О поэзии Константина Васильева

И я свой крест несу не на цепочке...

О поэзии Константина Васильева

Крохотную книжку поэта  мы купили за копейки в огромном Доме Книги Ярославля почти два десятка лет назад.

Приезжали делегацией художников Сергиева Посада на открытие выставки - несколько  работ выставлял мой супруг Анатолий Власов. Я зашла в Дом Книги, окинула взглядом стеллажи - и стала копаться в ящичке у кассы, где были путеводители и открытки. И вдруг - книга Константина Васильева, поэта из городка, что в Ярославской области, близ Ростова Великого.

Местного поэта, да.

Поэтому и затерялась книжка среди открыток. И сама она по формату меньше открытки. И тоньше пачечки открыток... В ней всего 107 стихотворений мелким шрифтом на тонкой бумаге.

Но я уже читала стихи Васильева, местного поэта. Это - поэт космического масштаба. Ну или просто - настоящий поэт.

Просто поэт.

Поэт.

Вот потому я наконец беру его книжку в руки и пишу о его поэзии.

Мне хочется рассказать об этой книжке, пока я живу.

Пандемия вируса и следующих за ней социальных неблагополучий окружают нас, сужают  свой круг, оставляя все меньше надежд. Сужают круг до точки, где надежды и вовсе придётся оставить.

Васильев прошёл эту точку в 2001 году.

При жизни он говорил с нами стихами, которые мало кому были нужны.

Теперь он говорит стихами, которые мало кому известны.

Поэтому я подключусь к его словам, продолжу речь его Музы. Расскажу о его поэзии.

20 лет мне хочется это сделать - удивлённая его творчеством, я писала наброски статей, теряла их в куче дел... Недавно найденные письмена сама не могу понять...
Расскажу всё заново - и только об одной книжке.

"Ночная бабочка в огне".

В наши дни этот сборник, вышедший в 1995 году тиражом 150 экземпляров и переизданный друзьями поэта в 2002 году тиражом 200  экземпляров - в наши дни этот сборник поможет многим из нас обрести опору в тревогах современной жизни.

Ведь не в количестве стихов и не в количестве экземпляров дело.

Дело в качестве стихов. Их в "Ночной бабочке в огне" - сто семь.

Бабочка - одна.
Пожар - мировой.

Всё дело не в количестве, верно.


Всё неизменно, несмотря на
крутой событий поворот.
Страна моя - сквозная рана,
и кровь пока ещё течёт,

и это значит: есть надежда,
и жизнь не только позади.
А мудрость мировая где ж та,
к которой мир спешил прийти?

Её никто не хочет помнить,
никто не может позабыть.
Одну распутаешь с трудом нить -
запутаешь другую нить!

Кто ищет правды, кто успеха.
Всё понарошку, всё всерьёз!
И мне, конечно, не до смеха,
и мне, конечно, не до слёз.

Всё это было - ну и ладно:
живём? - живём! Как в первый раз!
А время судит беспощадно,
опять оправдывая нас.

Мне совершенно непривычно печатать стихи так, как в те, миллениально рубежные годы, было модно печатать: начиная строку не с заглавной буквы, по традиции творчества, а по правилам филологии, не прерывая заглавной буквой течение предложения. Но что делать, так было модно, - и, кажется, не прижилось. В своих стихах я так никогда не делала. А в строчках Васильева оживает то время...

Как-то тревожно все ждали Миллениума... Горели яркие рекламы на Тверской... В храмах несмело зажигались свечи - не в красивых подсвечниках, а в том, что после долгих лет научного атеизма было: в железных подносах с песком. В храмы до 2000 года чаще заходили погреться - они стояли пустыми. Открывались, восстанавливаясь, новые и новые... Образ разрухи улетал, сворачивая свою тень...

Но мало кто писал слово "храм" с большой буквы...

Над лугами -
лишь Луна.
Под ногами -
вышина,
да немая,
золотая,
голубая
тишина.

Дали млеют
при Луне,
ветры веют
в тишине,
купол Храма...
Панорама
входит прямо
в сердце мне.


Вот ведь как - начала строк с обычной буквы, Храм - с заглавной... Вера выше поэзии? Для поэта, в атеистической стране? Ну что же, - в протестах поэтов звучит будущее...


Одинокий -
я во всём:
мир широкий -
вот мой дом.
Мир подлунный,
вечно юный...
Стонут струны
страсти в нём.

Это счастье -
жить и ждать,
и от страсти
воскресать.
Брат Орфею,
я - умею,
я имею,
что сказать...


Это первое стихотворение книжки. Настоящий поэт в первых трех говорит самое главное.

Вот — второе стихотворение раскрывает нам Васильева как человека не просто тонко чувствующего, но желающего чувствовать мир «обнажёнными нервами», готового жертвовать уютом и спокойствием  ради включённости в мирочувствование...

Когда-нибудь меня с ума сведёт
Ночных небес огнистый, чистый лёд,
и я смогу почувствовать всерьёз
вселенский обжигающий мороз...

Здесь возможная острота ощущений, понимания мира желанна для поэта — даже ценой того, что мир «с ума сведёт»...  Так в былые времена в  криминальном мире взломщики сейфов специально стачивали кожу на кончиках пальцев — «обнажённые» нервы тоньше чувствовали изменения в механике при подборе шифров... Иногда и люди-творцы стремятся пройти по грани ради остроты чувств... Чтобы  почувствовать, что «Вот и душа разгорается Ночью, на звёздном концерте».  Всё оттого, что вдруг покажется: «Музыка, ты нас оставила...»

А если музыка, гармония, оставила этот край - то появляются стихи с совершенно апокалипсическими видениями:

Чернеют от жары грибы,
мерцают ржавчиной железной
вдоль водосточной той трубы,
которая замкнётся бездной...

Всего лишь - почерневшие в лесу опята или другие "жители земли"...  Но их вид дает повод проявиться музыке - и возникают в строках аллитерации ( ч-ж-з-в-б)...
Действительно, будто какой-то звук пробивается сквозь лес - то ли звук далёкой железной дороги, то ли некое земляное гудение... Может, это шмель, бомбус террестис, то бишь земляная бомба, пролетел...  Но Васильев не только "рисует звуком" - он дает и визуальную, живописную картину: раструбы грибов, как раструбы труб, трубы- духовые инструменты и трубы водосточные... Грибы ржавые, мерцающие, железные... Да, они тянутся к бездне неба - и, будто мифический змей-Уроборосс, замыкаются в кольцо, ускользая куда-то к разгорячённому ядру Земли...

Васильев рисует и звуками стихов, и создает визуальные картины.

И есть в стихах Васильева нечто от искусства театра: даже в небольших стихах поэт успевает  развить драматургию, "разогнать" действие до неожиданной концовки. Прочтем целиком стихотворение "Летнее":

Осень, зима, весна...
Но у меня в душе
та же звенит струна.
Я не могу уже.

Слишком назойлив стал
однообразный звук.
Слишком и тих, и мал
мой задушевный друг.

Да, за душою он
ноет своё, отстав...
И наступает звон
Звёзд и высоких трав.



продолжение будет

На фото - картина Анатолия Власова "Древний Борисоглеб", 2001