Дуб

На нём сказывалась одинокая жизнь в хвойном лесу. Был он неразговорчив и стар, а в теле своём необъятен и высок настолько, что возвышался над столетними соснами, считая их ещё молодыми. Сколько было ему лет, не помнил и сам Дуб. В его медленном сознании бродило лишь одно воспоминание о том времени, когда он не был ещё деревом и мог ходить по земле куда вздумается. Оно просыпалось, например, утром, когда солнце золотило жёлуди на ветвях и новорождённый ветерок доносил с лугов запах сухой травы, впитавшей ломкими стеблями рассветный туман. Тогда его собственные листья становились ладонями, и обнимали, и гладили это воспоминание, не дающее ссохнуться сознанию, удерживающее в нём проблески нежности и удивления.

В целом, жизнь Дуба была размерена и нетороплива, как и жизнь любого другого дерева в лесу. Занимался он тем, что ловил свет в сети ветвей, тянул корнями из земли влагу для питания, да баюкал птичьи гнезда, тихо нашептывая им неразборчивым языком древние шелестящие сказки.

Корни его разошлись далеко-далеко, по всему лесу. Переплелись с сосновыми и кустарниковыми, обросли мхом и лишайником, оплели и выжали камни, проникли в болота, соединили проводами барсучьи и лисьи норы, проторили подземные тропы к хтоническим духам. Вся лесная жизнь билась и клокотала в этих чувствительных нервах. Фортепьянными переборами выползали по весне из земли сквозь них папоротники и пролески, мягкими паузами бархатной тишины разворачивались тёплые мхи, разомлев от первой оттепели, перешептывались между собой следы от звериных лап, утопая в прелой хвое.

И если лес – это огромный музыкальный инструмент, то Дуб был его сердцем, а вылитые из золота плоды его – средоточием и содержанием мудрости, собранной не только лишь в подземном царстве, но и напитанные солнцем и причастные к скитальческой жизни ветра. Даром, что по осени осыпались они с ветвей и были затоптаны или съедены неразумными существами.

Но всё это очень мало внутри волновало Дуб. За долгую жизнь свою, научился он оставлять при себе лишь умиротворение и торжество от содеянных дел, оттого и выглядел теперь как царь в осиянной короне из шумных листьев, украшенной глухим желуд;вым перезвоном. И теперь, в осеннее раннее утро, когда окружающие сосны со стыдом и страхом глядели на его облетающие листья, он улыбался своим тихим воспоминаниям.

А может быть это были и не его воспоминания, ведь все знания хранились у Дуба внутри многие века и он легко мог принять их за свои собственные.