Интервью с Лермонтовым

Заметка эта была опубликована с сокращениями в "Независимой газете" от 17.08.22 в приложении  НГ EX LIBRIS под заголовком "Другой поручик был тогда убит". Здесь она целиком.

Ночь пришла.
Хорошая.
Вкрадчивая.
И чего это барышни некоторые
дрожат, пугливо поворачивая
глаза громадные, как прожекторы?
(Маяковский)

И вот в такую ночь собрался однажды Первый Поэт века двадцатого поговорить с Первым Поэтом века  девятнадцатого. Решил поболтать «свободно и раскованно» о том, о сем. Подошел к памятнику, приобнял: «У меня да и у вас в запасе вечность, что нам потерять часок-другой»,  –  произнес – и стал осторожно стаскивать с пьедестала: не очень-то удобно во время беседы все время задирать голову.
Чудеса в Москве –  дело обычное. То Воланд на скамейку присядет, то разрушенный храм в своем первозданном виде, как колосок, из земли прорастет. И Маяковский, затевая свою беседу, рассчитывал, конечно, на чудо. Но чуда не произошло, как меланхолически заметила одна поэтесса совсем, правда, по другому поводу. И вместо вдохновенной божественной чепухи полились из-под пера какие-то скучноватые жалобы: «чересчур – мол – страна моя поэтами нища», а потом совсем уж ерунда пошла в виде новых «апрельских тезисов» собственного изготовления (испугался что ли, что классик, как эти несчастные поэты, в великую эпоху  не впишется и сам, без поучений, дорогу к счастью не найдет):

Вам теперь
 пришлось бы
 бросить ямб картавый.
Нынче
 наши перья –
 штык
 да зубья вил,–
битвы революций
 посерьезнее «Полтавы»,
и любовь
 пограндиознее
 онегинской любви.
(Маяковский)

...Перечитал  его «Юбилейное».   Нет, не стоило ему в эту ночь затевать эту беседу.  Не получилось у него так же хорошо, как про этих барышень, когда-то в юности написать. Не вышло «свободно и раскованно» поговорить с великим покойником.
Ну, да общение с потусторонним миром редко бывает содержательно. Даже из рассказов очевидцев, наяву встречавших привидений, нечасто можно извлечь что-то интересное. Бу-бу да бе-бе произнесет обычно эфемерное создание и  исчезнет. Пресная, малоинтеллектуальная загробная рутина. А великие тени прошлого молчат по-прежнему с улыбкою двусмысленной и тайной.

Что же нас так тянет к ним?

«Эх, Пушкина нет, поговорить не с кем», –  услышал я как-то от очень пьяного деревенского старика, случайно встреченного на проселочной дороге.

«А все-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем поужинать, в Яр заскочить хоть на четверть часа», –  более культурно выразил ту же мысль Булат Окуджава.

Но постойте, так ли все безнадежно?

Встреча

Насмешливый, тщедушный и неловкий,
единственный на этот шар земной,
на Усачевке, возле остановки,
вдруг Лермонтов возник передо мной,
и в полночи рассеянной и зыбкой
(как будто я о том его спросил) —
–  Мартынов –  что…–
он мне сказал с улыбкой.–
Он невиновен.
Я его простил.
Что –  царь? Бог с ним. Он дожил до могилы.
Что –  раб?.. Бог с ним. Не воин он один.
Царь и холоп –  две крайности, мой милый.
Нет ничего опасней середин.
Над мрамором, венками перевитым,
убийцы стали ангелами вновь.

Удобней им считать меня убитым:
венки всегда дешевле, чем любовь.
Как дети, мы все забываем быстро,
обидчикам не помним мы обид,
и ты не верь, не верь в мое убийство:
другой поручик был тогда убит.
Что –  пистолет?.. Страшна рука дрожащая,
тот пистолет растерянно держащая,
особенно тогда она страшна,
когда сто раз пред тем была нежна…
Но, слава богу, жизнь не оскудела,
мой Демон продолжает тосковать,
и есть еще на свете много дела,
и нам с тобой нельзя не рисковать.

Но слава богу, снова паутинки,
и бабье лето тянется на юг,
и маленькие грустные грузинки
полжизни за улыбки отдают,
и суждены нам новые порывы,
они скликают нас наперебой…

Мой дорогой,
пока с тобой
мы живы,
все будет хорошо
у нас с тобой…
(Окуджава)
1965 г.

Вот удалось ведь Булату Окуджаве поговорить с Лермонтовым, и кто посмеет сказать, что это был пустой разговор.  Столько в нем света!

Вот я и думаю: а вдруг еще кому-то повезет. Не одни ведь деревенские старики и поэты тоскуют о Пушкине – мне бы тоже хотелось чего-нибудь новенькое от него услышать. Вдруг кому-то посчастливится что-то найти или самому встретиться и записать. Ну, если не с ним, то хотя бы с Лермонтовым. Что-то полнокровное, конечно. Чтобы вот так же  живой трепет совершающегося на глазах чуда в нем слышался.

И, может, на этот раз не только я, но и сама госпожа История выслушает его более внимательно и задумается. И стольких, может,  ошибок потом избежит.

Мечты, мечты...