rocking chair, pale, motionless,
Suffering from a wound, Karl appeared.
The leaders of the hero followed him.
He quietly sank into thought.
Confused look depicted
Unusual excitement.
It seemed that Karla was bringing
The desired battle in perplexity ...
Suddenly with a weak wave of the hand
He moved regiments against the Russians.
И с ними царские дружины
Сошлись в дыму среди равнины:
И грянул бой, Полтавский бой!
В огне, под градом раскаленным,
Стеной живою отраженным,
Над падшим строем свежий строй
Штыки смыкает. Тяжкой тучей
Отряды конницы летучей,
Браздами, саблями звуча,
Сшибаясь, рубятся с плеча.
Бросая груды тел на груду,
Шары чугунные повсюду
Меж ними прыгают, разят,
Прах роют и в крови шипят.
Швед, русский - колет, рубит, режет.
Бой барабанный, клики, скрежет,
Гром пушек, топот, ржанье, стон,
И смерть и ад со всех сторон.
And with them the royal squads
Converged in the smoke among the plains:
And the battle broke out, the Poltava battle!
In the fire, under the red-hot hail,
Reflected by a living wall,
Above the fallen system fresh system
The bayonets close. heavy cloud
Squads of flying cavalry,
Reins, sounding sabers,
Knocking down, cut from the shoulder.
Throwing piles of bodies on a pile,
Cast iron balls everywhere
Between them they jump, smash,
They dig the ashes and hiss in the blood.
Swede, Russian - stabs, cuts, cuts.
Drum beat, clicks, rattle,
The thunder of cannons, the clatter, the neighing, the groan,
And death and hell on all sides.
Среди тревоги и волненья
На битву взором вдохновенья
Вожди спокойные глядят,
Движенья ратные следят,
Предвидят гибель и победу
И в тишине ведут беседу.
Но близ московского царя
Кто воин сей под сединами?
Двумя поддержан казаками,
Сердечной ревностью горя,
Он оком опытным героя
Взирает на волненье боя.
Уж на коня не вскочит он,
Одрях, в изгнанье сиротея,
И казаки на клич Палея
Не налетят со всех сторон!
Но что ж его сверкнули очи,
И гневом, будто мглою ночи,
Покрылось старое чело?
Что возмутить его могло?
Иль он, сквозь бранный дым, увидел
Врага Мазепу, и в сей миг
Свои лета возненавидел
Обезоруженный старик?
In the midst of fear and anxiety
To the battle with the gaze of inspiration
The calm leaders look
Military movements are watching
Foresee death and victory
And they talk in silence.
But near the Moscow Tsar
Who is this warrior under gray hair?
Two supported by the Cossacks,
With heartfelt jealousy,
He's an experienced hero's eye
Looks at the excitement of the battle.
He will not jump on a horse,
Wither, an orphan in exile,
And the Cossacks call Paley
Do not fly from all sides!
But why did his eyes sparkle,
And with anger, as if in the darkness of the night,
Is the old forehead covered?
What could anger him?
Or he, through the swearing smoke, saw
Enemy Mazepa, and at this moment
I hated my summers
Disarmed old man?
Мазепа, в думу погруженный,
Взирал на битву, окруженный
Толпой мятежных казаков,
Родных, старшин и сердюков.
Вдруг выстрел. Старец обратился.
У Войнаровского в руках
Мушкетный ствол еще дымился.
Сраженный в нескольких шагах,
Младой казак в крови валялся,
А конь, весь в пене и пыли,
Почуя волю, дико мчался,
Скрываясь в огненной дали.
Казак на гетмана стремился
Сквозь битву с саблею в руках,
С безумной яростью в очах.
Старик. подъехав, обратился
К нему с вопросом. Но казак
Уж умирал. Потухший зрак
Еще грозил врагу России;
Был мрачен помертвелый лик,
И имя нежное Марии
Чуть лепетал еще язык.
Mazepa, immersed in thought,
Watched the battle, surrounded
A crowd of rebellious Cossacks,
Relatives, foremen and Serdyukov.
Suddenly a shot. The old man turned.
In Voinarovsky's hands
The musket barrel was still smoking.
Struck in a few steps
The young Cossack was lying in blood,
And the horse, covered in foam and dust,
Feeling the will, wildly rushed,
Hiding in the fiery distance.
The Cossack strove for the hetman
Through the battle with a saber in hand
With insane fury in his eyes.
Old man. arrived, turned
To him with a question. But the Cossack
Already died. Extinct ghost
He also threatened the enemy of Russia;
The dead face was gloomy,
And the tender name of Mary
A little more tongue babbled.
Но близок, близок миг победы.
Ура! мы ломим; гнутся шведы.
О славный час! о славный вид!
Еще напор - и враг бежит.
И следом конница пустилась,
Убийством тупятся мечи,
И падшими вся степь покрылась,
Как роем черной саранчи.
But the moment of victory is near, near.
Hooray! we break; bend the Swedes.
O glorious hour! oh glorious sight!
More pressure - and the enemy runs.
And then the cavalry set off,
Swords are blunted by murder,
And the whole steppe was covered with the fallen,
Like a swarm of black locusts.
Пирует Петр. И горд, и ясен,
И славы полон взор его.
И царский пир его прекрасен.
При кликах войска своего,
В шатре своем он угощает
Своих вождей, вождей чужих,
И славных пленников ласкает,
И за учителей своих
Заздравный кубок подымает.
Peter is feasting. And proud and clear
And his eyes are full of glory.
And his royal feast is beautiful.
At the cries of his troops,
In his tent he treats
Their leaders, the leaders of others,
And caresses the glorious captives,
And for their teachers
Raises the health cup.
Но где же первый, званый гость?
Где первый, грозный наш учитель,
Чью долговременную злость
Смирил полтавский победитель?
И где ж Мазепа? где злодей?
Куда бежал Иуда в страхе?
Зачем король не меж гостей?
Зачем изменник не на плахе?
But where is the first invited guest?
Where is the first, formidable our teacher,
Whose long-term anger
Humbled the Poltava winner?
And where is Mazepa? where is the villain?
Where did Judas flee in fear?
Why is the king not among the guests?
Why is the traitor not on the block?
Верхом, в глуши степей нагих,
Король и гетман мчатся оба.
Бегут. Судьба связала их.
Опасность близкая и злоба
Даруют силу королю.
Он рану тяжкую свою
Забыл. Поникнув головою,
Он скачет, русскими гоним,
И слуги верные толпою
Чуть могут следовать за ним.
On horseback, in the wilderness of the naked steppes,
The king and the hetman are both running.
They run. Fate bound them.
Danger close and malice
Give strength to the king.
He is a heavy wound
Forgot. bowed his head,
He jumps, we drive Russians,
And faithful servants crowd
A little can follow him.
Обозревая зорким взглядом
Степей широкий полукруг,
С ним старый гетман скачет рядом.
Пред ними хутор... Что же вдруг
Мазепа будто испугался?
Что мимо хутора помчался
Он стороной во весь опор?
Иль этот запустелый двор,
И дом. и сад уединенный,
И в поле отпертая дверь
Какой-нибудь рассказ забвенный
Ему напомнили теперь?
Святой невинности губитель!
Узнал ли ты сию обитель,
Сей дом, веселый прежде дом,
Где ты, вином разгоряченный,
Семьей счастливой окруженный,
Шутил, бывало, за столом?
Узнал ли ты приют укромный,
Где мирный ангел обитал,
И сад, откуда ночью темной
Ты вывел в степь... Узнал, узнал!
With a keen eye
The steppes are a wide semicircle,
The old hetman gallops beside him.
In front of them is a farm ... What if all of a sudden
Mazepa seemed to be scared?
That rushed past the farm
Is he side to side?
Or this deserted yard,
And a house. and a secluded garden
And in the open door
Any forgotten story
Was he reminded now?
Holy innocence destroyer!
Did you recognize this abode,
This house, formerly cheerful house,
Where are you, flushed with wine,
Surrounded by a happy family
Did you ever joke at the table?
Did you recognize the secluded shelter,
Where the peaceful angel dwelt,
And the garden, from where the dark night
You led me to the steppe... I found out, I found out!
Ночные тени степь объемлют.
На бреге синего Днепра
Между скалами чутко дремлют
Враги России и Петра.
Щадят мечты покой героя,
Урон Полтавы он забыл.
Но сон Мазепы смутен был.
В нем мрачный дух не знал покоя.
И вдруг в безмолвии ночном
Его зовут. Он пробудился.
Глядит: над ним, грозя перстом,
Тихонько кто-то наклонился.
Он вздрогнул, как под топором...
Пред ним с развитыми власами,
Сверкая впалыми глазами,
Вся в рубище, худа, бледна,
Стоит, луной освещена...
"Иль это сон?..Мария...ты ли?"
Night shadows embrace the steppe.
On the banks of the blue Dnieper
Between the rocks sensitively doze
Enemies of Russia and Peter.
Dreams spare the hero's peace,
He forgot the damage to Poltava.
But Mazepa's dream was confused.
In it the gloomy spirit knew no rest.
And suddenly in the silence of the night
His name is. He woke up.
Looks: over him, shaking his finger,
Slightly, someone leaned over.
He shuddered, as if under an ax ...
Before him with developed hair,
Flashing sunken eyes,
All in rags, thin, pale,
It stands, lit by the moon ...
"Is this a dream?.. Maria... are you?"
Мария
Ах, тише, тише, друг!.. Сейчас
Отец и мать глаза закрыли...
Постой...услышать могут нас.
Maria
Oh, hush, hush, friend! .. Now
Father and mother closed their eyes...
Wait ... they can hear us.
Мазепа
Мария, бедная Мария!
Опомнись! Боже!.. Что с тобой?
Mazepa
Mary, poor Mary!
Come to your senses! God!.. What's the matter with you?
Мария
Послушай: хитрости какие!
Что за рассказ у них смешной?
Она за тайну мне сказала,
Что умер бедный мой отец,
И мне тихонько показала
Седую голову - творец!
Куда бежать нам от злоречья?
Подумай: эта голова
Была совсем не человечья.
А волчья - видишь: какова!
Чем обмануть меня хотела!
Не стыдно ль ей меня пугать?
И для чего? чтоб я не смела
С тобой сегодня убежать!
Возможно ль?
Maria
Listen: what tricks!
What is their funny story?
She told me a secret
That my poor father died
And quietly showed me
Gray head - the creator!
Where can we run from wickedness?
Think this head
She wasn't human at all.
And the wolf - you see: what!
How dare you deceive me!
Isn't she ashamed to scare me?
And for what? so that I don't dare
Run away with you today!
Is it possible?
С горестью глубокой
Любовник ей внимал жестокий.
Но, вихрю мыслей предана,
"Однако ж, - говорит она, -
Я помню поле... праздник шумный...
И чернь...и мертвые тела...
На праздник мать меня вела...
Но где ж ты был?.. С тобою розно
Зачем в ночи скитаюсь я?
Пойдем домой. Скорей...уж поздно.
Ах, вижу, голова моя
Полна волнения пустого:
Я принимала за другого
Тебя, старик. Оставь меня.
Твой взор насмешлив и ужасен.
Ты безобразен. Он прекрасен:
В его глазах блестит любовь,
В его речах такая нега!
Его усы белее снега,
А на твоих засохла кровь!.."
With deep sorrow
Her lover listened to her cruelly.
But, betrayed by a whirlwind of thoughts,
"However," she says,
I remember the field... noisy holiday...
And the mob ... and dead bodies ...
My mother took me to the party...
But where have you been?.. It's different with you
Why do I wander in the night?
Go home. Hurry... it's too late.
Ah, I see my head
Full of excitement empty:
I took for someone else
You, old man. Leave me.
Your gaze is mocking and terrible.
You are ugly. He is beautiful:
Love shines in his eyes
There is such bliss in his speeches!
His mustache is whiter than snow
And your blood dried up! .. "
И с диким смехом завизжала,
И легче серны молодой
Она вспрыгнула, побежала
И скрылась в темноте ночной.
And screamed with wild laughter,
And lighter than young chamois
She jumped up and ran
And disappeared into the darkness of the night.
Редела тень. Восток алел.
Огонь казачий пламенел.
Пшеницу казаки варили;
Драбанты у брегу Днепра
Коней расседланных поили.
Проснулся Карл. "Ого! пора!
Вставай, Мазепа. Рассветает".
Но гетман уж не спит давно.
Тоска, тоска его снедает:
В груди дыханье стеснено.
И молча он коня седлает,
И скачет с беглым королем,
И страшно взор его сверкает,
С родным прощаясь рубежом.
Thinned shadow. East Alel.
The Cossack fire was blazing.
Cossacks cooked wheat;
Drabants on the banks of the Dnieper
The unsaddled horses were watered.
Karl woke up. "Wow! it's time!
Get up, Mazepa. Dawn."
But the hetman hasn't slept for a long time.
Longing, longing consumes him:
In the chest, breathing is constrained.
And silently he saddles the horse,
And rides with a runaway king
And his eyes sparkle terribly,
Saying goodbye to relatives abroad.
-------------------------------------------------
Прошло сто лет - и что ж осталось
От сильных, гордых сих мужей,
Столь полных волею страстей?
Их поколенье миновалось -
И с ним исчез кровавый след
Усилий, бедствий и побед.
В гражданстве северной державы,
В ее воинственной судьбе,
Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,
Огромный памятник себе.
В стране - где мельниц ряд крылатый
Оградой мирной обступил
Бендер пустынные раскаты,
Где бродят буйволы рогаты
Вокруг воинственных могил, -
Останки разоренной сени,
Три углубленные в земле
И мхом поросшие ступени
Гласят о шведском короле.
С них отражал герой безумный,
Один в толпе домашних слуг.
Турецкой рати приступ шумный,
И бросив шпагу под бунчук:
И тщетно там пришлец унылый
Искал бы гетманской могилы:
Забыт Мазепа с давних пор!
Лишь в торжествующей святыне
Раз в год анафемой доныне,
Грозя, гремит о нем собор.
Но сохранилася могила,
Где двух страдальцев прах почил:
Меж древних праведных могил
Их мирно церковь приютила.
Цветет в Диканьке древний ряд
Дубов, друзьями насажденных;
Они о праотцах казненных
Доныне внукам говорят.
Но дочь преступница...преданья
Об ней молчат. Её страданья,
Её судьба, ее конец
Непроницаемою тьмою
От нас закрыты. Лишь порою
Слепой украинский певец,
Когда в селе перед народом
Он песни гетмана бренчит,
О грешной деве мимоходом
Казачкам юным говорит.
A hundred years have passed - and what is left
From these strong, proud men,
So full of passions?
Their generation has passed
And with it the blood trail disappeared
Efforts, disasters and victories.
In the citizenship of the northern power,
In her warlike fate,
Only you erected, the hero of Poltava,
Huge monument to myself.
In the country - where the windmills are a number of winged
Surrounded by a peaceful fence
Bender desert peals,
Where horned buffaloes roam
Around warlike graves, -
Remains of a ruined canopy,
Three recessed in the ground
And moss-covered steps
They talk about the Swedish king.
A mad hero reflected from them,
Alone in a crowd of domestic servants.
Turkish rati attack is noisy,
And throwing the sword under the bunchuk:
And in vain there is a dull stranger
I would look for the hetman's grave:
Forgotten Mazepa for a long time!
Only in a triumphant shrine
Once a year, anathema to this day,
Threatening, the cathedral thunders about him.
But the grave remains
Where the ashes of two sufferers rested:
Between the ancient righteous graves
The church sheltered them peacefully.
Blossoms in Dikanka ancient row
Oak trees planted by friends;
They are about the forefathers of the executed
Until now, they say to their grandchildren.
But the daughter is a criminal ... legends
They are silent about her. her suffering,
Her fate, her end
impenetrable darkness
Closed from us. Only sometimes
Blind Ukrainian singer
When in the village before the people
He strums the hetman's songs,
About a sinful maiden in passing
He speaks to the young Cossacks.
1828