Девяностые

В это десятилетие я вел поэтический дневник. В него попадали некоторые явления той жизни. Эти явления заставляли меня о них писать. Постепенно  дневник  превратился в поэму. С некоторыми  главами из нее я вас познакомлю. Они мне особенно близки.


Глава 4
А ангел над планетою парящий


Какой сегодня солнечный и тихий день,
Как будто мир задумался о прошлом.
И душу охватила благостная лень
И растворилась в сердце заполошном.

Раздумья ранней осени пленили мир,
В них скрыта грусть – немая невидимка.
И тишина над Волгой -  чудный эликсир,
И так прекрасна  каждая травинка.

Деревья смотрят на себя в речную гладь,
Их осень украшает позолотой.
Им жаль, что красоту придется скоро снять,
Отдать земле с щемящей неохотой.

И небо в зеркало воды сейчас глядит,
Голубизной своею восхищаясь.
И белохвост орлан вновь в вышине парит,
Добычу высмотреть свою стараясь.

А я рыбачу, наслаждаясь красотой,
И предаюсь осенним размышленьям.
Дышу целительной небесной синевой -
Я брат сейчас и птицам, и растеньям.

Как очень здорово вдруг невзначай понять,
Что ведь бесценна каждая травинка.
Что запасной красы вот этой негде взять,
И ты ее вторая половинка.

И ощутить свою причастность ко всему,
Что в этом мире вечном происходит.
Но вот порою, братцы, в толк я не возьму,
Что нас до сумасшествия доводит.

За островом послышался вдруг мерный гул,
Прошла минута – яхта показалась.
На ней веселья пьяного  царил разгул,
Компания по полной развлекалась.

Что необычного, да вроде как всегда.
Народ у нас умеет веселиться.
Вот только лишку допускает иногда,
Чтоб уж до вакханалии допиться.

Кутеж солидный, да и яхта  хороша,
И женщины с мужчинами  смеются.
Ух! Широка же ты, россейская душа,
Тебе любые крепости сдаются.

Вполне возможно, я б на них не обратил
Такого уж изрядного вниманья.
Но зычный  крик  меня вдруг враз насторожил:
«Серега, у нас с птичками свиданье.

Быстрей за ружьями в каюту, ну бегом!
На ужин будет дичь у нас в достатке.
Ну, Серж,  не подведи, коньяк  допьешь потом,
Я ж лебедя не грохну из рогатки».

Я посмотрел туда, куда смотрел толстяк -
Навстречу яхте лебеди летели.
Совсем невысоко их в небе вел вожак,
Ну, а на яхте страсти все кипели.

«Ты что копаешься, быстрей ружье давай,
Они совсем уж близко подлетают.
С меня бери пример, ну, зема, заряжай,
Я покажу, как мастера стреляют».

«Послушай, Влад, нельзя же их стрелять,
Ведь лебедь-то шипун - он в книге Красной.
Нас могут враз за них  реально наказать,
Идею эту счел бы я напрасной».

«Земель, ты что тупишь, на книгу мне плевать,
Здесь я сейчас закон – запомни это, друже.
И кто ж меня, скажи, посмеет наказать?
Попробует пускай – всерьез затужит.

Ну, хватит нюни здесь при дамах распускать,
Наш ужин экзотичный подлетает.
А значит, нужно  дробью  птичек приласкать,
Адреналин в  крови-то нарастает».

Он вскинул карабин и выстрел прозвучал.
Да, лебеди летели слишком низко.
Вожак, сраженный, первым на  волну упал
Совсем от белоснежной  яхты  близко.

Толстяк стрелял, смеясь  в азартном  кураже.
Конечно,  мастерски  и очень  быстро.
Девятый  лебедь в воду падает уже…
Толстяк: «Вот так работать нужно   чисто».

Десятый лебедь вдруг рванулся  резко ввысь
И в сторону, он к берегу стремился.
«Каков негодник, ну, смотри не ошибись,
Никто ведь от меня еще не скрылся».

До берега  ему  уже совсем чуть-чуть,
Но зло его уже на мушку взяло.
«Ну и дурашка – это твой последний путь!»
И тишину ружье опять взорвало.

Невидимый металл пронзил его уже
И душу с этой жизнью разлучает.
Он из последних сил, в последнем вираже
К кустам прибрежным все же долетает.

И падает в траву  - бессильный чуть  живой,
И кровь из ран горячая сочится.
Теперь он разлучен навечно с синевой,
И крыльям  больше уж не  распрямиться.

Я подошел к нему, на корточки присел.
В его глазах  не видел я укора.
На  белоснежных  перьях  раны след алел,
Как символ человечьего  позора.

Он на меня смотрел, и мир в его глазах
Заканчивал свое существованье.
Он думал лишь сейчас о синих небесах,
Обители извечного скитанья.

Еще минута - и душа его ушла,
А может, отлетела в мир блаженный.
И там себе приют таинственный нашла -
Прекрасный, недоступный, сокровенный.

Смотрел я долго уходящей яхте вслед.
Гулянка   там  все так же  продолжалась.
Наверно,  у стрелка души  и   вовсе нет,
Неведома ему простая жалость.

Не остановишь время – вечер наступил,
Разжег костер я, чтобы  обогреться.
Дневной расстрел из головы не выходил:
Куда от мыслей невеселых деться.

Я видел белоснежных ангелов полет,
Над волнами летящих тихо-тихо.
И то, как их металл смертельный  бьет и бьет
По прихоти отъявленного психа.

Вновь небо звездами украсило себя,
Им можно бесконечно восхищаться.
Любуюсь пляской неуемного огня,
Что любит с темнотой всегда сражаться.


Глядит внимательно на пламя пес Дружок,
Хозяина он верно охраняет.
Он теребит зубами сумки ремешок,
Меня он с полувзгляда понимает.

Сон незаметно овладел моим умом
И день ушедший вновь ко мне вернулся.
И этот берег мне, конечно же, знаком -
Я Волге величавой улыбнулся.

И неба синева меня вдруг позвала,
Я голову поднял и изумился.
Там, в небе, вереница лебедей плыла,
Вожак ко мне степенно обратился:

 - Бросай свои дела, айда за нами в путь,
Что может быть прекраснее полета?!
Душе твоей давно так  нужно отдохнуть,
На ней так много скорбного налета.

Отсюда, с высоты, увидишь ты сейчас
Всю красоту загадочной планеты.
И ты поймешь тогда, что ты - один из нас,
И многие в душе найдешь ответы.

Наполнен суетой ваш  человечий век,
А в чем же смысл жизни настоящий?
А ты возьми, представь, что ты не человек,
А ангел над планетою парящий!