Блокадный кислород

Сижу тут за чаем, конфеты жую.
А там где-то льдины, как парус, встают.
Они, как картины далёкого быта,
Толпятся, но в дверь не идут, хоть открыта.

Им слишком неладно быть тут, у огня,
Они не хотят заморозить меня.
Но я поднимусь, опрокинувши чай,
Надену куртейку и выйду за край

Той рамы златой, что года возвели.
Остались два рельса до этой земли.
И вот я по шпалам, хоть зябнет нутро,
Но чем холодней, тем внутри мне тепло.

Я в образе сталкера вас поведу
В блокадную зиму, в том самом году,
Где снег заменил всё живое на нет,
И где стал опасен любой человек.

За крошку невкусного серого хлеба
Могла быть и драка, и мог быть ты съеден.
Но это не  самое страшное, братцы,
Страшнее без совести, выжив, остаться.

Я вас приведу на Садовую, "три",
Здесь радио для ленинградцев стучит,
Здесь голос поэта взрывает пожар,
В холодных квартирах он бдит, как радар.

Из этого дома в холодный январь
Выходит фигура худей, чем фонарь.
Коллеги ей дали в дорогу полхлеба,
Но нет, не буханки, - овчинки, как неба.

Ей путь непростой: из центра - туда,
Где воды свои набирает Нева,
Туда, где асфальту приходит конец,
Там лечит людей родимый отец.

Ей надо идти, хотя нет уже сил,
Хоть ветер гуляет меж высохших жил.
Она поэтесса, ей дело слова,
Но как подобрать, раз такая беда?
Здесь заживо надо душой каменеть,
Чтоб горло могло среди пламени петь.

А ей-то самой до войны приходилось
Не раз ночевать на «казённых» квартирах.
Вели на допрос ни живу ни мертву.
Не буду вдаваться – «разбили губу».
Потеря ребёнка – «упала с крыльца».
Ей надо сегодня дойти до отца.
На правильный берег суровой реки,
Что пить нам даёт, как мать, из руки.

На Невском троллейбусы в виде колонн,
Как будто бы к князю идут на поклон.
А в Лавру войти при желаньи нельзя:
Там окна забиты и клеймы висят.

Она, чуть дыша, увидела гробик
(В такой уложили и Олиных дочек).
«Здорово, сестра, есть чего покурить?»
И больше не в силах они говорить.

Две женщины-бабы в глаза посмотрели,
И стало теплей им, как будто поели.
Одна повезла невесомый свой груз,
Другая продолжила путь свой к отцу.

Она вспоминала черёмух метели,
И утро с любимым в уютной постели.
И всё, чем заплачено было за то,
Она протирала сквозь дум решето.

И детство своё почти что святое,
Как первые строки рождались запоем.
Отца молодого, что косит траву,
Как после жары обедать зовут.

Недавно ей вызов пришёл в Ленинград –
Сестра из Москвы: «Давай приезжай!»
И вывезла Ольгу.  Да только её
Ничем не пронять: «Москва не моё!

Они все хорошие, милые люди,
Им тоже несладко, но жить они будут.
Меня же мой город родной не поймёт,
Когда я не выйду на питерский лёд.

Здесь дело такое (похоже на бред):
Я душу свою опускаю на снег.
Пусть он обжигает и режет, как сталь,
Но словом своим я кормлю этот край.

Меня москвичи никогда не поймут,
Какое вино мы выпили тут.
Никто не забыт и ничто не забыто,
Пусть книга блокадная будет открыта,
Пусть лица людей с каждым годом живей,
Хотя не застали благих новостей.
Большое пространство похоже на Русь.
Мне ладожский ветер колотится в грудь».

До Невской заставы она добрела
И спрятала хлеб свой в кармане отца.
Обратно пошла, не чувствуя ног,
Как рыба на нерест, – идёт и идёт.

Не знаю, к чему информация эта
В эпоху обжорства в сетях интернета.
Но мне не даёт спокойного сна
Поступок, который свершила она:

Осталась собой среди мрака и лжи,
Когда вместо лиц – одни миражи.
Осталась стоять, хоть логичней упасть,
В удавке тюремной не прыгнула в масть.

В Блокаду вернулась! – не знают о том
Ребята в столицах с наполненным ртом.
К чему им поэзии скучной страницы,
Ведь есть разноцветных картин вереницы.

За них, за сегодняшних шли миллионы,
Забыв все обиды, ловили патроны.
Забыв тридцать семь, тридцать восемь и дальше,
Они за страну умирали без фальши.

Есть нечто, что больше тебя и меня,
Два слова простые: родная земля.

Май 2022