Кофе с новым мёдом

Рвота пчелиная, ставшая мёдом,
вновь подслащает кофейный настой,
радуя сластью, бывавшею в сотах,
и шоколадной, густою водой.

Ночь луноликая с ласковым бризом
дарит покой и стихи в тишине,
и, прикоснувшись к стеклу и карнизу,
в комнату вторглась и лезет ко мне.

Тишь лаконичная слуху отрадна.
Скрытый пейзаж стал приятней глазам.
Стало темно и стал город опрятным.
Старость кукушки пристыла к часам.

Время как будто бы остановилось.
Мягкое кресло почти обняло.
В сумраке многое сразу забылось.
Солнышко грёзы внутри проросло.

Створка окна осязаемо дышит.
Форточный вид, как забытый отсек.
Кажутся волнами старые крыши,
и между ними мой дом, как ковчег.

Словно индеец с сетями морщинок,
я обживаю промятый свой трон,
что между мебели и паутинок,
свитков обоев с обеих сторон.

Тьма опоясала и окаймила.
Пот просолил и просалил халат.
В жизни совсем не уютно, не мило,
и накопились бездарности дат.

Темь погасила оттенки и звуки,
небо завесив графитной парчой,
и, как на шар положила все руки,
как перед фокусом пред ребятнёй.

Разум опять озадачен печалью,
ввергнут в пучину тяжёлых морей.
Сердце стучит под давнишней медалью,
коей горжусь средь законченных дней.

Кружится дух и смиряется с бытом,
дышит больной в предвкушении снов.
Я пребываю живым, но зарытым
под нависаньем густых облаков.

Мирность, затишье, покой, монохромность
взяли в кольцо, как чумная орда.
Малый, обычный вникаю в огромность,
приобретая тоску и года.

Тучи, как ватой, бахчой нависают
и заслоняют светильник вверху.
Нотки табачные ум опьяняют,
тонко струятся, клубами бегут.

Тлеет рябиновый жар сигареты
и согревает нависшую мрачь,
как и созвездья бегущего лета,
хоть от тоски пей и искрами плачь...