Несколько эпизодов из незавершённого романа II

                Эпизод II
 
 Когда все нормальные советские дети мечтали быть космонавтами, лётчиками, моряками или, на худой конец, геологами,
Мартемьян же, мечтал быть помещиком, несмотря на вполне себе счастливое пионерское и комсомольское детство. Откуда это в нём взялось? Ответить непросто, попытаемся рассмотреть всё по порядку.
 Ему всегда нравился неторопливый, уютный быт русских  аристократов, так замечательно и бережно  описанный в трудах классиков, которые знали о нём не понаслышке, наполняя иллюзорный мир подлинной любовью.
 Дворянские  усадьбы, леса, парки в английском, или французском стиле, табуны орловских рысаков, или арабских скакунов снились ему в его детских и юношески снах, искренних, и безмятежных.
 Сытые стада брюссельских, добродушно жующих сочную траву, бурёнок, с тугими, наполненными молоком, ведёрными выменами, разгуливающие по нивам средней полосы, на фоне неприхотливых русских пейзажей.
 Всё это иметь и ощущать было пределом его желаний, наивных фантазий.
Огромный дом: родовое гнездо, с белыми колоннами, с широкими ступенями, с изящными перилами, с вензелями.
 На фронтоне: барельефы в виде фамильных гербов, копья, секиры и пр. Скульптуры львов у крыльца, центральная аллея в обрамлении вековых вязов, дубов, платанов, с прудами и фонтанами, мраморными статуями, подлинными и копиями, в античном стиле. 
 В доме, паркетный пол из ценных пород деревьев, голландские обои, изразцовые печи, камины, парадная лестница, ведущая на второй этаж.
 Гостиная, библиотека, бильярдная, столовая, комнаты для прислуги, всего, более сорока, пятидесяти, а может быть и того более. 
 Картины, гобелены, китайские вазы, опять же, мраморные скульптуры.
Изящная лепнина, портьеры, канделябры и прочие балясины.
В общем, роскошь неописуемая, живи - не хочу!
 На левом берегу реки, у пристани, к которой ведёт тропинка, выложенная природными камнями, от самой усадьбы, беседка, увитая плющом, а также, у кромки воды, сооружён док для небольшой яхты.
 Мажордомы, лакеи, кучера, казачки, кухарки – все исполнительные и верны, которые как члены семьи, всегда готовы придти на помощь.
 И они, как все зависимые люди, нуждаются в заботе, с твоей стороны, а как ещё же иначе?
  А также, где-то  рядом, находятся всевозможные  егеря, садовники, псари, швейцары, форейторы, хормейстеры, горничные, гувернанты, ключники, няньки, мамки и прочие виночерпии.
 Все одеты по последней европейской моде, сытые, умытые, иногда слегка пьяные, не без этого, бравые и весёлые, позитивные, настроенные на сотрудничество.
 Возможность уйти в отставку в достаточно молодом, по нынешнему времени, возрасту, в чине полковника или генерала и жить в своё удовольствие, в почёте, в любви, в  окружении родных, и близких тебе людей, на лоне родной природы, прельщала нашего героя необыкновенно.
 Играть в карты, кутить, просаживать деньги на женщин и цыган,
это ли не предел мечтаний нормального, половозрелого мужчины?..
Участвовать в дуэлях, оргиях, сражаться с черкесами в предгорьях Кавказа, умыкать девиц, состоять в масонах, что ещё требуется для полноценной жизни?
  Способность устраивать в родовом имении приёмы, балы, спектакли, капустники, карнавалы. Организовывать познавательные и развлекательные игры, для друзей, родственников, соседей, сослуживцев, вдохновляясь на новые свершения.   
 На все эти мероприятия могли приглашаться и просто посторонние люди, но желательно с воспитанием, положением в обществе, статус обязывал.
Все эти представления проходили бы в сопровождении собственного  оркестра, придворного театра с фейерверками и фонтанами в дворцовых залах и в парках.
 А эта восхитительная русская охота с борзыми, соколами, загонщиками, приёмами пищи и распитием шампанского, и водки на свежем воздухе, сидя в седле, по-гусарски!
Закуски, бутерброды, зажаренное на скорую руку, на костре, мясо, печёный картофель.
 О еде, особый разговор, известно, что помещики знали толк в этом. Расстегаи, кулебяки, отварная рыба, чаще осетрина, реже стерлядь. Отварные овощи, запечённая дичь, лабардан, трюфели, сбитень, спаржа, жульен и прочие, приятные для уха и желудка названия.
 Пельмени из медвежатины, соловьиные языки, щучьи щёки, красная, чёрная икра, ну и баклажанная, как же без неё…
 Кроме того, различные соленья, варенья, компоты, морсы, квашеная капуста под гнётом, с брусникой и клюквой.
 А мочёные яблоки, консервированный берёзовый сок?  То-то же….
Всего могло подаваться к барскому столу, до восьми и более смен блюд, застолье часто продолжалось  несколько часов, с выходом из-за стола, разговорами в сигарной комнате, распитием кофе, игрой в преферанс, флиртом с хорошенькими барышнями, сплетнями, записями в девичий  альбом, игрой в шарады, розыгрышем лотереи, стрельбой из ружья на лужайке.
 Стол, даже средней руки дворянина, мог быть рассчитан ежедневно на несколько десятков сотрапезников. А что говорить о таких аристократах как Потёмкин, или Разумовский, у которых одновременно служило более десятка поваров разной национальности, которые могли готовить блюда практически любой кухни мира.  Каково! Жили же люди и ели, что хотели…
Но мы не должны забывать и о том, что чревоугодие - один из тяжких грехов.
 Мартемьян не был заядлым выпивохой, но и он не мог устоять перед разнообразием вин имеющихся в наличии даже в не самой роскошной усадьбе, тут тебе и  «Херес», «Бургундское», «Токай», «Мадера», «Рейнвейн», «Шато», «Люнелю», «Портвейн», «Абрау-Дюрсо», «Шабли» и прочее благолепие.
 Шампанское же было вообще повседневным напитком русских аристократов, гусары, как известно, пили его вёдрами и даже поили им лошадей, и медведей. Вот как оно было, просто разлюли – малина какая-то!
 Лабиринты винных погребов и подвалов были  забиты дубовыми бочками и пыльными бутылками с выдержанным алкоголем отечественных и зарубежных марок. Хотя, если откровенно, дорогие вина больше были предназначены для приёмов, чтобы пустить пыль, а вернее-брызги, в глаза. Удивить, ошарашить, гостей.
 Сами же помещики, больше предпочитали домашние настойки: грушевые, сливовые, яблочные, вишневые, пунш, грог, которые, готовила прислуга для повседневного приёма, для хозяев, ну, и себя не обижала.
 Кстати, поваров и сомелье, также могли выписывать из Франции, Италии, Швейцарии и других европейских стран. Запросто, те особо и не кочевряжились, как в наше время.
 Ехали в Россию с большим удовольствием, потому как знали, что обижены, не будут, русские  всегда славились своей щедростью…
Крепостных могло быть несколько сот и даже тысяч, несколько деревень.
 Да, умом Мартемьян понимал, что это как-то нехорошо, несправедливо, негуманно, не толерантно. И вообще плохо это, угнетать других! Эксплуатация – атавизм какой-то, для современного  человека.
Не по европейски, хотя, они, европейцы, ещё те демократы, сволочи, мерзавцы, проходимцы, конкистадоры, христопродавцы, проклятые либералы, ни дна им ни покрышки!..
  Вы нам ещё за разрушенный Константинополь, крестоносцы засраные ответите!
 Это уже позже, в старших классах, в университете, он прочтёт труды, вернее отрывки из трудов, Радищева, Чаадаева, Герцена, французских энциклопедистов, Маркса, Ленина, которые навеки пригвоздили крепостное право к позорному столбу.
Ужаснётся от зверств Салтычихи и ей подобных крепостников.
 И ему на самом деле станет стыдно за свои мечты о жизни в поместье.
Но ему так хотелось быть барином, этаким незабвенным Кирилой Петровичем Троекуровым, пусть неучем и самодуром, но  одновременно человеком с широкой душой, способным на поступок, яркий жест, иногда хулиганский, так сказать, способный кого-то обидеть, оскорбить.
 Мартемьян был бы добрым барином, справедливым хозяином, отцом и благодетелем, поборником  образования,  здравоохранения, гигиены, вольного землепашества, ремёсел и всевозможных промыслов.
 Наверное, он бы отменил право первой ночи, но с поселянками, конечно бы встречался, по доброй воле, жил бы запросто, косил бы им траву, колол дрова, тянул невод с сельской артелью.
 Собственноручно чистил бы пойманную  в естественных и искусственных водоёмах рыбу, ещё живую, трепыхающуюся, бьющую хвостом, с выпученными глазами, чтобы затем бросить её в кипящее с родниковой водой  на костре, огромное, закопчённое ведро.
 Сначала забросил бы мелочь: ершей, окуньков, чебачков, плотву, карасей, ратанчиков.
 А чуть позже, эдак минут  через пятнадцать,  добавил бы образцы посущественнее, посолиднее, например: сома, сазана, щуку, судака, налима,
что попадётся на данный момент, кого не жалко, кто рад стараться…
 Мелочь можно вытащить, но можно и оставить, хуже не будет.
Варить ещё минут десять, а затем, уже следует закинуть ещё более серьёзные экземпляры: треску, осетра, стерлядь, лосося, форель и ещё кого-нибудь в придачу, чтобы не было обидно.
 Ну, и ближе к концу, добавляется крупно порезанная картошка, целиком - репчатый лук, можно подкинуть мелко покрошенную морковку, на любителя, главное – не переборщить.
 И уже почти в финальной фазе, при снятии с огня, добавляется лавровый лист, укроп, петрушка, перец, сельдерей, пригоршня соли, немножко растительного масла, для красоты, кружков, звёздочек.
 А в самый последний момент: стопка, другая водки, и дымящаяся головёшка на секунду, с шипением, окунается в чудесное варево, для запаха, вольного аромата.
 Блюдо богов и бродяг готово, соизвольте взять миски, ложки и к столу!
Тройная уха к вашим услугам, будьте любезны, но пусть она ещё несколько минут отдохнёт, дойдёт до кондиции. Наберитесь терпения, господа.
 А затем-налетай, пей-гуляй, рванина, голытьба, угощайся честной народ, с пылу, с жару!
  А ещё бы Мартемьян ходил в домотканой одежде, лаптях, онучах, пил бы молоко из глиняной крынки, в алакульском стиле, с отколотой ручкой, утирая усы и бороду рукавом, вышитой дворовыми девками, косоворотки.
  Помогал бы, чем мог, крестьянской общине, ограничил бы барщину до двух дней, запретил бы телесные наказания, умерил бы размеры оброка, по справедливости…
 Но, приглядывал бы за жуликоватыми старостами и управляющими, которые обычно, молодых хозяев норовили вокруг пальца обвести.
Держал бы всю эту публику в ежовых рукавицах, у нас не забалуешь!
 Молотил бы зерновые, сеял озимые, валял валенки, тачал сапоги, как Лев Николаевич, сбивал масло, варил сыр, медовуху. 
 Держал бы пчёл, кто-то должен же поля опылять, ну и для медовухи тоже.
На досуге, после учёбы, с деревенскими ребятишками – играл бы в салки, бабки, лапту, в казаки-разбойники, чехарду.
 Пошёл бы в баню на берегу реки, или озера, парился бы до одури, выбегая на улицу и плюхаясь с мостков в студёную воду животом,  до звона в ушах, растекаясь до линии горизонта, до осознания своей сопричастности к этому миру, природе, космосу.
 Один, или с другом, отставным поручиком и мелкопоместным дворянином Аристархом Тихоновичем Малохатко, имение которого находилось бы рядом, по соседству с владениями Берендеевых.
 Аристарх был бы чуть постарше Мартемьяна, но по службе они бы не пересекались, а в отставке сошлись бы на почве общих интересов, любви к охоте, картам и разговорам на политические, и философические темы. 
 У него, кроме скромного имения было бы, несколько десятков десятин земли, небольшой лесок, озерцо, болотце, полсотни крепостных, какая-то часть собственности была бы заложена под процент в банке.
  Управляла бы  всем этим небольшим хозяйством мать  поручика, Аглая Филипповна, женщина уже немолодая, но ещё достаточно энергичная, с деловой хваткой, сын бы исполнял её поручения и не очень-то переживал из-за этого, такое положение дел его вполне бы устраивало.
 Он мог бы проводить время, как ему заблагорассудится, живя в своё удовольствие. Поручик был бы вдовцом, детей не имел.
 Иногда бы он напивался горилкой собственного производства и, будучи русским офицером по факту службы, вдруг бы вспоминал о своих запорожских казачьих корнях, выскакивал бы на двор с саблей наголо, и с проклятьями в адрес кацапов, ляхов, жидов начинал бы рубить кусты сирени, или терновника, но дойдя до подсолнечника с кукурузой, срубив десяток шляп и початков, вдруг бы останавливался, нехотя опуская руку с оружием.
 Вспомнив о том, что утром придётся держать ответ перед маменькой, за свои безумства в стиле Дон Кихота, вставать перед ней на колени, целовать руки, просить прощения, присутствовать на общей молитве.
Искренне раскаиваясь в содеянном, а этого не хотелось, мать он любил и боялся, ему не хотелось бы расстраивать её по пустякам.
 Откуда эта любовь к браваде, к гуляй-полю, к гетманщине, к атаманщине, к майданам у наших братьев украинцев, неужели подлые европейцы смогли сбить их с пути истинного, отвратить от русского мира, веры православной?
Когда же они вернуться в лоно матери своей многострадальной Руси?!
 Аристарх благоволил бы к Мартемьяну ещё и потому, что был бы спасён во время одной из турецких кампаний его старшим братом Анаксимандром, который сам бы вскоре, и погиб где-то под Плевной, спасая в очередной раз изменчивых братушек, гораздых на посулы европейской же братии.
 Он любил бы бывать в имении Берендеевых, где всегда получал бы радушный приём, накрытый разнообразными яствами стол.
 А также отдыхать в бане, в компании своего более молодого товарища Мартемьяна, вместе с очаровательными особами:  Авдотьей и Лукерьей.
 Розовощёкими и белозубыми крестьянками, которые бы тоже выскакивали, на свежий воздух, с трудом прикрывая одной рукой налитые груди, другой – курчавый пах.
Вроде бы, из приличия, стесняясь, но что-то, всё равно было бы видно.
- Ах, ты прелесть, то какая, божьи коровки вы мои, сударыни, позвольте, я ваши сисечки и писачки своими руками укрою! – раздался бы вдруг  хрипловатый голос поручика, который уже успел бы окунуться, и стоял бы по пояс в воде, несколько театрально вытянув свои ручищи в сторону очаровательных русалок.
  Он будто бы впервые увидел бы девиц и в восторге, ослеплённый явившейся красотой, замер бы на мгновение.
 Вся его небольшая, крепко сбитая, жилистая фигура была бы напряжена,  а мокрые рыжие волосы блестели бы на закатном солнце, отливая медью, начиная с плешивой макушки и разбегаясь по груди, спине, предплечьям, до живота, и кончиков пальцев.
 Подпаленные усы, по тараканьи,  плотоядно топорщились бы, завершая возникший  в парной дымке, в чём то комичный, а в чём-то, эпичный образ.
Мартемьян бы, стоя в стороне, с улыбкой наблюдал за происходящим и вдруг бы подумал, что его приятель в данной ситуации, вылитый уездный сатир, или фавн, лишь копыта с причиндалами скрыты водой.
Будто  Рубенс с Роденом поработали на досуге, каждый в своём стиле!
 А девицы, прыснув от слов поручика, несколько смущённые таким вниманием господ, подобно пышногрудым и крутобёдрым наядам, нимфам не спеша входили бы в водоём, и закипала бы вода вокруг них, подчёркивая все вышеуказанные прелести.
 Это бы возбуждало, заставляло в ответ быть ловкими и молодцеватыми, способными на какие-то трюки, чудачества, чувства, авантюры.
 А они визжали бы  и хохотали от удовольствия, что ещё веселее, и нечего стесняться наготы, пока ты молод, и полон сил, пока бурлит в твоих жилах кровь! Пока есть желание брать и отдаваться эмоциям, и страстям.
 А ещё, ближе к ночи, с другого берега, потянуло бы дымком  через камыши, водную гладь, ряску, кувшинки, воздушные пузыри, лягушачье кваканье, вместе с запахом тины, табака и какой-то незатейливой еды, из котелка.
  Покатился бы разговор, зазвенел смех, неразборчивый, булькающий,
замелькали бы всполохи от костра, возле которого могли засидеться крестьянские мальчишки в ночном, или решившие перекусить, слегка выпить и заночевать, уставшие рыбаки, охотники, вытянув промокшие ноги к огню.
  И всё это стало бы закутываться в тягучий, ватный, молочный туман, неотвратимо наползающий на берег, и плёс, откуда-то с холмов, с перелесков, подобно безразмерному удаву, заглатывающему всё на своём пути без разбора: лес с шорохом листвы, стадо коров с мычанием, стаю уток, низко пролетающую над водой, и влюблённых с их взглядами, вздохами и поцелуями.
 Вдумчивый, наблюдательный читатель мог бы уличить автора в клевете, заметив, что благородный офицер Малохатко, не мог изъясняться как мелкий лавочник, так пошло, вульгарно.
 Что он, наверное, заговорил бы по-французски, от избытка чувств и использовал какие-то более подобающие моменту слова, и обороты, обращаясь к столь нежным созданиям.
  Но, увы, прошу извинить мне эту неловкость, я в отличие от моих героев и автора бессмертной книги, который мог себе позволить вставки на французском языке по несколько страниц, гимназий, и пажеских корпусов не заканчивал, гувернантов, и домашних учителей не имел.
  Я учился в сельских школах, где преподавали в основном, почему-то, немецкий язык и хорошо, если хотя бы одну четверть в году.
  Молоденькие учительницы в наших краях надолго не задерживались, тем более после того, как обнаруживали под своим столом дохлую крысу, или на столе живую ворону, поэтому обычно доучивали балбесов другие учителя, с более крепкими нервами, но, к сожалению, с худшим знанием не основного для себя предмета.
  Известно, что русские дворяне прекрасно знали иностранные языки, иногда лучше родного, что позволяло им легко перемещаться по Европе  и даже жить там продолжительное время, без проблем общаясь с аборигенами.
  А наши кирасиры и кавалергарды вполне могли сойти за французов, если переодевались в их мундиры, чем они часто пользовались во времена наполеоновских войн, в разведывательных целях, и просто так, на спор, для куража.
 Мои же познания во французском языке ограничиваются знанием слов: «шарман», «шерами», «бонжур», «жатен», «мерси», «лямур»,  «пардон»  и несколькими выражениями, которые я не решусь употребить, чтобы окончательно не потерять ваше уважение, и капельку внимания.
 Советую, друзья, пересмотреть советский фильм «Баламут», это во многом и моя история, правда в моей жизни, юмора и оптимизма было поменьше.
Так вот, поэтому, я не могу вам предложить другого сюжета, мои герои, не могут быть благороднее и образованнее меня, если хотите – творца, создателя, но если вы заметили, иногда я пытаюсь навести тень на плетень, прикрываясь громкими именами. Или я не прав? Вам решать.
 А Мартемьян водил бы хороводы на Ивана Купалу, с молодёжью и стариками, в венках, и белых рубахах, вокруг искрящегося на большой поляне костра.
 И бегали бы босиком по ухоженным деревенским улицам, сверкая пятками, среди оравы  ребятни, вихрастые, и беззаботные детишки, обликом вылитые Мартимьяны, этакий народец Среднеземья…
  А также ловко вёл бы разговоры на иностранных языках, переходя с французского, на латынь и древнегреческий, отдыхал бы где-нибудь в Базеле, Ницце, на Ривьере, и прочих знаковых местах цивилизации.
 Имел бы счета в иностранных банках, акции, играл в казино где-нибудь в Монте-Карло, Висбадене, прослушивал бы лекции известных профессоров в Гельденберге, Сорбонне, Оксфорде, Салониках, Саламанке, Берне.
 И это не лицемерие, русский человек может проклинать европейцев с их придумками, нравами, но в то же время, не может не восхищаться шедеврами мастеров Возрождения, красотой соборов, ландшафтов.
 Как бы мы не пытались усвоить восточный образ жизни, имена императоров Цинь Ши Хуанди, или Пу И для нас более экзотичны и непонятны, чем имена Александра Македонского, Гая Юлия Цезаря, или Наполеона Бонапарта.
 Конечно же, изрядных мерзавцев и сатрапов, но грамотно пропиаренных в исторической, и в художественной литературе.
 Автор, подобно Нестору, который писал повесть свою в непростые времена, пишет это скромное сочинение не в менее сложных условиях, когда нашу Родину обложили жуткими санкциями  вероломные европейцы, с англо-саксами во главе.
 На горизонте маячит с косой, в чёрных одеждах Третья мировая война, спаси Господи нас грешных, не дай уйти в мир иной раньше положенного на то срока!
 Они, подлые, пытаются поставить народ русский на колени. Не дождутся!
А Украину мы освободим, излечим, когда-нибудь, хотелось бы пораньше…
 Мартемьян, неоднократно перечитывал труд Мишеля Монтеня «Опыты», которым очень восхищался, и многие постулаты которого взял на вооружение, занятный был мыслитель, во многом опережал своё время, аристократ, владелец замка, советник сильных мира сего.
 По образу, изложению мысли, в чём-то, схож с нашим Антоном Павловичем Чеховым, или наоборот, несмотря на разницу в происхождении. Так мне кажется, по ощущениям, восприятию, энергетике.
А вот  к работам Конфуция, он почему-то, относился с меньшим пиететом, хотя впрочем, это дело вкуса, тот тоже был большой оригинал.
  Несомненно, китаец великий мудрец, не зря его до сих пор уважают
Си Дзиньпин и миллиард ему подобных сограждан…
 Может быть, однажды, Мартемьян совершил бы пешее паломничество в святые  места, где покаялся бы в грехах, прикоснулся губами к святыням, простёрся бы ниц и испросил бы совета у страстотерпцев, как жить дальше?..
 Но это уже чуть позже, после примирения с собой, ближе к подведению итогов, завершению жизненного пути.
 А вот в эпоху ПетраI, конечно, дожить до таких радостей было бы непросто, уж больно непоседливый был правитель, беспокойный, беспощадный, а служба долгосрочной, почти бесконечной, вечной, сгинуть было проще простого…
Да и крут был государь на расправу! Сына не пощадил, о чём тут говорить?..
 К тому же император был холериком, Мартемьян же, флегматиком, а это огромная пропасть, товарищи, скажу я вам, бесконечная…
 Кстати, как известно, наш нынешний президент тоже с уважением относится к основателю Северной Пальмиры, в чём мы с ним полностью солидарны.
А вот при Елизавете, Екатерине, Александрах, по мнению нашего героя, было как-то повеселее, на первый взгляд, покуртуазнее, что ли.
Но тоже не без проблем, чудили и они.
 При Николаях, совсем беда, серьёзные  риски, при Первом - разгон декабристов и поражение в Крымской войне, при Втором – вообще, уничтожение дворянства как класса и прежнего миропорядка.  Ужас!
 Нет, при Николаях как-то не комильфо было барствовать, да и одиозные личности вроде Аракчеева, Распутина, Столыпина маячили, парили ястребами на горизонте, способствуя будущей реакционной атмосфере в России.
 К Столыпину, правда, отношение в последнее время, изменилось: книги пишут, фильмы снимают, всё больше в  положительном ключе.
 А кое-где, даже памятники устанавливают, но сути это не меняет, людей - то и при нём ссылали, расстреливали, вешали, суров был любимчик Менделеева, что тут говорить. И кончил плохо. А после такое началось!..