Беседы с мудрецами Жан де Лабрюйер

16 августа 2022 исполняется 377 лет со дня рождения замечательного французского сатирика-моралиста Жана де Лабрюйера (1645 – 1696).

Интересная и непринужденная беседа с духом остроумного француза
состоялась на очередном спиритическом сеансе.
Наш удрученный тяжелым материальным положением медиум попытался узнать у мудрого собеседника, как достойно пережить время испытаний. Вот запись их разговора:
   
Справка: Жан де Лабрюйер — знаменитый французский моралист. «Caractres» - единственное произведение всей его жизни обнаруживает в Лабрюйере богатую фантазию, уменье усиливать характеристики обилием жизненных подробностей, громадное мастерство и колоритность языка. Современники узнавали в большинстве портретов разных выдающихся людей того времени, и до сих пор исторический интерес книги Лабрюйера значителен, благодаря точности изображения людей и нравов эпохи; но еще выше ее психологический, общечеловеческий интерес и ее чисто литературные достоинства.

М. – Уважаемый господин де Лабрюйер, в наше непростое время, когда весь мир на фоне разразившейся пандемии охвачен военными конфликтами и надвигающейся
финансовой катастрофой, вопрос материального достатка становится для многих главным в жизни. Как Вы считаете, делает ли богатство людей счастливыми?

Л. – Богач волен есть лакомые блюда, украшать росписью потолки и стены у себя в доме, владеть замком в деревне и дворцом в городе, держать роскошный выезд… Да, все это ему доступно; но довольство жизнью, выпадает, пожалуй, на долю других.

М. – Однако, богатым все завидуют.

Л. – Богатству иных людей не стоит завидовать: они приобрели его такой ценой, которая нам не по карману, – они пожертвовали ради него покоем, здоровьем, честью, совестью. Это слишком дорого – сделка принесла бы нам лишь убыток.

М. – Да, ведь некоторые люди пожертвовали ради богатства не только покоем и здоровьем, но и жизнью. Что до чести и совести, то эти слова не из их лексикона. Не думаете ли Вы, что богатство – величайшая ценность, если за него платят жизнью?

Л. – То, как распределены богатство, деньги, высокое положение и другие блага, которые предоставил нам Господь, и то, какому сорту людей они чаще всего достаются, ясно показывает, насколько ничтожными считает Творец все эти преимущества.

М. – Творцу видней. Кроме того, человек со скромным достатком может и не чувствовать себя бедным.

Л. – Богат тот, кто получает больше, чем тратит; беден тот, чьи траты превышают доходы.

М. – Это верно, все относительно. Ведь не только с помощью денег можно достичь высокого положения?

Л. – Человек может возвыситься лишь двумя путями – с помощью собственной ловкости и благодаря чужой глупости.

М. – Под ловкостью Вы подразумеваете способность плести интриги и добиваться своего любой ценой?

Л. – Для интриг нужен ум, но когда его много, человек стоит настолько выше интриг и происков, что уже не снисходит до них; в этом случае он идет к успеху и славе совсем иными путями.

М. – И может никогда не дойти.

Л. – Сколько замечательных людей, одаренных редкими талантами, умерли, не сумев обратить на себя внимание! Сколько их живет среди нас, а мир молчит о них и никогда не будет говорить.

М. – В чем же дело?

Л. – Как бесконечно трудно человеку, который не принадлежит ни к какой корпорации, не ищет покровителей и приверженцев, держится особняком и не может представить иных рекомендаций, кроме собственных незаурядных дарований, – как трудно ему выбиться на поверхность и стать вровень с глупцом, который обласкан судьбой.

М. – А если, несмотря на все препятствия, он все-таки добивается признания?

Л. – Едва человек начинает приобретать имя, как на него сразу ополчаются все; даже так называемые друзья не желают мириться с тем, что достоинства его получают признание, а сам он становится известен и как бы причастен к той славе, которую они сами уже приобрели.

М. – Вы подумайте! Во все времена одно и то же. Наш великий писатель и драматург, А.П.Чехов, после провала своей знаменитой пьесы «Чайка» писал:
 «17 октября не имела успеха не пьеса, а моя личность. Меня еще во время первого акта поразило одно обстоятельство, а именно: те, с кем я до 17 октября дружески и приятельски откровенничал, беспечно обедал, за кого копья ломал… – все эти имели странное выражение, ужасно странное.… Одним словом, произошло то, что дало повод Л. выразить в письме соболезнование, что у меня так мало друзей…».
Извините, я отвлекся – вернемся к нашим баранам. Почему влиятельные люди обычно не желают помочь талантливому и независимому человеку?

Л. – Мало кто станет по собственному почину думать о заслугах ближнего. Люди так заняты собой, что у них нет времени вглядываться в окружающих и справедливо их оценивать. Вот почему те, у кого много достоинств, но еще больше скромности, нередко остаются в тени.

М. – Значит, скромность – это недостаток?

Л. – Скромность так же нужна достоинствам, как фигурам на картине нужен фон: она придает им силу и рельефность.

М. – И она же мешает им получить при жизни заслуженные награды и всеобщее признание.

Л. – За усердное исполнение своего долга благородный человек вознаграждает себя удовлетворением, которое он при этом испытывает, и не заботится о похвалах, почете и признательности, в которых ему подчас отказывают.

М. – Он, может быть, и не заботится, но разве это справедливо?

Л. – Справедливость по отношению к ближнему следует воздавать безотлагательно; медлить в таких случаях – значит быть несправедливым.

М. – Достаточно просто похвалить произведение или автора?

Л. – Хвалебные эпитеты еще не составляют похвалы. Похвала требует фактов, и притом умело поданных.

М. – Умело подобрать факты способен не каждый, а хвалить или бранить может любой в соответствии со своим вкусом.

Л. – Люди часто руководствуются не столько вкусом, сколько пристрастием; иначе говоря, на свете мало людей, наделенных не только умом, но, сверх того, еще верным вкусом и способностью к справедливым суждениям.

М. – Вероятно, поэтому люди с именем нередко публикуют сомнительного качества произведения, а критика их восхваляет?

Л. – Мы гораздо чаще хвалим то, что расхвалено другими, нежели то, что похвально само по себе.

М. – Получается замкнутый круг, и прорвать его человеку талантливому, но без связей почти невозможно?

Л. – Труднее составить себе имя превосходным произведением, нежели прославить сочинение посредственное, если имя уже создано.

М. – Так и есть. Автору неизвестному, не защищенному от критиков громким именем, даже создавшему шедевр, почти невозможно найти себе читателя – его просто никто не станет издавать.

Л. – Мы так любим критиковать, что теряем способность глубоко чувствовать поистине прекрасные творения.

М. – Да, я таких критиков знаю – это их беда. Но как обычному читателю понять, насколько хороша книга?

Л. – Если книга возвышает душу, вселяя в нее мужество и благородные порывы, судите ее только по этим чувствам: она превосходна и создана рукой мастера.

М. – Увы, у нас сегодня таких книг не издают. Иные писатели богатеют, поставляя на рынок самую низкопробную литературу, практически – макулатуру. Именно она находит массового читателя. А как было в Ваше время?

Л. – Г. Г стоит несколько ниже полного ничтожества; впрочем, подобных изданий у нас немало. Тот, кто ухитряется нажить состояние на глупой книге, в такой же мере себе на уме, в какой неумен тот, кто ее покупает, однако, зная вкус публики, трудно порой не подсунуть ей какой-нибудь чепухи.

М. – Да, соблазн велик. И потому мы должны быть особенно благодарны людям, создающим мудрые и мастерски написанные произведения.

Л. – Одни достойны похвал и прославления за то, что хорошо пишут, другие – за то, что вовсе не пишут.

М. – Как Вы правы! Вам часто приходилось страдать от авторов, которым лучше бы не писать?

Л. – Какая пытка слушать, как оратор напыщенно произносит скучную речь или плохой поэт с пафосом читает посредственные стишки!

М. – Причем такие люди обычно считают себя знатоками и свысока раздают другим оценки.

Л. – Скромно сказать о какой-либо вещи, что она хороша или дурна, и привести доводы в пользу своего взгляда совсем нелегко: для этого нужны и здравый разум, и умение выражать мысль. Куда легче объявить тоном, решительным и не терпящим возражений, что она отвратительна или великолепна.

М. – Может быть, такая самоуверенность приносит счастье ее обладателю. Как Вы считаете, она совместима с интеллектом?

Л. – Быть в восторге от самого себя и сохранять незыблемую уверенность в собственном уме – это несчастье, которое может стрястись только с тем, кто или вовсе не наделен умом, или наделен им в очень малой степени.

М. – Разумно ли вступать в прения с подобными ценителями прекрасного?

Л. – Прийти к заключению, что иные люди не способны мыслить здраво, и заранее отвергнуть все, что они говорят, сказали и скажут, – значит избавить себя от множества бесполезных споров.

М. – Увы, таких людей довольно много. Можно с ними не спорить, но с кем же общаться достойному человеку?

Л. – Люди, украшенные достоинствами, сразу узнают, выделяют, угадывают друг друга; если вы хотите, чтобы вас уважали, имейте дело только с людьми, заслуживающими уважения.

М. – Общаться, а особенно дружить с такими людьми – большое счастье. Именно они способны стать настоящими друзьями?

Л. – Друзья потому находят удовольствие в общении друг с другом, что одинаково смотрят на нравственные обязанности человека.

М. – Тем не менее, дружба – вещь хрупкая?

Л. – В жизни чаще встречается беззаветная любовь, нежели истинная дружба.

М. – Редкость дружбы только увеличивает ее ценность. Ведь другу можно доверить все самое сокровенное.

Л. – Доверие – первое условие дружбы.

М. – Однако, бывает, что тот, кого вы считали другом, злоупотребляет вашей доверчивостью, сообщая ваши секреты недоброжелателям. Надо ли ему мстить за это?

Л. – В разглашении тайны всегда повинен тот, кто доверил ее другому.

М. – Вот как? Значит, сам виноват?

Л. – Мы редко раскаиваемся в том, что сказали слишком мало, но часто сожалеем о том, что говорили слишком много: избитая и банальная истина, которую все знают и которой никогда не следуют.

М. – Наверное, человек не может отказаться от удовольствия с кем-то поговорить о себе и своих делах. Кроме того, он может покаяться другому в своих прегрешениях и тем облегчить душу.

Л. – Говоря о том, что их затрагивает, люди признаются только в своих самых незначительных недостатках.

М. – Да. Я давно заметил, что серьезных недостатков люди обычно в себе не замечают.

Л. – Мы быстро подмечаем в себе малейшие достоинства и медленно обнаруживаем недостатки.

М. – Поговорим о недостатках. Честолюбие считается пороком, но ведь оно заставляет человека максимально проявлять свои способности – разве это плохо?

Л. – Раб зависит только от своего господина, а честолюбец – от всех, кто способен помочь его возвышению.

 М. – Понятно, положение незавидное. Ему, наверное, приходится частенько прибегать к хитрости?

Л. – От хитрости до плутовства – один шаг, переход от первой ко второму очень легок: стоит прибавить к хитрости ложь – и получится плутовство.

М. – Да, у многих людей одно гармонично перетекает в другое. А плуты чувствуют неловкость, общаясь с честными людьми?

Л. – Плуты склонны думать, что все остальные подобны им.

М. – Теперь понятно, почему они презирают честную бедность, – думают, что это неудавшиеся проходимцы. А что Вы думаете о нерешительности – это большой недостаток?

Л. – Трудно сказать, чего больше заслуживает нерешительность – жалости или презрения, и неизвестно, что опаснее – принять ошибочное решение или не принимать никакого.

М. – Это свойственно людям бесхарактерным?

Л. – Нет ничего бесцветнее, чем характер бесхарактерного человека.

М. – Зато тщеславный человек бывает ярок, как павлиний хвост.

Л. – Человек тщеславный равно получает удовольствие, говоря о себе как хорошее, так и дурное; человек скромный просто не говорит о себе.

М. – И много теряет в глазах окружающих.

Л. – Чем меньше человек говорит, тем больше он выигрывает: люди начинают думать, что он не лишен ума, а если к тому же он действительно неглуп, все верят, что он весьма умен.

М. – Вот как! Недаром у нас есть поговорка: «Молчи – за умного сойдешь». А может ли глупец действительно сойти за умного?

Л. – В любом самом мелком, самом незначительном, самом неприметном нашем поступке уже сказывается весь наш характер: дурак и входит, и выходит, и садится, и встает с места, и молчит, и двигается иначе, нежели умный человек.

М. – Что Вы говорите! Никогда над этим не задумывался. А может ли глупец
как-то поумнеть, общаясь с умными людьми?

Л. – Ум всех людей, вместе взятых, не поможет тому, у кого нет своего: человек, лишенный зрения, не способен восполнить этот недостаток за счет окружающих.

М. – Да, пожалуй. Невежество – это тоже признак глупости?

Л. – Невежество – состояние привольное и не требующее от человека никакого труда; поэтому невежды исчисляются тысячами.

М. – Увы, их становится все больше. А что Вы скажете о людях, не знающих ни в чем меры – это тоже следствие невежества?

Л. – Невоздержание превращает в смертельный яд пищу, предназначенную для сохранения жизни.

М. – Какой ужас! Завтра сяду на диету. Но все-таки этот недостаток не так уж велик и вредит только его обладателю. Ведь нет людей, совсем лишенных недостатков, и наши друзья нам кое-что прощают.

Л. – Нельзя далеко идти в дружбе, если друзья не расположены извинять друг другу небольшие недостатки.

М. – А если кто-то не расположен извинять даже мелкие промахи?

Л. – Не слишком хороший характер у того, кто нетерпим к дурному характеру ближнего: будем помнить, что в обращении требуется и золото, и разменная монета.

М. – Да, возможно. У нас говорят: «Не все то золото, что блестит». Люди, всегда всем недовольные, мало приятны в общении.

Л. – Вечно брюзжат, всех поносят и никого не любят именно те люди, которые всеми нелюбимы.

М. – А что Вы скажете о добрых людях, которые любят попрекать ближних своими трудами и жертвами, – ведь таких довольно много?

Л. – Если человек помог тому, кого любил, то ни при каких обстоятельствах он не должен вспоминать потом о своем благодеянии.

М. – Совершенно верно. Но этим людям, вероятно, кажется, что их недостаточно отблагодарили. Что Вы думали, встречаясь в жизни с неблагодарностью?

Л. – Лучше стать жертвой неблагодарности, чем отказать в помощи несчастному.

М. – Однако не всегда человек имеет достаточно возможностей для щедрой благотворительности.

Л. – Щедрость состоит не столько в том, чтобы давать много, сколько в том, чтобы давать своевременно.

М. – Своевременно дающий обретает друга в том, кому оказал помощь?

Л. – Признательность за услугу уносит с собой немалую долю дружеского расположения к тому, кто сделал нам добро.

М. – Простите, не понял. Вы считаете, оказывая помощь, можно потерять друга?

Л. – Мы преисполнены нежности к тем, кому делаем добро, и страстно ненавидим тех, кому нанесли много обид.

М. – Кстати об обиде: христианство учит нас, получив удар по щеке, подставить другую щеку. Вам это всегда удавалось?

Л. – Так же трудно заглушить обиду вначале, как помнить о ней по прошествии нескольких лет.

М. – Значит, дело не в милосердии и прощении, а в забвении?

Л. – Мы ненавидим наших врагов и жаждем отомстить им по слабодушию, а успокаиваемся и забываем о мести из лени.

М. – Что же, возможно, это не по-христиански, но по-человечески вполне понятно. Чтобы не заводить лишних врагов, вероятно, следует иметь хорошие манеры?

Л. – Учтивые манеры не всегда говорят о справедливости, доброте, снисходительности и благодарности, но они хотя бы создают видимость этих свойств, и человек по внешности кажется таковым, каким ему следует быть по сути.

М. – Что значит – быть учтивым человеком?

Л. – Суть учтивости состоит в стремлении говорить и вести себя так, чтобы наши ближние были довольны и нами, и самими собой.

М. – Нелегко вести себя так, чтобы всем угодить. Однако быть приятным собеседником тоже непросто. Для этого нужен особый талант?

Л. – Талантом собеседника отличается не тот, кто охотно говорит сам, а тот, с кем охотно говорят другие; если после беседы с вами человек доволен собой и своим остроумием, значит, он вполне доволен и вами. Люди хотят не восхищаться, а нравиться, не столько жаждут узнать что-либо новое или даже посмеяться, сколько желают произвести хорошее впечатление и вызвать всеобщий восторг; поэтому самое утонченное удовольствие для истинно хорошего собеседника заключается в том, чтобы доставлять его другим.

М. – Но ведь какое нужно терпение! Люди, любящие покрасоваться, становятся назойливыми.

Л. – Назойлив только глупец: умный человек сразу чувствует, приятно его общество или наскучило, и уходит за секунду до того, как станет ясно, что он – лишний.

М. – Ну, таких еще поискать! Нужен незаурядный ум и такт, чтобы не попадать в неприятные ситуации и правильно себя вести в обществе.

Л – Не столько ум, сколько сердце помогает человеку сближаться с людьми и быть им приятным.

М. – У сердца есть свой подход?

Л. – Ключ к сердцу человека – сочувствие страстям, поглощающим его душу, или сострадание к недугам, снедающим его тело.

М. – Это верно. Ведь, общаясь, приходится постоянно приспосабливаться к другим.

Л. – Подчас легче и полезнее приладиться к чужому нраву, чем приладить чужой нрав к своему.

М. – Встречались ли Вам люди столь безукоризненные, что общение с ними всегда было праздником?

Л. – Как бы ни был человек хорош и добр к своим близким, он все же дает им при жизни достаточно оснований для того, чтобы утешиться после его кончины.

М. – Увы, никто не безупречен. А юмор всегда нам помогает в общении?

Л. – Как бы мягка и безобидна ни была шутка, ее можно позволять себе только с людьми воспитанными или наделенными умом.

М. – Это верно. Не понимающие шуток люди легко становятся нашими врагами. От такого общения хочется подчас укрыться где-нибудь в одиночестве.

Л. – Вся наша беда в том, что мы не выносим одиночества. Отсюда – карты, роскошь, легкомыслие, вино, женщины, невежество, злословие, зависть, надругательство над своей душой и забвение Бога.

М. – Вот как! Значит, корень всех бед – в нелюбви к одиночеству? А если человек оставит службу, уединится и будет жить, читая и размышляя, скромно, но независимо, он избежит всего этого?

Л. – Только человек с твердым характером и незаурядным умом может, живя во Франции, обходиться без должности и службы, по доброй воле замкнуться в четырех стенах и ничего не делать. Мало кто обладает столь высокими качествами, чтобы достойно вести подобный образ жизни, и таким духовным богатством, чтобы заполнить свой досуг не «делами», как их называет светская чернь, а совсем иными занятиями. Все же было бы справедливо, если бы эти занятия, состоящие из чтения, бесед и раздумий о том, как обрести душевный покой, именовали бы не праздностью, а трудом мудреца.

М. – Замечательно сказано. В наше тревожное время многие люди боятся остаться без работы. Дело не только в страхе полной нищеты, не только в любви к именно этому роду занятий, сколько в неумении чем-то себя занять помимо службы. Может быть, это боязнь свободы?

Л. – Свобода – это не праздность, а возможность свободно располагать своим временем и выбирать себе род занятий; короче говоря, быть свободным – значит не предаваться безделью, а самолично решать, что делать и чего не делать. Какое великое благо такая свобода!

М. – Значит, свобода – залог счастливой жизни?

Л. – Ни к кому не ходить на поклон и не ждать, что придут на поклон к вам, – вот отрадная жизнь, золотой век, естественное состояние человека!

М. – В этом чудесном состоянии можно творить и делать открытия?

Л. – Все давно сказано, и мы опоздали родиться, ибо уже более семи тысяч лет на земле живут и мыслят люди. Урожай самых мудрых и прекрасных наблюдений над человеческими нравами снят, и нам остается лишь подбирать колосья, оставленные древними философами и мудрейшими из наших современников.

М. – Это самое прекрасное занятие на свете! Читая умнейших людей, мы можем понять, как стать счастливым.

Л. – Несчастье трудно переносить, счастье страшно утратить. Одно стоит другого.

М. – Все же лучше иметь и утратить, чем не иметь вовсе. Разве Вы не были счастливы, когда сбывались Ваши заветные желания?

Л. – Наши заветные желания обычно не сбываются, а если и сбываются, то в такое время и при таких обстоятельствах, что это уже не доставляет нам особого удовольствия.

М. – Да, это правда. Все хорошо в свое время. У нас есть поговорка: «Дорого яичко к Христову дню». Но все же жизнь – это самая великая ценность, не так ли?

Л. – Жизнь – это то, что люди больше всего стремятся сохранить и меньше всего берегут.

М. – Как понять это противоречие?

Л. – Большинство людей употребляют лучшую пору своей жизни на то, чтобы сделать худшую еще более печальной.

М. – Просто в молодости жизнь кажется вечной, и никто не думает о старости.

Л. – Мы надеемся достигнуть старости, но боимся состариться. Это значит, что мы любим жизнь и боимся смерти.

М. – Но это же так естественно – бояться смерти.

Л. – Если бы одни из нас умирали, а другие нет, умирать было бы крайне досадно.

М. – Да, в этом смысле все мы равны. А все-таки каждому хочется подольше оставаться молодым.

Л. – Вздыхая о цветущей юности, ушедшей и невозвратимой, мы должны помнить, что скоро наступит дряхлость, и тогда придется сожалеть о зрелом возрасте, из которого мы еще не вышли и который недостаточно ценим.

М. – Конечно, надо ценить каждый сносно проведенный день, – никто не знает, сколько их осталось.

Л. – Жизнь коротка, если считать, что названия жизни она заслуживает лишь тогда, когда дарит нам радость; собрав воедино все приятно проведенные часы, мы сведем долгие годы всего к нескольким месяцам.

М. –  Наша прекрасная поэтесса В.Тушнова набрала за жизнь «Сто часов счастья», да и таким количеством не каждый может похвастаться. Это счастье подарила ей любовь. Что Вы можете сказать о любви?

Л. – На свете нет зрелища прекраснее, чем лицо любимой, и нет музыки слаще, чем звук любимого голоса.

М. – И это состояние может длиться годы?

Л. – Время укрепляет дружбу, но ослабляет любовь.

М. – Почему это происходит?

Л. – Угасание любви – вот неопровержимое доказательство того, что человек ограничен и у сердца есть пределы. Полюбить – значит проявить слабость; разлюбить – значит иной раз проявить не меньшую слабость. Люди перестают любить по той же причине, по какой они перестают плакать: в их сердцах иссякает источник и слез, и любви.

М. – Разве это не зависит от самого человека?

Л. – Мы так же не можем навеки сохранить любовь, как не могли не полюбить.

М. – Но люди влюбляются в течение всей жизни.

Л. – По-настоящему мы любим лишь в первый раз; все последующие наши увлечения уже не так безоглядны.

М. – Кроме того, любить безоглядно способен далеко не каждый.

Л. – На свете немало людей, которые и рады бы полюбить, да никак не могут; они ищут поражения, но всегда одерживают победу, и, если дозволено так выразиться, принуждены жить на свободе.

М. – Что само по себе тоже неплохо. Ведь узы брака не всем приносят счастье?

Л. – Жизнь большинства семей нередко омрачают недоверие, ревность, недоброжелательство, между тем как снаружи все выглядит так благообразно, мирно и дружелюбно, что мы вдаемся в обман и видим счастье там, где его нет и в помине; мало на свете таких семей, которые выигрывают от близкого знакомства с ними.

М. – Да и людей, выигрывающих от близкого общения с ними, не так уж много. От многих лучше держаться на почтительном расстоянии. Судя по Вашей главной книге, вы вполне разделяете это мнение?

Л. – Что можно ожидать от мира? Стоит ли возмущаться тем, что люди черствы, неблагодарны, несправедливы, надменны, себялюбивы и равнодушны к ближнему? Такими они родились, такова их природа, и не мириться с этим – все равно что негодовать, зачем камень падает, а пламя тянется вверх.

М. – Конечно, с этим приходится мириться, но жить в таком мире – это суровое испытание для достойного человека.

Л. – Жизнь – трагедия для тех, кто живет чувствами, и комедия для тех, кто живет умом.

М. – С этим нельзя не согласиться. Уважаемый господин де Лабрюйер, разрешите поблагодарить Вас за интересную и содержательную беседу. Что Вы можете нам пожелать на прощание?

Л. – Будем смеяться, не дожидаясь минуты, когда почувствуем себя счастливыми, – иначе мы рискуем умереть, так ни разу и не засмеявшись.

И с веселым смехом дух философа нас покинул…