Эх на стол я поставлю стакан...

Эх на стол я поставлю стакан,
Но в него я налью только чаю,
Мне выпить бы водки, но плох этот план,
Я же твёрдо решил - не бухаю.

Вот я трезвый и грустный смотрю в этот мир,
С виду он ведь вполне впечатляет
Вон там вот октябрята сжирают пломбир,
А вон там вот студенты гуляют.

Только больше не радостно мне,
Мне бы выговориться щас бы кому-то.
И забыть бы мне грусть, да прижаться к жене,
Но она ведь ушла этим утром.

Перед этим в горком меня вызвал персек,
И сказал, извиняй, мол, товарищ,
Не совсем подходящий ты нам человек,
Мы тебя исключаем тогда уж.

И с улыбкой ехидной второй секретарь,
Мне сказал: "Извини, дорогой мой,
Всю свою ты идейность давно растерял,
От продукции, от алкогольной".

Долго я им пытался ещё объяснить,
Что я редко вообще-то бухаю,
Ну, поссорился с Зиной, решил боль залить...
Да персек сам нетрезв сильно чаще выбает.

Но бессмысленны все оправданья мои,
И вчера всё ж внесли в протокол,
Исключенье моё на партийном собранье,
На которое я не пришёл.

Не пришёл, потому что домой заглянув,
Чтоб побыстрому всё же покушать,
Вместо ужина, гордо глазами сверкув,
Зина мне говорит: "Ты послушай".

И недолог, и грустен был этот рассказ,
Что она повстречала другого,
То, что я неудачник и просто алкаш...
Хоть и нет в этом правды не слова.

В общем, утром, оставив на тумбе кольцо,
Села в Волгу теперь не моя уже Зина,
Её с тем же знакомым ехидным лицом,
Секретарь второй обнял игриво.

Я сижу и молчу, и смотрю на стакан,
Чай дурацкий давно опостылел.
Если больше мне шанс никакой уж не дан,
Может, все-таки водки мне выпить?

Ведь уже не вернется обратно жена,
Ведь теперь снова я беспартийный.
Я хотел было водку всю выпить до дна...
Но не смог - стало как-то противно.