Девяностые

   В это десятилетие я вел поэтический дневник. В него попадали некоторые явления той жизни. Эти явления заставляли меня о них писать. Постепенно  дневник  превратился в поэму. С некоторыми  главами из нее я вас познакомлю. Они мне особенно близки.

Глава 12. "Изгнание души"

   Сейчас миром правит апрельское утро,
Он солнцем пронизан и  щебетом птиц.
Пушистое облачко из перламутра
Плывёт в синем небе, не зная границ.

Весеннею свежестью воздух напоен,
Вдыхаю всей грудью  небесную синь.
Я счастлив, что мир так чудесно устроен —
Везде цветёт жизнь, куда взгляд свой ни кинь.

Легко на душе и приятно от мысли,
Что счастье вот-вот к тебе в гости придёт
И солнечных благ тебе щедро начислит,
И песню со мной вновь о жизни споёт.

Я люблю тебя, жизнь,
Что само по себе и не ново.
Я люблю тебя, жизнь,
Я люблю тебя снова и снова.

Ну, хватит, очнись, ты ж идёшь на работу —
На ритм трудовой перестройся сейчас.
Нельзя забывать про большую заботу —
Работа ведь кормит, как водится, нас.

Спешат пешеходы — куда кому надо,
Машины несутся туда и сюда.
Автобус ушёл. Ах, какая досада!
Не может везти же везде и всегда.

Другой подожду, искурю сигарету.
Вон что-то народ у скамейки стоит.
— Маши на него, ну-ка, дайте газету, —
Мужчина кому-то в толпе говорит.

Ну что там стряслось этим утром прекрасным?
Кому снова плохо и кто виноват?
К кому повернулось зло ликом ужасным?
На страшный арест предъявляя мандат.

Парнишка, скукожась, лежит на асфальте,
Бессмысленным взглядом глядя на людей.
Лежит как вратарь, пропустивший  пенальти,
С досадой шепча – что ж я взял не левей?

Валяется шприц рядом с ножкой скамейки,
Осколки от  ампулы рядом блестят.
Вот вызов с мобильного – трель канарейки —
Там, где-то, его  очень слышать хотят.

Он смотрит  на всех словно после наркоза,
А женщина рядом – наверное, врач:
— Звоните же в «скорую» – здесь передоза,
Он еле живой, словом, просто хоть плачь.

И что им спокойно, дурным, не живётся?
Без дури прожить, прям, не могут и дня.
Ведь жизнь только раз свыше Богом даётся,
Но истина эта для них лишь фигня.

Им кайф подавай, чтобы крышу сносило,
«Лекарство» от серости  будничных дней,
Чтоб душу в иные миры уносило,
Им вовсе не важно, что станется с ней.

Её я спросил: «Он до «скорой» дотянет?»
—  «Да кто ж его знает – вон тощий какой!
Скажу вам, его не по-детски шаманит,
Шырнулся он дурью, увы, чумовой.

И в «скорой» у нас не работают боги,
Его б до больницы успеть довезти.
В час пик, вы же знаете наши дороги,
Сказать очень сложно, удастся ль спасти».

Мужчина с портфелем достал сигарету,
Извлёк зажигалку, и вспыхнул огонь.
—  Мерзавцев, торгующих зельем, к ответу.
Они же не люди – они шелупонь.

Сюсюкаем всё – результат перед нами:
Завис между  небом и грешной землёй.
Как прежде, Россия полна  дураками,
Ну чем не дурак на земле предо мной?

Давно молодёжью никто уж не занят,
У всех перестройки одни на уме.
Предатель средь нас – он извне щедро  нанят,
Чтоб были мы в полном и вечном  г…

А мы как овечки – послушны и кротки.
Нам главно, чтоб не было б снова войны,
Да чтоб в магазинах полно было водки —
И нам уж тогда не до чьей-то вины.

Куда мы все катимся? Чёрт его знает!
Ведь нам наплевать на свою молодёжь.
Что сеешь – потом ты втройне пожинаешь,
А нужно сказать – молодёжь ты не трожь!

А то по мусалу получишь, гадюка,
Вали-ка отсель за границу быстрей!
Любить свою Родину – тоже наука,
Заботиться нужно делами о ней…

Он дальше ругался, вертя зажигалку,
Огонь зажигая по нескольку раз,
Как будто в уме  повторяя считалку,
А может, вертел её так, напоказ?

Мне вспомнился сон – он был просто ужасный:
Лежу и не властен над телом своим.
Стоит рядом монстр – очень страшный и властный,
Довольный беспомощным видом моим.

Склонился, прислушался к сердцу, наверно,
Затем стал в глаза, не мигая, смотреть.
И стало вдруг так безысходно и скверно,
Как будто вот-вот должен я умереть.

В глазах его огненных ад затаился,
Царь тьмы, я узнал его, это был он.
А я про себя всё молился, молился,
И мне не казалось, что это был сон.

Он взглядом своим выворачивал душу,
А я даже пальцем не мог шевельнуть.
Казалось, что власть я его не разрушу,
И вряд ли свободу удастся вернуть.

Вдруг голос послышался из ниоткуда:
—  Ты, главное, в душу его не  пускай,
Иначе пленит тебя эта паскуда.
Ты цепи его с себя срочно срывай.

Все силы собрав, что во мне ещё были,
Я сделал рывок, закричав: «Не возьмёшь!»
И  цепи незримые  вдруг отпустили,
И я прошептал: «Старина, ты живёшь».

Очнулся  от сна – сердце бешено билось,
В окне  вновь Луна — как большой апельсин.
Я думал о том, что мне только  что снилось,
И нет никого. Я, как прежде, один.

В ход мыслей моих звук сирены ворвался,
Приехала «скорая» парня забрать.
Врач пульс у него отыскать попытался
И хмуро сказал: «Начинаем терять».

Парнишку  они  очень  быстро забрали,
Завыла сирена,  рвя струны души;
И люди в толпе вслед руками махали;
И каждый  затем  по делам  заспешил.

Минута прошла — и всё стало как прежде,
И город спешит жить, любить и грешить.
Я тоже махнул вслед умчавшей Надежде —
Быть может, она чудом всё разрешит.