Осень жизни. Маленькая поэма

Ты посмотрела на часы —
семь.
Одинокий,
как и ты,
фонарь
осторожно зажёгся
среди голых
ноябрьских веток.
Небо хмуро.
И хмуро в твоей душе…
Ты вспоминаешь…

I
Тебе —
всего семнадцать.
Парк.
Лето.
Я с тобой
целуюсь
на скамейке.

Ты молода.
И так хочется —
если честно —
прочь
от родителей.
Бзик:
они не понимают,
смеются,
слишком заботятся,
упрекают,
заставляют что-то
делать
и так далее.
Надоело.

И ты:
«Петя,
давай уйдём!
давай
квартиру снимать!
Я не могу так больше!».

А я тебе:
«Что ты?!
Мамы — они такие,
пойми!».
В результате — —

II
Тебе
сейчас
двадцать один.
Учишься.
И мы
занимаемся любовью
по подъездам…

Закончила.
С красным дипломом.
Я же —
несчастный троечник.

Ты забеременела.
Я и решил,
что не справлюсь…
«Извини, —
я сказал тебе, —
не могу.
Прощай!»

И ты
осталась —
одна.

III
Ты больше
не вышла замуж.
А ребёнок
так и не родился —
был выкидыш…

Я, как узнал,
хотел извиниться,
понял,
что плохо с тобой
поступил, —
да поздно…

Конечно,
разве мог я
рассчитывать
на твою любовь
и даже
на твоё прощенье, —
когда я бросил тебя
совершенно одну?!

Так —
не поступают.
Слышишь —
я через годы,
стоя на коленях,
молю:
прости!

Я уже знаю,
что сейчас
ты простила
и мы снова
вместе, —
но иногда
мне становится страшно
от одной мысли
о том,
что я сделал.

О многом
жалеем мы,
когда старость
подкрадывается!
О многом.
Об очень многом.

IV
Все эти годы
я хотел было
забыть о тебе —
да не мог…
Понимаешь, как это
бывает, —
вот полюбишь,
даже если
сделаешь больно, —
так лучше быть вместе,
чем поодиночке
шататься по свету.

А я понимал,
ты не думай, —
я понимал,
что наделал.
Знаешь,
не понять этого
может либо круглый дурак,
либо преступник.
Только вот жаль тебя…
Слёзы — да —
слёзы текут,
щекочут горло.
И не знаю,
что с ними делать.
Жалко ведь мне тебя.

V
А ты
говорила мне
потом, через много лет:
«Спасибо!».
«За что?» — спрашивал я.
«За любовь.
Я знала,
что ты
все эти годы
любил меня.
Ведь ты
не женился ещё?» —
«Нет». —
«Вот видишь!
Значит, любил».

А я жалел —
и до сих пор жалею —
об этом…
Ну почему?
Почему я сделал
эту глупость???
И зачем?
Не могу сказать.
Не то чтобы
от большого ума, —
от большой,
должно быть,
любви…

VI
Ты тронула меня
за плечо.
Мы стояли
лицом к лицу
перед этим фонарём
и молчали.
Я спросил осторожно:
«Скажи,
ты правда веришь,
что я люблю тебя?».
Ты ответила:
«Теперь это не важно.
посмотри —
какое небо!».

Небо хмуро.
Мы смотрели
на это небо.
И такою же хмурой
была наша жизнь
порознь.

VII
Ты так и не ушла
от родителей.
Наверное, поняла,
что зря хотела
это сделать.
Только горе
занимало твою душу.
Ты, наверное,
долго и много плакала…

И всё-таки —
самому себе
мне признаться
совестно —
я не сразу
понял,
что это значило
для тебя.
Я думал,
что жизнь легка.

Какие неоправданные
мысли
бывают иногда
в молодости!
Как часто мы
забываем
о других
и думаем
только о себе!
Не бывает старых
эгоистов.
Есть только молодые.
А потом
это проходит.
Есть кое-что поважней,
чем ты сам.
Любовь, например.
Или то,
что ты, сам того
не желая,
незаслуженно обидел
хорошего человека…

О, сколь о многом
приходится жалеть,
когда тебе
исполняется
пятьдесят лет!..

VIII
Я не мог спросить
ни у тебя, ни у себя, —
почему?
И зачем?
И потом —
а ты бы,
если б так поступила, —
жалела бы
или нет?

Знаешь,
я бы
на твоём месте
никогда б не простил
такого, как я!
А ты почему-то
простила.
Доверяла ли мне?
Или просто
не хотела терять?

IX
Ночь.
Всё опустело.
И тихий ветер
заунывно воет
за окном.
Ты сидишь
на балконе
и смотришь
то на звёзды,
то на объятый тьмою
холодный парк
с облетевшими листьями.
Тот фонарь,
трепеща,
догорает —
как и жизнь твоя…
А много ли
было сделано
в этой жизни?
Да и я сам
иногда задаюсь
этим вопросом.
Может быть, лучше было бы,
чтобы мы
не были вместе?

Совесть гложет меня.
Разве я
поступил с тобой
хорошо?
Разве можно было
меня за это простить?

Я не знал,
как мне искупить
свою вину…
Как вдруг —
ты тяжело больна.
Я останусь теперь
с тобою.
И никогда
не брошу.
Ведь за осенью
всегда наступает
зима —
и я уйду
вслед за тобою.

X
А сколько
вёсен
мы встречали с тобой?
Тебе было
всего лишь
восемь,
когда я увидел тебя
в первый раз…
Я хотел тебя поцеловать…
А ты — не хотела…

Мы ходили
везде под ручку.
Нас осыпали
обидными словами.
Я знал, что это,
может быть, —
навсегда…
Что настоящая любовь…

И разочаровался.
Потому что
сделал тебе
больно
и не знал,
почему
и зачем.

А в семнадцать
я первый раз
поцеловал тебя
ТАК…

И ты сказала:
«Я люблю тебя!».
Может,
я и не оправдал надежд,
но я был честен
хотя бы какое-то время.
И теперь снова
хочу быть честным.
Я ведь тебя тоже —
любил?..
Или люблю?..
Не знаю,
как насчёт времени…
Наверное,
и в настоящем —
тоже…

А когда ты
поступила
в институт,
я не знал,
куда себя деть.
Мне было скучно
без тебя.
Я не хотел
думать о расставанье,
но оно пришло.
А потом
мы снова пересеклись.
Может быть,
мне не надо было
заставлять тебя
быть со мной?
Тогда судьба
изменилась бы,
и ты была бы с другим.
Но мне теперь
даже всё равно.
Наверное,
я не о том думал.
Или не то, что надо,
ценил.
А теперь —
понимаю.
и горько
от мысли,
что занимался не тем,
чем нужно было.
Что ж —
тогда
это мне было
неинтересно.
А сейчас —
поздно уже.

XI
Твои глаза…
И серое небо…
Ты —
рядом со мною…
Мне бы хотелось
перемотать всё назад
и заново
прожить с тобой жизнь.
Исправить ошибки,
которые я делал,
начать новую жизнь…
Но, увы,
это сделать нельзя.
Жизнь — не фильм.
Перемотать невозможно.
А когда начинаешь
жалеть о поступках,
очень хочется
перемотать и исправить.
А жизнь уже сложилась.
В одну реку
дважды не входят.

XII
Жива ли ещё любовь?
Возможно.
И ты —
ещё жива,
но прикована
к постели.
А я с тобой —
прикован —
тоже будто.

Знаешь, я вспоминаю
часто
молодой зелёный парк.
И мы с тобой
вечерами выходим,
когда тебе
немного лучше.
И смотрим
на хмурое ноябрьское
небо
и сеющийся дождик.
А фонарь, —
наш маяк и спутник, —
снова горит
вечерами,
как и тогда.
Только уже
тускл его свет,
и мерцает огонь
в его недрах,
как сердце прыгает
в старой груди.

Надежды ушли.
Но мы до сих пор
ими живём.
И ты —
одна моя.
Даже —
пусть —
настанет миг,
когда тебя
больше не будет, —
я останусь тут
и скоро
присоединюсь
к тебе.

XIII
Был осенний
дождливый вечер.
Крыло снегом
с дождём.
Шумело на улице.
Голые,
беспомощные деревья
неприкрыто чернели
сквозь сито
снега с дождём.
Серое небо;
безнадёжно мерцает
рыжеватым отблеском
наш фонарь…

Ты протянула мне
руку.
Слёзы
у тебя
на глазах.
Ты попросила:
«Поцелуй меня!».
Я осторожно поцеловал.
«Спасибо всё-таки.
Без тебя моя жизнь
не была жизнью.
Я сама не чувствовала,
что живу.
А с тобой —
пусть ты и был
когда-то неправ, —
я живу!»

Ты закрыла глаза.
И уснула.
Наутро пошёл снег.

Когда я проснулся,
тебя уже не было.
Я почувствовал себя так,
будто не попросил
прощенья.
Но, зная, что ты
простила ещё при жизни,
постарался себя успокоить.

И пошёл в парк,
когда фонарь погас
и рассвело.
Я пошёл туда,
чтобы подумать.
Подумать —
о тебе
и о том,
как мы с тобою
были счастливы…

Была только одна помеха —
тебя не было,
а мне было
всего шестьдесят пять…
Наверное,
я не скоро умру.
Но я знаю —
там,
где ты сейчас,
тебе лучше.
Пусть даже
и без меня.

XIV
Осень жизни
неумолимо подходит.
Я это чувствую.
Её холодное дыханье
безжалостно
губит твою любовь.
И твои мечты.
И, может быть,
память.

Я забыл о многом
за эти годы,
кроме тебя.
И твоя могила
была вся в цветах.
Я иногда садился
на ту скамейку
и даже
тихонько звал,
думая,
что я сплю,
потом проснусь
снова молодым,
а ты будешь рядом…

Но это не сон.
Слишком серьёзно
для сна.
Слишком.
И осенью
всегда мерещится,
что спишь.
так бывает всегда.

XV
Я о многом ещё
жалел,
хотя уже
зря.

Даже когда
прошло пять лет
после твоей смерти, —
я всё ещё
не мог утешиться
и даже иногда
плакал.

Но я знал,
что мне тоже
недолго осталось —
ведь, как известно,
за осенью
наступает зима.
То есть —
смерть.


9 февраля 2012