Икона

Марфа была высокая и статная женщина. До Войны вся её семья была верующей. Не фанатично, но аккуратно. Старались соблюдать посты, справляли праздники, ходили в церковь на Рождество да Пасху и ставили свечки.
Потом пришла Война, и всё кончилось. Все погибли.  Муж,  свёкор. И сын тоже погиб. Никого не осталось у Марфы. Да и женщин некоторых расстреляли. Среди сельчан были те, кто ушёл в партизаны, поэтому к жителям этого населённого пункта проявляли особую жестокость. Несколько хат так и стояли сожжёнными.
Некому было заново отстроить. И только старая деревянная церковь на краю села уцелела чудом. 
Службы там давно не было, потому что священник тоже ушёл на фронт и сгинул. Да и попадья умерла с горя.
Но внутри сохранился алтарь, на котором висела всего одна обугленная икона, спасённая кем-то из пожара.
Марфа не плакала.
Каждый вечер она ходила в церковь, становилась против иконы, прижимала обе руки к груди и задавала один вопрос: "Бог - есть?"
"Бог - есть?", - настойчиво спрашивала она,  раздельно и чётко выговаривая эти слова, будто ожидала какого-то ответа от почерневших губ святого лика. Она вглядывалась в его глаза и задавала без устали один и тот же вопрос: "Бог - есть?"
И так изо дня в день. Люди перешёптывались, жалели её, думали, помешалась.
И неизвестно, сколько бы это ещё продолжалось, если бы не один случай, происшедший ранней весною, когда птицы уже поют, но холод и не думает отступать. Как-то утром Марфа раскрыла дверь и увидела на пороге грязный шевелящийся свёрток. Это был ребенок, совсем малый, почти новорожденный. 
Женщина внимательно посмотрела и взяла его в руки, будто вспоминая, как это, управляться с грудничком. Ребёнок покряхтел, а потом начал плакать. Наверное, был голодный, а может и замёрз. 
Сбежались соседки, загалдели. Одна кричит:
- Так это наверное Катькин!
 (Катьке было пятнадцать. Она жила в соседнем селе.)
- Говорят, она от немца залетела! - крикнула другая соседка.
- Что будешь делать? - спросила третья.
 Лицо Марфы даже не дрогнуло, оно оставалось таким же уверенным и упрямым, как всегда, с вертикальной морщиной между бровями.
Ничего, - сказала она, поджав губы.- От немца - так от немца. 
Тут соседки разом замолкли. Она оглядела строго всю толпу, слева направо, расправила спину и гордо понесла ребёнка в дом.
Так началась её новая жизнь. А через время люди стали встречать Марфу у церкви с весёлым голубоглазым мальчиком. Оба нарядные, заходили они в храм Божий, к той самой иконе.
И порой в глазах матери можно было заметить слёзы, которые при свете свечей сверкали как настоящие бриллианты.
­