Девяностые

  В это десятилетие я вел поэтический дневник. В него попадали некоторые явления той жизни. Эти явления заставляли меня о них писать. Постепенно  дневник  превратился в поэму. С некоторыми  главами из нее я вас познакомлю. Они мне особенно близки.

Глава 8. "Рыночные отношения"

Воскресный день уже вступил в свои права.
Ну что ж, сейчас до рынка прогуляюсь.
Вон во дворе в футбол играет детвора,
А я вот от спанья лишь пробуждаюсь.

Ходить по выходным на рынок – ритуал,
Почти одно для многих развлеченье.
Но это я к тому, чтоб каждый понимал
Его «непреходящее» значенье.

Дежурный бутерброд и кофе на столе,
Футболка, джинсы – я почти собрался.
И сон кошмарный, что не тает в голове,
Не вещий он, но стресс в душе остался.

На улице опять июльская жара,
И я от дома к дому в тень ныряю.
Ну вот и рынок. Что ж, затариться пора,
Пойду-ка по рядам я погуляю.

Знакомых много здесь, и рады мне они.
Все знают мою тягу к балагурству.
Здесь так, как и везде, – не ангелы одни,
Есть у отдельных  склонность к самодурству.

Серёга за прилавком – кандидат наук,
Был на заводе главным инженером.
Но перестройка постучала в дверь – тук, тук,
И стал  Серёга враз акционером.

Но в жернова реформ пришлось ему попасть.
И всё к чертям вдруг сразу полетело.
А следом нищета, как  жуткая напасть,
Вошла без стука, нагловато-смело.

Торгует кандидат технических наук
Жевательной резинкой каждодневно.
Всё просто – никаких тебе  идейных мук,
И заработок будет непременно.

— Акулам бизнеса мой пламенный привет!
Сегодня дебет с кредитом в союзе?
А велика ли прибыль, если не секрет?
Сергей, инфляция серьёзно грузит?

— С гиперинфляцией, братишка, не  шуткуй.
Она тебя разденет, честь по чести,
И если прогорел, то сильно не горюй -
Ты все же не один – с надеждой вместе.

— Однако юмор невесёлый у тебя!
В профессию не пробовал вернуться?
Ведь у тебя была завидная стезя,
А здесь от скуки можно чекануться.

— О  чём ты говоришь?! Ты погляди вокруг:
Куда ты предлагаешь мне вернуться?
Ведь всё, что было, – обанкрочено, мой друг,
И от иллюзий уж пора очнуться.

Я здесь сейчас стою, чтобы семью кормить.
Жена опять осталась без работы.
Продал вот сникерсы, и можно дальше жить,
А у других не те же ли заботы?!

Мои способности – нужны ль они кому?
Я знаю: никому до них нет дела.
Известна истина лишь Богу одному
О сути воровского беспредела.

Об этом и не стоит вовсе говорить,
Бессмысленно толочь водицу в ступе.
Наверно, нужно просто жить себе и жить,
И хаосу конец, авось, наступит.

Ты лучше глянь туда: Михалыч вновь шумит.
Смотри, как не на шутку разошёлся,
Свою работницу вновь матом кастерит.
Орать мастак – лишь бы предлог нашёлся.

Михалыч был и впрямь нехилым мужиком —
Высокий, статный, дерзко-хамоватый.
Он речь свою сдобрял отборным матерком
И, показалось, был слегка поддатый.

За воротник схватив работницу свою,
Он заорал – набычась — с новой силой: 
— Зарплату точно покромсаю я твою,
Чтоб не была ты беззаботно-милой.

Скажи, где на витрине горький шоколад?
Опять забывчивость всему виною?
Ты так и будешь, стерва, мямлить невпопад?
Я очень раздосадован тобою!

Я идиоток у себя не потерплю! —
И звонкий звук пощёчины раздался.
— Ещё забудешь, я сильней тебе влеплю, —
И, подмигнув, злорадно рассмеялся.

Неравнодушных в мире множество людей,
Без них наш мир стал просто б сущим адом.
Торговка из киоска, бормоча: злодей!
Вдруг крикнула: «Ты просто дышишь ядом!»

«Зачем, Михалыч, руки сразу распускать?
Наташка ведь хорошая девчонка.
Она старается, поверь мне, поспевать,
И  у тебя р-у-ч-и-щ-е, не ручонка!

А если б дочь твою вот так же хлестануть,
Как посмотрел бы ты тогда на это?
Ну, хлебом не корми – дай кем-то помыкнуть,
Что нам до истин Нового Завета!»

— А ты мне не указ, заткни свой наглый рот,
Чтоб из него помои не лилися.
Какой же,  бабы, вы  поганейший народ,
Спасенья нет от вас, хоть век молися.

Нормальной девки днём с  огнём уж не сыскать,
Кругом одни законченные  шлюхи.
Вы только деньги научились уважать
Да силу радикальной оплеухи.

Он смачно сплюнул, чертыхнулся пару  раз,
Сел в «мерседес» и по делам умчался.
Учить уму других отъявленных зараз –
Ну вот такой удел ему достался.

Наташка плачет, слёзы льются по щекам
И падают на плитки шоколада.
А шоколад и без того-то горек сам —
С обманчивым названием «Услада».