Баллада богадельни

Поручику Свечину пресно. Пропахли махоркой усы.
В каморке промозгло и тесно. Скрипя, привирают часы.
Прислуга почти не ворует. Солдаты вприкуску не пьют.
Приблудный Мухтарка жирует. Докучен казенный уют.
И некуда, некуда деться – пусть нищий, зато офицер.
Пожрать, папироску, одеться, ругнуться, что шрам на лице,
Пойти прогуляться по парку – к березам, руинам, мосту.
Привадить торговку-татарку, отмерить шагами версту.
В столовой свинина с капустой. В каморке лишь мыши и пыль.
Поручику Свечину грустно - он был кирасиром. Он был…
Смешались и люди и кони, свалила усталость – хоть режь,
Тошнило от гари и вони, бесила французская речь.
Кровило, стекало, трещало. Крутилось по грязи ядро.
Хлыстом раскаленного жала, шипя, обнажалось нутро.
И жить так хотелось, так ждалось, так билось в реке ледяной!
Осталась жестокая жалость и рюмка вина в выходной
И царская милость – зеленый, новехонький, четкий сюртук.
И жирная пленка бульона и сердца стихающий стук.
В Хиву не пустили – негоден, пошел по окопу Амур.
Поручик – из тех благородий, что в пуп не нужны никому.
Он терпит. Пьет чай с пирогами. Смирительно службу стоит.
Пусть небо горит под ногами, пусть ссорятся ад и Аид,
Но ждет к именинам подарка племянница где-то в Твери.
Горячка свечного огарка, скрипучая песня двери…
Баллада закончится скоро, кладбищенской горстью земли.
…Во Францию два гренадера из русского плена брели.