Волшебные краски

Красива земля благодатного края.
На ней королевства, в конфликты вступая,
В интригах и склоках торговлю ведут.
По тропам опасным идут караваны,
Им путь преграждают в пустынях барханы,
А зелень оазисов дарит приют.

Как зубы разбросаны острые горы,
А в центре земель неспокойное море,
На юге пейзаж бесконечных пустынь.
Вода порождает погоды стихии,
Везут корабли сквозь просторы морские
На шумные рынки рабов и рабынь.

Людские контрасты: богатство и бедность,
Любовь и враждебность, измена и верность —
Смешались друг с другом, как сахар и соль.
Добро уживается в мире с грехами,
А жадность владеет века городами,
И в каждом свой трон и жестокий король…

Вечерние тени, подкравшийся холод,
Остался вдали не пустивший их город.
Трещало голодное пламя костра,
Кипела похлёбка из лука с пшеницей.
Старик вспоминал, как спасал от темницы
Сирот, что он встретил на рынке вчера.

Он видел, как ярость владела толпою,
Глумилась, смеялась над детской нуждою,
Тянулась руками свирепых верзил
К сестре, как он позже узнал из рассказа,
И брату, разбившему хрупкую вазу,
Когда тот случайно её уронил.

Он спрятал обоих за ржавою дверцей
В амбаре, где пряностей много и перца,
Погоню по ложному следу послав:
Суровую стражу и жадных торговцев,
За вазу вернуть пожелавших червонцев
Иль просто расправиться ради забав.

Из города вместе тайком уходили
Пешком — он и мальчик, сестра — на кобыле.
В харчевне остались втроём ночевать.
Под утро, позавтракав тёплым омлетом,
По пыльной дороге шагали с рассветом,
За плечи закинув нехитрую кладь.

Полдня той дороги сироты молчали,
Стараясь не выдать причину печали.
Лишь после обеда пошёл разговор.
И странник узнал, что ребята — артисты,
По свету шагают дорогой тернистой,
Бродяжат по миру, от моря до гор.

Сестрёнка танцует, идя по канату,
И дарит свой танец ткачу и солдату,
И ей аплодирует бурно толпа,
Довольная девочкой, шустрой и гибкой.
А брат помогает поющею скрипкой,
Надеясь, что плата не будет скупа.

По свету о мальчике слухи витали,
Что будто игрой мог пронять даже скалы.
Светились сердца у людей от даров,
И будто смывались с них уголь и сажа.
Детей же гоняла дворцовая стража —
Не любят бродяг короли городов.

А здесь недалёко у синей лагуны
Порвали недавно им тонкие струны,
О камни разбив дорогой инструмент.
Затем наступила несчастий неделя,
Голодная смерть всё настырней глядела,
Но хлеба и мёда дал добрый студент.

Хватило еды в тот приветливый вечер.
Вчера, как спасение, новая встреча
Случилась нежданно в критический час.
И вот у костра согревались сироты.
Старик, чтоб заполнить в общенье пустоты,
О жизни своей им поведал рассказ:

Мне помнится детство, холодное лето,
Вот город не помню, он за морем где-то.
У старого деда я жил сиротой.
Мы видели с ним нищету и лишенье.
Родители умерли после рожденья —
Сгорели, как хворост, в своей мастерской.

А были ведь деньги, гончарное дело,
Лепили горшки, обжигали умело.
Но как-то случился ужасный пожар,
И пламя, мгновенно по стенам взлетая,
Вцепилось в них хваткой, как ярость слепая...
Остались вдвоём: я и дед мой, гончар.

Казалось, нет счастья и белого цвета,
Но вот наступило то самое лето,
Когда к нам, уставшим от лиха и бед,
За глиной художник зашёл одинокий.
Меня подмастерьем забрал он в итоге —
Ему, будто вещь, жизнь мою продал дед.

Художник открыл мне все тайны, секреты:
Как кистью писать мир живой и предметы,
Как падают в складки одежды лучи,
Как смешивать правильно разные краски.
Но всё же картины писал он, как маски
Реального мира, под светом свечи.

А юные годы, как птицы, летели.
Казалось, что жил я напрасно, без цели.
Изведал до дна я его мастерство,
И тесно мне стало. Ушёл я бродягой,
На хлеб иногда зарабатывал шпагой,
Но всюду искал для души торжество.

Жениться не стал, жил один без семейства,
И только однажды свершил я злодейство,
Что мучает пыткой меня до сих пор:
Я нанялся в стражники для каравана.
Там парами ночью ходила охрана,
Но всё ж незаметно пробрался к нам вор.

Мелькнуло внезапно движение тени,
И стрелы запели в полёте к мишени,
Послышался болью отравленный крик.
С товарищем вместе на голос спешили,
Но вора-друида покинули силы,
Что он только дёрнулся резко и сник.

Мы сняли с лица капюшон балахона —
Там женщина бледная, краше пиона,
Лежала в пыли, а под сердцем стрела...
Одна... и конечно же чёрного цвета,
Как все мои стрелы... Качнулась планета...
Недолго красавица век свой жила.

Я долго терзался и службу оставил,
Я понял, что в жизни есть линия правил:
Убийство не примет живая душа.
Вернулся к картинам, завёлся обновой:
Купил всё что нужно в палатке торговой
И краски — палитра была хороша.

Я сам изготовить мог кисти и краски,
Но мне так хотелось какой-нибудь встряски,
Отвлечься от мыслей угрюмых моих,
Что сердце нещадно сжимали как змеи.
В своей мастерской я нанёс поскорее
На чистом холсте пару первых кривых.

И я рисовал день и ночь до забвенья,
Забыв о еде, сам с собою в сраженье.
Накладывал тонкою кистью мазки —
Хотелось разрушить убийства проклятье.
Мазками творил ей чудесное платье,
Две ленты цветные, волос завитки.

На ней красовалась изящная шляпка.
От ветра в накидку закутавшись зябко,
Она, будто в танце, по улице шла
К ступеням дворца, где звенели фонтаны,
Цвели, словно свечи, под небом каштаны,
И не было там совершённого зла.

Закончив картину, упал я устало,
Мне снился дворец. На ступенях стояла...
Она... и держала возмездия меч.
Смотрела, как демон, сверкая очами,
И чувствовал я, словно скован цепями —
Не мог шевельнуться и слышал я речь:

«Я там, где сияют святые начала.
Стрелу, что в несчастное сердце попала,
Тебе возвращаю, прими этот дар —
У пропасти зла с ним пройдёшь ты по краю.
Твори же добро! За убийство прощаю.
Я в краски добавила жизни нектар...»

Я будто не спал, сон прошёл за мгновенье.
На улице крики, а в них удивленье.
Зевак собиралась большая толпа,
Их взгляды направлены были к ограде,
К фонтанам, журчащим в тенистой прохладе.
Вела ко дворцу средь каштанов тропа.

А сверху по улице — странное дело —
Спускалась она, и на чудо глядела.
(Дворец тот достоин мечты короля.)
И платье, и шляпка, и даже накидка —
Как молния в сердце. Какая же пытка!
Но это торговка всего лишь была.

Старик вдруг вздохнул и достал из кармана
Как уголь монеты. «Мир полон обмана,» —
Сказал он и бросил их в пламя костра.
— Хотел я счастливыми сделать когда-то
Людей, что несчастны, поверьте ребята,
Добро я творил — было всё как игра.

Я им рисовал от болезней лекарства,
Пытался избавить от зла и коварства.
Придумал им свет и удобства в домах,
Где вкусную пищу давали устройства,
Стирали. И не было всем беспокойства
Ни в жизни, ни в службе, ни в прочих делах.

По улицам ехали сами повозки,
Бесплатно напитки давали киоски,
А слуги железные мыли полы.
И счастье, казалось, уже засияло,
Но люди просили, им всё было мало,
И я рисовал им шелка, хрустали...

Я отдых чертил им на солнечных виллах.
Лишь мёртвых поднять были краски не в силах,
Не в силах исправить характер людей.
А те становились жаднее и злее
И видели бога в своём чародее,
Прося удовольствий, еды и вещей.

Я понял, во что превращается благо:
Как будто рука дотянулась из мрака,
Уродуя то, чего кистью коснусь —
Проклятие стало незримою тенью…
...Готовя войска в это время к сраженью,
Король размышлял, с кем войти бы в союз.

Он ведал давно про чудесные краски,
И страже велел привести без огласки
Меня во дворец, тайну встречи создав.
Известен характер его неспокойный,
Он часто соседям устраивал войны
И с детства казал свой задиристый нрав.

В прохладе дворца силой мощного баса
Король огласил мне всю сущность приказа,
В котором он требует гору монет
Из чистого золота, вечную славу,
Могучую армию, больше державу,
Оружие ада — сжигающий свет.

Он топал в запале и брызгал слюною,
Пугая придворных своею войною
И флотом заморским чужих кораблей.
Он прав был, и не было в этом сомненья,
Меня уж давно посещали прозренья —
Богатства, что дал я, влекли королей.

И я отказался, сказав ему прямо:
Из зла и смертей не построим мы храма,
Где кровь пролилась — жить не станет любовь.
Глупец я, поверив в нежданное чудо,
Решил, что оно на вершине уюта,
Что нужно наполнить им быт до краёв...

От гнева лицо короля потемнело:
«Как смеешь?! Казню!!! Заморю твоё тело!
Не хочешь по-доброму? Что же, изволь,
Устрою в темнице тебе новоселье!»
И брошен был стражей я вмиг в подземелье,
А краски и кисти присвоил король.

О том, что случилось, лишь слухи ходили:
Растрачено было не мало усилий —
Король рисовал неумело, как мог.
Не брал он уроков у мастера в школе,
И краски ложились по собственной воле,
Являя художества страшный итог.

Не смог он создать жемчугов и алмазов,
Никто не слыхал больше глупых указов —
Король превратился в свой злобный портрет.
Покрылось оружие красною ржою.
Пугая прохожих угля чернотою,
На улицах выросли горы монет.

Упали разбитые стены темницы,
Летели на камень дорог черепицы,
Бежал врассыпную от страха народ.
Земля под ногами ходила волнами,
А город вокруг, накрываясь дымами,
Сжимался в пространстве возникших пустот.

С трудом пробираясь сквозь груды развалин,
Я думал о том, что мир груб и банален,
Что злом разъедается он изнутри.
Не делай добра — не наступят печали!
Напрасно вы, люди, меня проклинали —
От алчности вашей пропали дары!

Хотелось комфорта и денег без меры.
Наивный! Я в светлое полон был веры,
Меня ослепила в мир добрый мечта.
Как горько ошибся и сделал всё хуже,
Дары принеся в ваши чёрные души.
Вы сами закрыли для счастья врата!

Я долго скитался бродягой по свету,
Блуждал, возвращался в тот город по следу,
Где ветер мне выл одиноко в ответ:
Ты видишь «добро» своё. Мучайся! Внемли!
Ты сам рисовал эти мёртвые земли...
Послушай безмолвие чёрных монет!

Как острый кинжал был момент отрезвленья,
Своих идеалов я видел крушенье.
Усвоил навечно жестокий урок:
Где нет равновесию больше причины,
Там смерть превращает державы в пустыни,
И жизнь утекает в колючий песок.

Я был увлечён нереальностью вязкой,
Погнавшись бездумно за детскою сказкой.
Наш мир, к сожаленью, пока не готов
Отбросить страстей неуёмных оковы.
Возможно, придёт день счастливый и новый,
Когда пролетит два десятка веков...

...За долгим рассказом и ночь подоспела.
Костёр, согревая, вершил своё дело.
Сироты насытившись, видели сны —
Попали в объятия сладкого плена.
Старик на доске рисовал вдохновенно
Изгибы углём в свете бледной луны.

Творили гармонию мастера руки,
И слышались тихие струнные звуки,
Способные тайну изведать души,
Заставить смеяться её или плакать,
Разрушить жестокость и высушить слякоть,
Чтоб сердце не мучали зла мятежи.

Растаяли острые льдинки сомненья,
Вдруг вспомнилось: было ещё сновиденье,
Где в пламени белом стояла она —
Сияли глаза словно яркие свечи.
Он знаки услышал в той огненной речи,
И названы были сирот имена.

Она указала долину с холмами,
К нему обращаясь с такими словами:
— В дороге ты встретишь искусную ложь,
Увидишь предательства тёмные тени,
Предстанут тебе равнодушия стены,
Но светлое в людях ты тоже найдёшь.

Неси же пока это тяжкое бремя.
Вернётся твой дар на короткое время,
Исправить беду в установленный срок.
Тогда и наступит вины искупленье,
Ты станешь потоками света в мгновенье.
Прими же смиренно свой путь и свой рок...

И он проникался симфонией звуков,
Лекарство творя от душевных недугов.
Не спрячет никто в глубине кошелька
Стремленье к добру и мечты, что так зыбки.
Пусть в небо уводят мелодии скрипки,
Которую держит маэстро рука!

Дыханье его становилось всё тише...
И благо тому, кто ту скрипку услышит,
Он песню её не забудет вовек,
Охватит тоска, опьянит беспокойство,
А сердце получит вдруг новое свойство:
Ответа искать — для чего человек.

Пускай мы бескрылы, пускай мы не птицы,
Мы — вечности разум, мы — жизни частицы!
Нам отдано сердце, как белый цветок,
Чтоб мы, ошибаясь, любили бы слепо,
Чтоб мы, обретая бескрайнее небо,
Творили бы жизнь, даже там, где песок.

июль-август, ноябрь 2022