Екатерине Матвеевне

  «Знаешь, моя милая, а наши леса отличаются от здешних мест. Тайга — она всё же неизмеримо богаче, нежели европейская гладь. Нет, конечно, и здесь посреди подстриженных под гребёнку дубов и ёлок встречаются зайцы да белки. А иногда, ты не поверишь, даже выходит к ручью рогатый олень. Ну, до нашего лосяры ему, понятно, что до Китая раком, это само собой, однако же вид даёт. Не зря же его поляки с австрийцами до конца не извели.

А пишу я тебе, любезная моя Екатерина Матвеевна, так как третьего дня получил от тебя письмо со слёзными наставлениями и просьбою поскорее вернуться домой. Люблю я тебя больше жизни, душа моя, однако же Родину нашу Россею люблю пуще того. И как одолел её три года назад фашист проклятый, нету мне от того ни сна, ни покоя.

Не забуду я сёла наши порушенные, да поля руками вражьими выжженные. Деток малых, что стоят вдоль дороги с рукой протянутой, коим последнее с вещмешка отдавали. Сами как-то обходились. Мыло трофейное на хлеб и табак меняли. А как в Ерманию проклятую заступили, так трогать никого не смели. Оно вроде бы и надо бы за лихо страшное отплатить. Что нам тогда стоило сдержаться…

Немки иной раз сами подол задирали, сперва, правда, дочек своих подсовывали. Мол, может до них и очередь не дойдет, да невместно мне было. Как вспомню твою стать, жёнушка моя ненаглядная, так на энтих костлявых фрау и смотреть неохота. Ни фигуры, ни сисек, а зад, не поверишь, что пельмень без мяса. Тьфу.

Приеду домой — разложу тебя в нашей баньке по старому правилу. Пропаримся берёзовыми веничками с тещиного погоста. Так-то на душе благостно станет. А затем и грех на душу принять можно. Заодно к Люське да Федьше братика али сестрицу добавить надобно. Опосля войны-то, небось, народу на Руси как есть поубавилось.

Ты уж держись там, моя родная. Слышал я краем уха, что недород у вас приключился. Так я тебе захоронку в подполе открыть дозволяю. Денег там самую малость осталось, да солонина с грибами и рыбой. Всё же с ребятишками выжить поможет. Ну а там, глядишь, и я возвернусь. Живой и, даст Бог, здоровый. Печку в избе подновлю, да баню как надо поправлю.

А ещё крыжовника хочу нашего, с огорода, да окушков на удочку половить на закате, аж слеза иной раз прошибает. Картохи печеной с костра руками поесть с солью крупной. Самогонки отведать своей, да Гришке соседу морду набить, что дрожжей мне в уборную аккурат перед войной подбросил.

А вообще, после таких делов военных готов всех простить. Мелочь все это. Тебя вот только видеть хочу, сердце моё. Обнимать и целовать хочу до рассвета. Ты конвертик-то мой сверни да и спрячь за иконку Пресвятой Богородицы на кухне. Вернусь — самолично ещё почитаю.

С тем остаюсь верным тебе мужем, дорогая моя Екатерина Матвеевна.

С душою к тебе и детям Федор Иванович. Единственный и неповторимый.

Нюрнберг. Пригород Берлина. 14 апреля 1945 года.

Почти за месяц до конца войны…