Закидоны

                Время срезает цветы и травы
                у самого корня блестящей косой;
                лютик влюблённости, астру славы…
                Но корни все целы — там, под землёй.
                Жизнь и мой разум, огненно-ясный!
                Вы двое — ко мне беспощадней всего;
                с корнем вы рвёте то, что прекрасно,
                в душе после вас — ничего, ничего!
                (Зинаида Гиппиус "Ничего")




Подумать только,
среди лета — и мороз!
         Вцепился в раму волчьей мёртвой хваткой…
И, чтоб не коченеть, пляши вприсядку, –
         ох, щиплет за́ нос,
         словно гусли — виртуоз!
Разлад — танцор, немыслимы коленца…
Нас ярость делает ослепшими, мой друг,
         и оценить —
         мир восхитителен вокруг, –
мы сможем, очевидно, только сердцем…

Земным, открытым — чистоты бездонной,
         отнюдь не тем,
каким владеет аматё́р,
что в адюльтерах изворотлив и хитёр
         и только ждёт интриг и закидонов!
Таких баталий знатных
не было давно, –
         упрёков, контратак, резни, маневров…
Потом увечья спишутся на ревность, –
         раз в водевилях только так заведено.

Придушит спазмом безнадёга и тоска,
         ввергая в дискурсивность
         лабиринтов,
а ты бормочешь сипло: «Не простыть бы…», –
сопя, как дед, спешишь за дозой коньяка...
         Ты можешь гнать пургу "and" ерунду
         и жечь меня глазами, будто коршун.
Дружище, —
я не струшу и не брошу!
А хочешь, Жанной д'Aрк в огонь войду?

Реальность хмурая
грозит всему перстом —
         мол, час придёт плоды нам пожинать, –
         как пёс залижет "вавки" тишина,
залебезит нахально ку́ценьким хвостом…
Пусть прекратятся разом распри-разговоры,
         всегда разумнее не драться —
         просто ЖИТЬ!
Раскрасить стёкла в расписные витражи,
а не заковывать их в льдистые узоры…





* аматёр (фр. amateur; разг. устар.) — проныра; любитель, охотник до чего-н.

Post scriptum:
Александр Гинзбург (Галич) "Тонечка, или Городской романс"

…Она вещи собрала,
сказала тоненько:
«А что ты Тоньку полюбил,
так Бог с ней, с Тонькою!
Тебя ж не Тонька завлекла губами мокрыми,
а что у папы у её — топтун под окнами.

А что у папы у её холу́и с секретаршами,
а что у папы у её — пайки цеко́вские
и по праздникам кино  с Целиковскою!
А что Тонька-то твоя сильно страшная —
ты не слушай меня.  Я — вчерашняя!
И с доскою будешь спать со стиральною
за машину его  персональную…

Вот чего ты захотел, и знаешь сам,
знаешь сам,  да стесняешься,
про любовь твердишь, про доверие,
про высокие про материи…
А в глазах-то у тебя дача в Па́вшине,
холуи́ да топтуны с секретаршами,
и как вы смотрите кино всей семейкою,
и как счастье на губах — карамелькою!..»

Я живу теперь в дому́ — чаша полная,
даже брюки у меня — и те на «молнии»,
а вино у нас в дому,  как из кла́дезя,
а сортир у нас в дому — восемь на́ деся;ть…
А папаша приезжает сам  к полу́ночи,
топтуны да холуи тут все — по струночке!
Я папаше подношу двести граммчиков,
сообщаю анекдот  про абрамчиков!

А как спать ложусь в кровать с дурой, с Тонькою,
вспоминаю той,  другой, голос тоненький.
Ух, характер у неё — прямо бешеный!
Я звоню ей,  а Она  трубку вешает…
Отвези ж ты меня, шеф, в Останкино!
В Останкино,  где «Титан» кино, –
там работает  Она  билетёршею,
на дверях стоит — вся замёрзшая.

Вся замёрзшая,
вся продрогшая,
но любовь свою превозмогшая!
Вся иззябшая,
вся простывшая,
но не преда́вшая и не простившая!