Марк Соболь

МАРК СОБОЛЬ
(1918 - 1999)

Годовщина

О, как мы шли путем немыслимым
сквозь те кромешные бои,—
годами траченные, лысые,
седые сверстники мои!

Как душу обжигает заново
давно поросшее быльем,
когда хмельно поем Фатьянова
в кругу редеющем своем.

Поем, состаренные тризнами,
вонзивши локти в край стола...
Ах, ничего, что слезы брызнули,—
печаль солдатская светла.

В земной покров дороги врезаны,
а у дорог и там, и тут
ребята верные, железные,
бессмертно землю берегут.

Где в том безмозглом исступлении
визжал огонь, ревел снаряд,—
девчонкам будущие гении
опять про вечность говорят,

опять птенцов выводят аисты
над человеческим жильем...
И мы без горечи и зависти,
неугомонные, поем.

Поем, не тронутые сплетнями,
неувольнимые в запас,
и девочки сорокалетние
смешно и нежно любят нас.

Поем на все четыре стороны
спасенной в пламени земли,
как запевалы —
      ту, которую
            еще на марше завели.

Маршевая рота

Зябко поникла трава на лугах,
дождик безбожный…
Тысяча лет на моих сапогах
глиной дорожной.

В горле от этой пожухлой травы
горькая завязь.
Счастливы лица у тех, что мертвы, –
отвоевались.

Тяжкое званье советских бойцов
мы переносим
долгой дорогой среди мертвецов
и через осень.

Вот они, сполохи огненной мглы,
дымного смрада!..
В серые спины нам смотрят стволы
заградотряда.

Что сторожите вы из-за бугра
взглядом-прицелом?
Не беспокойтесь: мы крикнем «ура!»
перед расстрелом.

Живая вода

На кромке переднего края,
лишь крикнуть успевший: «Вперед!»,
он знает, что он умирает,
не верит, что насмерть умрет.

Слабеющий взор еще ясен,
земля под плечами мягка,
и он умирать не согласен,
покуда плывут облака,

и тоненько тенькает песня –
струною травинка дрожит,
и ворон в своем поднебесье
еще безучастно кружит…

Не дрогнул солдат от удара –
он просто упал навсегда.
А вдруг у дружка-санитара
во фляге – живая вода?!

Глоток, заживляющий души
до свадеб детей и внучат…
Но в сердце всё глуше и глуше
тупые осколки стучат.

Весь мир неподвижен и выжжен,
и больше не видно ни зги,
и ворон всё ниже и ниже
прицельно сужает круги…

…Про жизнь рассуждая толково,
прикинув свой жребий земной,
я знаю: случится такое
когда-нибудь и со мной.

Но, яростный, стреляный, старый,
которому всё – не впервой,
дождусь я того санитара
с той самой водою живой.

В атаке, в дороге, в палате,
где б мой ни окончился путь,
на это меня еще хватит –
из фляги солдатской хлебнуть.

Творчество

Всю душу разодрав на клочья
и каждый нерв растереби,
я погибал сегодня ночью —
я перечитывал себя.

Убог мой слог, и мысли плоски,
и строки шатки, как мостки,
и нет картин — одни наброски,
и красок нет — одни мазки.

Слуга чернильницы пузатой,
лишенный божьего огня!..
Но утром замысел внезапный
пронзил, как молния, меня.

Я невезучий, может с детства,
но есть же хватка и нутро,
и вот сейчас-то наконец-то
схвачу Жар-птицу за перо!

С моей души упали гири,
и прояснилась голова —
пришли единственные в мире
неповторимые слова.

Мой друг читатель, тише, тише,—
ведь все, о чем ты в этот миг
едва подумал,— я услышал,
ты углядел — а я постиг.

Честны во всем, в большом и в малом,
правы, как истина права,
стоят в порядке небывалом
великой точности слова.

Они стоят в строю построчном,
одно притерто к одному...
...Я знаю: следующей ночью
я вновь в отчаянье пойму,

что слог убог, и мысли плоски,
и строки шатки, как мостки,
и нет картин — одни наброски,
и красок нет — одни мазки...

А что же есть?! Перо Жар-птицы,
погоня вечная за ней,
и счастье ликовать и злиться
над бедной строчкою своей.