Транзит для сабдака

Не повезло Витальке Брагину, ой, как не повезло.
Был Виталя балагур, душа-человек, любил застолье,
пел песни под гитару, знал множество анекдотов —
а как съездил в командировку куда-то в Бурятию,
так переменился потом до полной неузнаваемости.

Теперь Брагин сторонится любой весёлой компании,
стал угрюм и неразговорчив, разлюбил бардов,
злится непонятно на что или заболел чем-то —
видели его Петровы поздним вечером в городе,
только прошёл он мимо них и даже не поздоровался.

Никому и невдомёк, что попал Виталька в беду.
Где-то в Бурятии решил он прогуляться по степи,
весна, цветы, провода гудят, словно варган —
но тут проник в разум Брагина странный голос,
начал издеваться, заморачивать голову Виталику.

Поглумился голос и исчез — рассказали Брагину,
что с ним решил поиграть местный дух-сабдак,
хранитель здешних мест, бывший злой шаман,
которого боги в наказание за былые прегрешения
оставили на земле сторожить краснокаменский уран.

Посмеялся Брагин и уехал назад, в свою Балашиху,
а через полгода встал ночью за холодным пивом —
в голове у него снова бурчит-ворчит знакомый голос.
Кому рассказать если — прямая дорога в психушку,
гадалки извести голос не берутся — чужой, говорят.

Напьётся бедный Виталька с горя вдрызг, в драбадан,
а сабдак только того и ждёт, переключает рубильник,
начинает командовать Виталькиным телом сам —
то на улице у подъезда потопчется, кошку чью-то пнёт,
а то в метро пойдёт на ночных поездах раскатывать.

Чем больше Виталька пьёт, тем сабдаку выгоднее —
пока разум хозяина спит, отчего не повеселиться?
Хоть и похож квёлый протеже на бродячий труп,
но кто здесь на такие пустяки обращает внимание,
эка невидаль, дядька в пальто да посреди июля.

Сабдак — зло первобытное, а потому чувственное,
жаждущее острых ощущений, крови, крика, мясца.
Ночами во тьме межфонарной тянет его пошалить,
наброситься с рычанием на случайного прохожего,
сполна насладиться скользким человеческим ужасом.

Но куда вкуснее поймать весёлую уличную девицу,
затащить визгливую хохотушку в темноту переулка,
чтоб использовать по назначению и злобно завыть,
страшно заскрипеть зубами в момент оргазма —
пусть понесёт от живучего шаманского семени.

Слава богам высшего мира, блудниц в Москве много,
побудь-ка тысячу лет в наказание перекати-полем —
истоскуешься не так ещё, карауля чёртов Урулюнгуй.
Зачем убивать? Сабдаку нужны людские тела и души,
они его развлекают, служат незваному пришельцу.

Утолив наконец-то свои бесхитростные потребности,
сабдак поднимается на крышу высотного дома,
воет с парапета в небо лишь ему понятную песню —
пытается достучаться до наказавших шамана богов,
вымолить прощение — только помнят ли о нём боги?

Долго стоит сабдак на крыше московской высотки,
неподвижный, страшный, такой же нечеловеческий,
как химера с крыши собора Нотр-Дам де Пари —
жадно всматривается он в лиловое небо столицы,
раздражённо сомкнувшей свои набрякшие веки,
разглядывает окрестные здания, слушает гул машин.

Молчит небо, время на исходе, сабдак спешит домой —
его подопечному пора просыпаться, опохмеляться,
идти на работу, с ужасом думая о содеянном ночью —
в голове несчастного мелькают обрывки видений,
пальцы помнят дрожь чужих тел, слух — чьи-то крики.

Виталькина фигура становится шире и приземистей,
лицо расплывается, скулы обретают азиатские черты.
Видно тот, который внутри, готовит его под себя —
этак проснётся однажды Брагин кем-то другим,
а вполне может статься, совсем даже и не человеком.

Ноги сами ведут Витальку подальше от людей —
по странному совпадению прихотливой судьбы
он поднимается на облюбованную сабдаком высотку,
влезает зачем-то на скользкий испачканный парапет,
смотрит на город, смотрит в небо, ожидая знака,
молится Тому, кто всё знает и всё видит — избавь!

Город деловито шумит под ногами Витальки,
ветер швыряет ему в лицо тёплые капли влаги,
миллионы людей торопятся по своим норкам —
нет никому до Брагина никакого дела,
и отчаяние своей остро отточенной косой
вскрывает горло мученику,
исторгающему с высоты хриплый одинокий вой.
Что ж теперь остаётся ему, лететь головою вниз?

Сабдак, перепуганный зародыш первобытного зла,
давно забытый своими переменчивыми богами,
неумело утешает Витальку, мурлычет что-то навроде —
погоди, мол, собрат по несчастью, скоро срастёмся,
объединимся с тобой в единое целое —
и тогда вздрогнет окровавленный мир!

Истомлённый и вывернувший себя наизнанку Брагин
слушает непонятные слова подселенца недоверчиво —
шёл бы ты восвояси, проклятый одичалый шептун,
ишь как испугался, не хочешь помирать, гадина.
Ничего, есть голова на плечах и диплом в кармане,
разберёмся как-нибудь сами в твоей тарабарщине…

Виталий Брагин славится системным подходом —
для начала ищет он русско-бурятский словарь,
пора устанавливать контакт всерьёз и надолго:
— Сайн байна, танай нэрэ хэн бэ?
Здравствуйте, мол, как вас звать-величать?
— Би агуу бёё! — гордо отвечает Витальке голос.
Я, дескать, великий шаман — смотри-ка, заработало!

Спасибо, Всевышний, надоумил наконец дурака.
А то лезь на крышу, вой на небо — в наше-то время?
Понемногу идёт общение, хотя проблем вагон,
шаман — человек старорежимный, дитя древности,
автомашину именует не иначе как «шайтан-арба»,
за что ни возьмись — для него всё волшебное кругом.
Хоть новую книжку про старика Хоттабыча пиши…

Как сабдак вообще на улицах выжил — непонятно,
видно, рефлексы тела использовал, а иначе как?
Днями напролёт Брагин внушает постояльцу,
что можно делать в нашем мире, а что нельзя —
сабдак моралью не избалован, амбициозен,
жаждет кого-нибудь гнобить, могуществом мериться.

Законы наши вызывают у сабдака недоумение,
в его время закон был один — у кого сабля крепче,
а в здешних краях не разгуляешься, быстро отловят.
А Виталька что, он простой парень, без ресурсов,
Вот если б сабдаку в депутата народного перебраться,
то будет другой коленкор — тем-то позволено многое.

Сабдаку идея нравится — на это Виталик и уповает,
ожидая момента избавиться от надоевшего «бёё».
Хитрый старик брюзглив и вреден, любит поворчать,
всё равно такого взаперти не удержишь, сбежит,
влипнет сдуру в историю, и что потом кому докажешь?

Нет, на кого попало странное существо не ведётся,
подавай ему маргиналов или социопатов посмачнее,
а где ж таких отыскать — знакомые все люди приличные,
Брагин заарканил сетевого тролля, но дед побрезговал.
Но Витальке везёт — вымолил, выцыганил приглашение
на корпоратив какого-то крупного нефтяного концерна.

Останется только выискать да напоить претендентов,
а там сабдак обещает не подкачать — схарчит на раз.
Хитрит чёртов дед, он и трезвого запросто ушатает,
но тут не до экспериментов, наверняка работать надо,
сбагрить этого «транзитного пассажира» поскорее.

Скучновато будет Виталику без привычного голоса,
но зато спокойно-то как одному —
а квасить он всенепременно бросит.
Для надёжности. Во избежание рецидива, так сказать.

И бурятский Брагин не забывает —
мало ли что, «мэджик» — вещь непредсказуемая.
Нацелится тварь какая, а Виталька ей с ходу в лоб:
— Ши хэн юм шэ? За байяртай!
Ты кто такой, мол? Давай, до свидания!

Глядишь, испугается сабдак и передумает.
А может, вообще приличным человеком окажется.
Без предварительного общения как поймёшь?
Петруха завещал: «Гюльчатай, открой личико!»

Нет, Восток — дело тонкое, господа…