Мина для Толяна

Толян лежит животом на белом подоконнике,
поплёвывает с третьего этажа на асфальт,
жмурясь от ласкового весеннего солнышка.
Как не радоваться Толяну — остался жив,
вытащили его шахтёры луганские из ада,
не оставили злым врагам на растерзание.

Тридцать лет дураку — не работал толком,
учиться не захотел, родня богатая прокормит.
Каких только чудес не вытворяет Толян —
то снимет тайком с бабкиной карты денежку,
загуляет напропалую с такими же засранцами,
угонит и расколотит вдребезги чужую машину.

Всё Толяну сходит с рук, он дедов внук любимый,
а дед его большой начальник, всеми уважаемый,
Толян рано остался без отца, вырос при бабке —
молодая маманька устраивала личную жизнь,
ей ли до шкодного бестолкового мальца?
А старики внуков балуют, какое тут воспитание?

Как началась в феврале малопонятная операция,
военкомат объявил набор желающих повоевать.
Толян с дружком быстро смекнули — тема!
Сиди в окопе, стреляй из автомата, кричи "ура",
и всё это удовольствие за сумасшедшие деньги,
плюс можно пошалить чутка по хатам брошенным...

Месяц торчали в дивизии недалеко от дома,
вспоминали устройство автомата, а больше пили,
курили весёлую траву, отрывались напоследок —
начальство не лезло, родаки привозили хавчик,
не жизнь, а разлюли-малина, обнаглели совсем,
начали даже вякать что-то поперёк командирам.

Протрезвели под Изюмом — дурь с водкой кончились,
кругом грязь и сырость, весна, по ночам холодрыга,
народ вокруг суровый, если что — лети на пинках,
денег не выдают, кормёжка без всяких трюфелей —
словом, наступила суровая армейская жизнь
со всеми вытекающими из неё последствиями.

В первом же бою струхнули новички не на шутку —
ни хрена не понятно, куда бежать, в кого стрелять,
зато кажется, что за каждым кустом злобный враг,
в каждом лесочке урчит танк с нацеленным стволом.
В общем, чувствуешь себя полным идиотом,
бегая по лесу с гранатомётной трубой под мышкой.

Сдуру чуть не попали в плен, заблудились вдвоём,
вылезли на полянку, а там стоит такой же парень,
вроде говорит по-русски, но автомата не опускает,
а вот улыбается почему-то как-то нехорошо —
спасибо своим, шуганули очередью шустряка,
тот с досады заматюкался и исчез, будто провалился.

Попали, как есть попали Толян со своим дружком —
ехали повеселиться, а веселья тут и близко нет,
через неделю дали наконец позвонить родным,
но предупредили — говорите, что вы в Беларуси,
мол, на машине возите что-то целыми сутками,
а куда — названия неизвестные, фиг поймёшь.

Наутро снова пошли "на дело", там всё и вышло —
шмальнул Толян из своей трубы, куда велели,
а тут с неба мины посыпались, да как давай рваться,
Толян удирать наладился, дружок следом бежит,
обернулся Толян — корчится друган, орёт матом,
у Толяна отчего-то нога онемела да вся в крови...

Ангелы бывают страшноваты с виду, оказывается.
Забросил чернолицый дядька Толяна на плечо,
зарычал и помчался прыжками куда-то через лес,
потом броня, боль, вонь солярки, госпиталь —
два осколка словил Толян, в бедро и в голень,
а вот дружку не повезло — оттяпали руку по локоть.

В тыловом госпитале Толяну скучно — денег нет,
кругом одни герои, представленные к наградам,
один раненого командира вынес с поля боя,
другой в одиночку десяток врагов положил —
Толян решил, что дома тоже наврёт чего-нибудь,
а то прямо неудобно — герой, а раны сзади.

Потом будет Чита, отправят в родной военкомат,
Толяна отпустят всего на три дня к деду с бабкой,
он будет на коленях умолять не отдавать его назад,
но контракт святое дело, придётся служить дальше,
с ужасом ожидая отправки обратно, на фронт —
но в армии тоже не дураки, труса сразу видят.

А пока что Толян висит на тёплом подоконнике,
слыша, как больной Иванов говорит соседу по палате:
— Может, не комиссуют? Как же теперь без меня?
Мне до сих пор по ночам снится — атакуют нас,
боекомплект на исходе, а я лежу трёхсотый и шепчу:
"Пацаны! Васька-прапор ящик под нары курканул!"
Они ни слышат ни черта, а я всё надрываюсь...

Настроение Толяна почему-то сразу портится,
внезапно вспыхивает ненависть ко всему на свете.
Он выпрашивает у сестры сотовый, звонит деду,
сочиняет историю — шлите денег на памперсы! —
предвкушая, как достанет водки и напьётся ночью.

Чтобы не вслушиваться с ужасом в темноту
в постоянном ожидании трескучего разрыва
бесшумно подлетающей натовской мины.